Страница 21 из 46
Часов в пять вечера наши подопечные стали подниматься, щипать травку. Сначала, где лежали, потом двинулись к Грифиному оврагу. Выстроившись друг за другом, они без остановки пересекали овраги, поднялись по склону и пропали за горизонтом. А мы, обескураженные и невеселые, как могли скоро, следовали за ними следом.
Часам к шестимы подошли к Грифиному оврагу. Едва заглянули в него, как на противоположном склоне, напротив и совсем неподалеку от нас вскочили с места, метнулись в одну, в другую сторону архары. Их было много, как подсчитали потом по фотографии, 120 штук. Здесь собрались на дневной отдых несколько групп, каждая со своим вожаком, и это лишило стадо однозначности решений. Архары устремлялись было за одной из овец, но та, испугавшись собственной смелости, останавливалась, возвращалась в общую массу, и тогда следовал рывок за другой овцой. Собравшись в плотную массу, животные теряли самостоятельность, больше надеялись на соседей, чем на себя, предпочитали подражать, а не принимать решение. Не будь передо мной глубокого оврага, можно было бы попробовать управлять стадом архаров, как приходилось пасти северных оленей.
Наконец, одна из крайних групп направилась вверх по кромке оврага, вытянулась цепочкой галопирующих животных вслед за однорогой овцой, а за ними устремилось и все стадо. Чуть поодаль одной из вожачек приглянулся другой путь бегства, она отделилась, повела часть архаров в сторону. За время сумятицы мы успели привести в готовность фотоаппараты, сделать несколько снимков. К сожалению, мы недооценили порывистость движений испуганных архаров. На фотографиях их изображения оказались чуть смазанными. Надо было снимать с меньшей выдержкой.
Через полчаса, уже под вечер, мы увидели множество групп архаров на знакомом плато в верховьях большого оврага. Том самом, где увидели баранов в первый день пребывания в Акарчешме. Долго искали свою группу, нашли только вожачку с обломанным рогом в массе других архаров. Посовещавшись, решили подойти поближе, снова побыть на глазах у наших подопечных и, если будет возможно, собрать их в плотную массу. Я уже размечтался, как угоним все стадо на старое место. Это ли будет не проявление нашей власти над архарами!
Не прячась, во весь рост пошли через плато. Архары сначала мало беспокоились, расступались в стороны, продолжали пастись. Потом вдруг потянулись наверх, туда, где мы обычно располагали наблюдательный пункт.
Изрядно устав за день, мы оставили наши пастушеские заботы и, словно в театре, смотрели, как играют на закате солнца годовалые ягнята. Друг за дружкой, хороводом они носились вверх-вниз по склону. Вдруг возникала притворная драка. Малыши с налета сталкивались лбами, потом кто-нибудь вновь убегал, словно приглашая продолжить игру.
Мы вернулись в Акарчешме. С радостью сбросили с плеч оказавшиеся ненужными запасы продовольствия, лишнюю одежду. Валя, совсем не склонная прощать нам отступничество, объясняла:
— Мальчики, ну куда вам до древних охотников! Сытые, одетые, ну какая вам забота гонять баранов?
— Шкуры надеть на себя недолго, — защищался я. — Просто у них было много времени. Они одомашнивали тысячу лет.
— И наверное, знали, как это делать, — не унималась Валя. Такое замечание было обидным, но что делать, приходилось согласиться. — И жены голодные плакали, и дети.
— И силы были другие. Что могут сделать два с половиной энтузиаста? — добавил я.
- Кого это ты считаешь за половину? Если меня, то ошибаешься. Я против домашних архаров. Пусть живут, как жили.
Наверное, это правильно. В наше время людей заботит, как сохранить диких животных. И навряд ли нужно их приручать. Другой вопрос, что, изучая «дикарей», повторяя путь от охотника до пастуха, мы надеемся найти новые приемы управления стадами.
Чабаны Алая
Как бы ни старался я разъяснить сугубую научность моих интересов, но приезд москвича из академии неминуемо вызывал у руководства совхозов настороженность, стремление показать мне только лучшее. Вскоре я перестал сопротивляться: лучшие чабаны всегда оказывались и наиболее опытными, а главное, любящими свое дело.
Я с улыбкой воспринял обещание директора совхоза «Чон Алай», что увижу лучшего чабана, «нашего советского миллионера». Вообще-то нигде чабаны не бедны, разводить скот всегда было делом выгодным, хотя и рискованным. И все же такая рекомендация меня заинтересовала.
Рано утром к гостинице подошла машина, погрузили мои баулы, поехали в горы. Километров двадцать ехали по Алайской долине, миновали небольшой поселок — центр одного из отделений совхоза, и дальше уже вдоль горной речки по дну ущелий углублялись в горы. Через десяток километров впереди вдруг посветлело, борта ущелья расступились, открылась большая, сверкавшая ослепительной снежной белизной поляна, а за ней просторная панорама гор. На три стороны от поляны разошлись горные долины, пологими ступенями зашагали выше и выше хребты вплоть до зубчатой пилы скал, далеко вверху окаймлявших урочище.
На поляне, через речку одна от другой расположились две зимовки, в каждой — кошара, загон для овец, домик для людей. Но одна из зимовок побогаче — и кошара новая, просторная, и домик побольше. Располагалась она у подножия крутого склона, где не так задувал ветер. Вокруг зимовок и в загонах снег дочерна утоптан овцами, торные широкие тропы ведут в горы.
Мы подъехали к зимовке, что получше. Вышел хозяин — невысокий, худощавый, молчаливый, с вислыми усами в углах рта. Меня сопровождал зоотехник, он и объяснил цель приезда, приказал сгрузить вещи.
Зоотехник торопился, довольно скоро я остался один. Хозяин что-то мастерил в кошаре. В доме еще была женщина и двое детей, но они, смущенные происходящим, держались тихо, больше во дворе. Пока что до меня никому не было дела.
Я огляделся. В этом доме мне предстояло прожить несколько месяцев. Дверь открывалась прямо во двор. По той стороне, где дверь, но в другом углу, — железная печь, постоянно топившаяся кизяком. Крупные куски его, принесенные про запас, лежали рядом с печью в деревянном ящике. По другой стороне комнаты уложены высокой стопой ковры, одеяла, подушки. Днем на полу лежали лишь войлочные кошмы.
Первый день тянулся для меня медленно, скучно. Я побродил по поляне, но далеко от дома не отлучался. Было важно с первых же часов наладить хорошие отношения с хозяином, а мне казалось, что ему не понравится, если я буду бесцеремонно всюду расхаживать, все рассматривать.
Часам к шести вечера хозяин стал рассыпать по кормушкам подкормку для овец: дробленое зерно вперемешку с сеном. Я принялся ему помогать. Работа шла молча, как чабан относится к моей помощи, было неясно. В кошаре за перегородкой для овец была ссыпана горкой подкормка. Я накладывал дробленку лопатой в мешок, взваливал его на плечи, нес до кормушек и рассыпал. Один раз чабан поправил меня:
— Не надо много, выбросят на землю.
Уже в сумерках пришла отара в сопровождении второго чабана. Хозяева старались придержать овец, помешать им всем скопом кинуться к кормушкам. В первых рядах были козы. Они долго не могли успокоиться, все перебегали от кормушки к кормушке, словно где-то еда была слаще. Постепенно волнение улеглось, все пристроились. Лишь самые непоседливые время от времени переходили к другой группе, с ходу втискивались, пробивались к кормушке. Одна коза забралась в кормушку с ногами и в результате совсем не могла есть: из-за опущенных в кормушку голов ей было не дотянуться до дробленки. Чабаны согнали козу вниз.
Я держался в стороне, не хотел мешать чабанам, еще не зная принятого ими порядка работы. Вспотев, разнося в мешках корм, я сильно мерз, но уйти в дом к женщинам и детям тоже было неудобно. Нудно и неопределенно тянулся вечер. Наконец-то отара вошла в кошару, а мы собрались вокруг клеенчатой скатерти с угощением для чая.
Хозяин вдруг обратился ко мне с речью. Лицо его по-прежнему было неулыбчиво.