Страница 35 из 46
Я расспрашивал Жылкыбая о том, что открывалось взору. Уже близко были обрывистые берега Сабы, местность вокруг стала холмистой. До Каратама оставалось километров тридцать.
Под вечер мы снова тронулись вперед. Ночевали у самой Сабы и переправлялись на рассвете. Жылкыбай заставил табун взять правее, где брод был мельче. Он боялся, что потонут жеребята. Он уехал вперед, собираясь сдерживать табун, а мне велел последить, чтобы никто не остался на этом берегу. Лошади переправлялись вплавь, река была неширокой. Отряхнувшись, они, еще влажные и блестящие, устремлялись по песчаному обрыву вверх. Здесь реку пересекала дорога, и часть табуна предпочитала подниматься по ней.
Вместе с последними лошадьми я пересек реку. Мой жеребчик оказался достаточно сильным, чтобы перевезти меня, вода едва подступила под седло. Пришпорив, я ухватился за гриву, и конь одним порывом вынес меня наверх. К десяти утра мы уже были в Каратаме.
На следующий день табунщики пригнали оставшихся лошадей. Некоторых пришлось оставить по дороге. Еще два дня мы прожили в Каратаме. Место это показалось мне очень уютным. Со всех сторон закрытое увалами, с глубоким и узким саем, пока еще полным воды, весело бежавшей мимо двух холмов в начале и в конце долины. Удобная, плоская терраса вдоль сая, как видно, из года в год использовалась под стоянки. Круглые проплешины на местах, где стояли юрты, огороженные тырла для скота, — все это в скором времени должно было ожить. Токай, Шокор, Жылкыбай собирались привезти свои семьи, поставить юрты. К середине июня должен был прикочевать Марвахат со своей отарой.
Пока что Токай с Шокором собирались в Сарытургай, и я отправился вместе с ними. В дорогу табунщики поймали всем коней. Снова мы были день в пути и к вечеру добрались до поселка.
Мы остановили коней у дома Токая. Тотчас появились его жена, детишки, довольно взрослая дочь. Я чувствовал себя немного неуверенно, не знал, удобно ли набиваться Токаю в гости. Но, кажется, я здорово удивил его, когда заикнулся о гостинице.
— Казахи еще не забыли гостеприимства. Давай, давай, пошли в дом.
Он сказал по-казахски дочери, и она взяла у меня из рук повод, повела коня в глубь двора.
— Давай, давай, заходи, сейчас чай пьем. Я только коней поставлю.
Ребятишки, двое мальчишек и девочка лет пяти, повели меня в дом: кирпичный и современный. Одна из комнат была приспособлена под казахскую гостиную, устлана крашеной кошмой. Кроме полированного буфетика в углу и стопки подушек у стен, здесь не было иной мебели. На кошме в беспорядке валялись детские игрушки, учебники и изрядно мятые журналы. Все они были на казахском, и мне оставалось лишь листать картинки.
В доме продолжалась суета. Несколько раз заходил Токай и, пообещав: «Сейчас, сейчас», — вновь исчезал по делам. Я сидел, привалившись спиной к горячей батарее. В доме было центральное отопление. Чтобы мне не было скучно, взрослая дочь Токая поставила передо мной транзисторный приемник. Девушка, видно, стеснялась меня и постаралась поскорее уйти.
Через час Токай, уже переодевшийся и посвежевший, внес электрический самовар. Он разбросал по кошме подушки, и вскоре вся семья кружком устроилась вокруг яркой клеенки, на которую жена Токая Нарима насыпала баурсаков, печенья, конфет. Жаналай, дочка Токая, села у самовара, чинно начала чайную церемонию. В каждую пиалу она плескала ложку сливок, добавляла чайной заварки, доливала из самовара кипятку и передавала пиалу по кругу.
Чувствовалось, что Токай был очень рад этому тихому чаепитию. Он даже отказался от водки, предложенной нам женой. Сказал, что «вечером». И мне было очень приятно видеть моего седого, загорелого друга таким добрым, расслабившимся, умиротворенным. Маленькая дочь прилегла к отцу на ногу, и Токай ласково перебирал пальцами по ее головке, трогал тугие короткие косички.
Я невольно обратил внимание, что и женщины, и дети одеты по-европейски. Конечно, слишком часто поглядывать на взрослую дочь было неудобно, но все же я отметил ее узкую черную юбку, и капроновые чулки, и зеленую кофточку поверх розовой блузки. Мне показалось красивым ее лицо: белое и чернобровое, с яркими удлиненными глазами.
После чаепития я весь вечер провел в обществе детишек, пытавшихся как-то объясниться со мной, охотно тащивших мне все, какие были в доме, журналы и книги. Бродить по дому самому казалось неудобным, а хозяева были заняты. Токай сразу же начал готовиться к переезду на летние пастбища.
Наутро я отправился гулять по поселку. Он был хорошо расположен — на холме над рекой. Однако, как и в большинстве сел в Казахстане, здесь не было деревьев, не было огородов. Как видно, строители каждый год применяли все лучшие проекты домов, так что легко было отличить улицы, построенные раньше и позже. Они веером расходились от центра, где стояли двухэтажные дома конторы конного завода и больницы, строилась школа.
Еще два дня я прослонялся без дела, погулял в Сарытургае и его окрестностях. А на третий неожиданно увидел у конторы завода знакомый силуэт экспедиционной машины и моих товарищей. С неторопливым величием направился ко мне навстречу громоздкий Саша, замахали руками еще по-московски нарядные Таня и Катя, встал как по команде Володя.
— Наше начальству, — приветствовал меня последним шофер Боря.
Еще через несколько минут мы подкатили к дому Токая. Всем хотелось поскорее в степь, и мы едва-едва согласились попить на дорогу чаю.
Пообещав Токаю прислать Борю, чтобы помочь в перевозке вещей, мы тронулись в путь. Я уже немного запомнил дорогу, да у меня были и хорошие карты. А Боря так уверенно вскарабкался в кабину своего могучего грузовика, что и сай, и холмы на нашем пути показались мне легко преодолимыми.
Табун в степи
Всего неделю назад, когда, приотстав от табуна, с гребня вала я смотрел на Каратам, в каньоне сая еще белела полоска снега, а сквозь прошлогоднюю жухлую траву только лишь прорастала молодая, зеленая. Тогда было раннее утро, солнце еще не заглянуло в Каратам, и в долине было тускло, неуютно.
А сегодня нам открылся кусочек рая: красота, раздолье, радости казахского летовья. Вдоль синей полоски сая не тесно стояли коричневые юрты. По зеленой траве, еще не вытоптанной скотом, пробегал ветерок; красными скалами сверху и снизу долины замыкали Каратам взлобья сопок; на высокой террасе за саем, сбившись воедино, отдыхал табун, блестели спины лошадей.
Еще в Сарытургае ребята расспрашивали меня: «Какой он, Каратам?» — и теперь с гордостью хозяина, довольного, что уже полюбившееся ему место не подвело, понравилось всем, я не торопил, хотел, чтобы все насмотрелись всласть.
Впрочем, наш шофер предпочитал хорошему виду хороший обед.
— Давай, поехали, еще насмотримся за лето, наедимся степью, в лес захочется, — торопил нас Борис. Он был прав: надо было торопиться, чтобы к вечеру обжить лагерь, а с утра приняться за работу.
Место для лагеря я облюбовал заранее — вверх по саю от стоянки табунщиков. Юрты видны, но они не слишком близко. Все же у нас свой отряд, свои порядки.
Как возник отряд? Прошедшим ноябрем в институте утвердили план моих летних работ, дали заявку в экспедиционную базу на машину. Так в отряде появился шофер Боря, появилась машина. Александр Сергеевич, Саша, и Володя — это мои «кадровые помощники», мы уже работали вместе в прошлом году. Саша — студент-Дипломник, Володя — тоже студент, но помоложе, оба из Московского университета.
Девушек мне рекомендовали в пединституте. Я искал для отряда ботаников, нам предстояло описывать растительность пастбищ. «Работать в Казахстане, с лошадьми?!» — мне кажется, девушки были готовы отправиться в такую экспедицию верхом прямо из Москвы.
Хорошо, когда в отряде есть девушки. С ними как-то веселее, не так тоскуешь по дому. Хорошо, когда девушек двое. Одной, наверное, трудно в мужском коллективе — слишком много внимания пополам с невольным душевным одиночеством. И атмосфера дружбы и шуток обязательно сплачивает вокруг девушек мужской состав отряда.