Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 28 из 46



— Нашли! Нашли! — издалека закричал мне Овазбек.

Оказывается, старая ячиха уберегла малыша от волков, отстоявшись на узкой скале, вход на которую волкам преграждали ее рога.

У ручья мы разожгли костер и вдоволь напились чаю. А еще часа через два мы погнали стадо вниз на более безопасное пастбище.

Современная «баранта»

В заснеженной степи легко потеряться. Невысокие, сглаженные холмы, едва заметные на фоне белесого неба кажутся одинаковыми. По их склонам и в долинах пасутся наши лошади — табун широко разошелся по степи. Я переезжаю от одной группы лошадей к другой, все время, чтобы не потеряться, оглядываюсь на маленький мазар, стоящий наверху холма. От него до балка нашей бригады с полкилометра. Возвращаясь из табуна домой, я беру направление на черную точку мазара и только у подножия холма сворачиваю влево, к балку

Я задался целью выяснить состав всех косяков, входящих в табун. Основу каждого косяка составляют рослый жеребец и две-три взрослые кобылы. Эти животные сохраняют привязанность друг к другу по многу лет.

Взаимоотношения животных — это особый, еще мало известный нам мир. Его интересно изучать, и я верю, что работа будет полезной: удастся лучше управлять табуном, помочь лошадям выжить в суровой зимней степи.

Судить о взаимоотношениях лошадей я мог только по их поступкам. Одни лошади кормились совсем рядом, есте раскапывали лунку в снегу. Другие были сердиты, отталкивали непрошеного соседа, прогоняли, зло вскинув голову, прижав уши, взвизгнув. Взрослые жеребцы атаковали соседей реже, их и так обходили стороной. А кобылы дрались чаще, прогоняли чужаков, Не жалели даже чужих жеребят.

Случалось и так, что одна из только что повздоривших лошадей вытягивала к обидчику морду. Уши, направленные вперед и чуть в стороны, как бы говорили: «давай подружимся». Такой призыв редко оставался без ответа, но после взаимного обнюхивания под холкой более сильный все же прогонял слабого. Начинал поддавать задом, дергал задней ногой, хоть и не лягал, по предупреждал, что может ударить.

Самые шумные и веселые стычки устраивали трехлетние жеребчики. Неопытному наблюдателю, вероятно, именно они показались бы самыми злыми драчунами. На самом деле жеребчики лишь играли: то бегали рядом — бок о бок, щека к щеке, то, сплетясь шеями, старались прижать голову противника к земле, то кусали друг друга за ноги.

Пробираясь по перекопанному пастбищу с фотоаппаратом на тяжелой треноге, я старался уловить подходящий момент для съемки. Все время что-то мешало, хорошие кадры давались мне с трудом. Только по тому, как насторожились вдруг лошади — бросили пастьбу, подняли головы, — я заметил чужого человека, верхом на красивом сером коне. Меня не удивило, что он поздоровался по-русски — ни одеждой, ни занятиями я не напоминал табунщика.

— Здравствуй. Ты кто — фотограф?

— Здравствуй. Я работаю здесь.

— Что делаешь?

— Я изучаю лошадей.

— А, практикант. Я слышал о тебе. Токай дома?

— Уехал в поселок.



Незнакомый мне человек был одет в серый лыжный костюм, на голове лисий малахай, за седлом приторочена волчья шуба, видно, он был издалека. Незнакомец не назвал себя, а я не спрашивал. У него было очень темное лицо — широкое, тяжелое, с яркими коричневыми глазами. Конь приезжего был настоящий джабе: с большой головой, приземистый и длинный, на коротковатых костистых ногах, с мохнатыми щетками, с густой гривой и длинным хвостом. Несмотря на ширину и округлость тела, конь был «сух», ни грамма жира, только мощные тягучие мышцы проглядывали у него под серой, пушистой шкуркой. Такие степные кони в дальних пробегах бегут быстрее любых «арабов» и «англичан».

— Хороший у тебя конь.

— Лучше его нет.

Не прощаясь, незнакомец уехал, а я продолжал работать.

Часа в три после полудня, когда я приехал к балку обедать, усилилась поземка. Солнце, в эту пору как раз светившее со стороны древнего мазара, едва пробиваюсь сквозь снежную пелену.

Немного отпустив подпруги и вынув удила, я подвязал своему серому на морду брезентовое ведро с овсом. Я почти не ездил на нем сегодня, он совсем не вспотел. Я хотел его подкормить на случай, если бы ночь выдалась тяжелой. Амаргази и Тулибек уже поели. Но котел с вареным мясом стоял на всегда топившейся железной печке и не остыл. Пока я пил жирную юшку и ел конину, прибавляя к каждому куску мяса кусочек жира, Амаргази выгреб из печки шлак и наложил новую порцию угля. Печка открывалась к двери, а мы сидели на нарах в глубине балка, так что Амаргази не боялся напылить. Потом он занялся мытьем посуды. Он не любил сидеть без дела. Тулибек, чтобы как-то убить время, подсел ко мне и тоже взялся за мясо. Мы оба не могли съесть много конского жира. Токай часто смеялся над нами и говорил, что надо есть больше жира, тогда не замерзнешь.

Тулибек не был настоящим табунщиком. Его прислали в бригаду, потому что табунщиков не хватало, а шофера имелись в избытке. Он был добрым и веселым человеком, немного трусоватым и слабым для такой работы, но хотя бы не пытавшимся скрыть это.

Обычно на ночное дежурство табунщики отправлялись, когда начинало смеркаться. Объехав табун вокруг, собрав лошадей покучнее, они устраивались на отдых: Амаргази и Тулибек на снегу, завернувшись в бараньи тулупы, а Токай умел спать в седле. В этот день Амаргази и Тулибек выехали пораньше, чтобы засветло собрать табун.

Наскоро перезарядив пленку в кассетах, я поднялся к мазару. Погода портилась. Внизу по степи катила снежные волны поземка, а на холме еще было тихо. Мне хотелось снять, как начинается в степи буран: в просветах между снежными клубами еще проглядывал балок, озеро с темным кольцом камышей, пасущиеся по холмам лошади.

Через два часа Тулибек вернулся к вагончику. Уже темнело. Он был встревожен и сильно замерз.

— Табуна нет. Буран, ничего не видно, куда лошади пошли. Холодно очень, как ночь будем дежурить, не знаю.

Я понимал, что он хочет, чтобы я помог, но не говорит об этом прямо. Мне было немного страшно уезжать в буран из дома. Все же я надел свою меховую одежду, поправил на Сером седло, подпруги и уехал к табуну. Тулибек вдогонку крикнул, чтобы я не давал лошадям двигаться на ветер, пока он оденется потеплее и тоже приедет. Мне показалось, что он слишком долго возится с одеждой, но я ответил ему, что сделаю, как он говорит.

Серый сам принес меня туда, где днем пасся табун. Несомненно, это было то самое место. Мой конь шагал по перекопанному снегу. Но сколько я ни оглядывался вокруг, лошадей не было. Снег залеплял очки, пришлось их снять. Я снова дал волю Серому. Кони легче человека находят табун. Серый часто спотыкался, пока мы двигались по перекопанному пастбищу, потом выбрался на торную тропу. Я спешился и ощупал тропу руками. Здесь прошло много лошадей.

Мы двинулись за ними. Серый шел размашистой рысью. Я старался не забыть свой путь от балка. Неожиданно Серый покатился вниз. Здесь был небольшой обрыв в овраг, наверное, и другие лошади здесь падали с ходу вниз. Снег под обрывом был очень рыхлый. Серый спокойно ждал, пока я подойду. Я никогда не бил его по морде, и он не боялся подпускать спереди. На рыхлом снегу было трудно подняться в седло, мешала пухлая одежда. Кое-как я вполз на шею коню, а уже потом перебрался на седло. Еще минут двадцать Серый нес меня вслед за табуном и бураном. Потом впереди зачернели лошади.

Я пробился в голову табуна. Его вела старая гнедая кобыла. Я знал ее и раньше. Она была из косяка самого крупного в нашем табуне жеребца — гнедого, с огромным шрамом на боку. Он редко дрался с другими жеребцами, ему уступали дорогу без боя. «Плохо, если кусает. Сильно других лошадей калечит», — сказал мне как-то про этого жеребца Токай.

Я остановил кобылу, и скоро весь табун сгрудился передо мной. Лошади, подгоняемые ветром сзади, обходили табун сторонами, стремясь оказаться в затишье за ним. Огромная масса животных словно сползала на меня, заставляя понемногу отступать. Так я держал табун, наверное, с час, когда прискакал Тулибек. Он успел сделать круг, подобрал несколько отбившихся косяков пригнал их впереди себя.