Этология стадных животных

Уже после дневного отдыха, когда отара вернулась от водопоя к холмам и разошлась на выпас, я заметил оживленную толкотню ягнят возле одной овцы. Оттесняя друг друга, они старались пососать, неистово тычась мордочками в живот овцы, а она терпеливо стояла, лишь временами, когда ее уж слишком беспокоили, поворачивала голову и обнюхивала одного из маленьких старателей. Как только поблизости оказался Манты, я показал ему добросердечную мамашу. Мой старший товарищ понаблюдал-понаблюдал и вдруг запустил в нее палкой. Таяк не долетел, а то мог бы и покалечить овцу или окружавших ее ягнят.

— Ты что? — вырвалось у меня. — Чем она провинилась?

— Слишком добрая, оттого и етимек у нас много, — отвечал Манты. — Свой запах дает, потом матери не принимают.

Мы попытались поймать овцу, но неудачно. Надо было ждать вечера, пока отара соберется плотной массой. Тогда бы овца не убегала от нас, а старалась бы затеряться в гуще соседок. Тут бы ее и схватили.

Уже стемнело, а новая стоянка никак нам не попадалась. Овцы были сыты, хотели лечь, приходилось их подгонять. Наконец Мурад догадался зажечь костер. Мы увидели огонь чуть в стороне от того места, где бродили. И тотчас овцы хором закричали, заблеяли.

— Чего они? — спросил я у Манты.

— Сердятся, говорят: «Почему раньше огонь не показывал, мы бы напрасно не ходили».

Объяснение хоть и вызвало улыбку, но, вероятно, было верным. Отара привыкла к огню на ночных стоянках. Прежде чем уложить овец, Манты разок прогнал отару вокруг холма, на котором Мурад варил ужин. День был тяжелый, все устали — и люди, и собаки, и животные. Через полчаса мы уже спали. Манты лег рядом с отарой, завернулся в шубу. Перед этим позвал серко: «Хэч, хэч, хэч», — дал ему кусок лепешки, потом привязал козла за веревку к своей руке.

— Ночью дернет и разбудит, когда отара пойдет кормиться, — пояснил Манты. Он уже привык, что я всем интересовался, часто объяснял, не дожидаясь вопроса. — Один раз крепко заснул, серко меня рогами ударил: «Вставай, — говорил, — хватит спать».

Я слышал, как около часу ночи отара пошла на выпас. Хотел пойти с ней, но не хватило силы воли, остался лежать, только следил по часам, долго ли Манты кормит. Через сорок минут все улеглись на свои места.

Утром я проверил по следам на белой пыли, где ходила отара ночью. Следы овец не заходили за край той вечерней тропы, что проложил вечером Манты вокруг холма. Когда спросил его, он объяснил, что овцы ночью пугливы, боятся идти на чистое место, где нет их следов, нет овечьего духа. Еще одна задачка появилась в моей «записнушке»: надо было проверить следующей ночью, прав ли чабан?

Мы начинали утреннюю пастьбу в четыре. Перед этим поймали ту неразборчивую овечку. Рядом крутился ее ягненок — большой уже, крепкий барашек. Волосы на его шкурке, когда-то лихо закрученные в завитки, теперь отросли и лишь кончики их еще вились колечками. Из таких барашков чабаны шьют свои знаменитые шапки — огромные, высокие, сплошь в косичках с закрученными концами. Особенно красиво такие шапки смотрятся у костра, когда завитки отсвечивают огнем, качаются при каждом движении головы.

Чабаны на этот раз были в раздумье. Несколько тумаков, которыми наградил овцу Манты, ничего, конечно, не решали. Разве глупое животное понимало, за что его потчуют? Я предложил проследить за ней, отогнать чужих ягнят. Но быстро раскаялся. Разве угонишься по жаре за овцой, когда, боясь назойливого преследования, она принялась водить из конца в конец отары. И к обеду судьба ее ягненка была решена. Коурма и шкурка на шапку — таким стало его будущее. А мать три дня горевала. Все бегала по отаре, жалобно звала, искала сына. Она помнила, что Мурад унес ягненка, подолгу ходила за ним. Теперь чужие ягнята были ей не в радость. Она недолго терпела их рядом, отгоняла. Потом в вымени у нее пропало молоко, с ним ушло и побуждение матери.

В Красноводске на площади перед гостиницей впервые собрался наш отряд. Мы стояли рядом с экспедиционной машиной — отныне нашим домом, — смотрели друг на друга, то ли оценивая, кто на что способен, то ли стесняясь, не знали, о чем говорить. До того никто из нас не провел друг с другом больше полдня. Нам предстоял трудный маршрут через Устюрт в Нукус, а потом и дальше на север, в Казахстан. В нашу задачу входила рекогносцировочная оценка пастбищ и численность использующих эти пастбища диких и домашних животных. Ботаник Галочка, я — зоолог, два студента, Саша и Володя, и шофер Слава — отряд вполне типичный для «академических».

По знакомой дороге мы приехали во владения Манты. Мы приметили отару в бинокль, и Слава подкатил прямо к ней. Я представил Манты и Мураду новых товарищей. Отара быстро шла вперед, и долгие разговоры были не ко времени. Все с ходу включились в работу. Славу отправили на стоянку чабанов.

С прибытием помощников можно было внести разнообразие в исследование. Галочка начала обследование пастбищ. На долю Володи выпало изучение пастьбы овец. Сколько пасется, сколько идет, сколько делает щипков в минуту, в час, в день? Более нудной работы не придумаешь, но Володя у нас — верх аккуратности и упорства. Даже овцы перестали обращать внимание на него, привыкли, что фигура Володи постоянно маячит в глубине отары.

Саша ведет наблюдения за перестроениями отары. Несколько дней я рассказывал ему, что уже удалось выяснить: каково поведение меченых овец, как узнать, где голова, где хвост отары, где правый фланг отары, где левый. С холма мы вместе наблюдали, как чабаны распускают овец с места отдыха на выпас. Манты хочет направить отару к водопою, но овцы упрямо поворачивают навстречу ветру. Сегодня достаточно жарко — тридцать девять градусов в тени, и даже слабый ветер приятен, к тому же он относит белую пыль, взбиваемую ногами овец.

Отара ушла за горизонт. Манты ускорил движение, направляя овец на водопой. Когда мы догнали стадо, овцы собрались в колонны, ветер тянет от каждой из них в сторону серое крыло пыли. Овцы идут, спрятав головы в тень друг друга. Несколько ягнят пристроились даже за овчарками. Сегодня мы идем на новое место, и овцы еще не знают, где водопой, все время подворачивают на ветер, приходится их поправлять. В середине отары маячит фигура Володи. Сейчас для него минуты отдыха. Он засек по часам начало перехода, следующая запись будет сделана лишь у воды.

Пошел спуск вниз. Уже видно блюдце воды в котловине. Чья-то отара только что покинула водопой, пылит в стороне, уходя на выпас. Манты звонко кричит: «Кру-у, кру-у», — и овцы тотчас отвечают ему блеяньем, пускаются к воде бегом. Мы бежим следом, стараемся не отстать, чтобы пустить отару в воду в относительном порядке. Более или менее это удается. Отара заполняет все неглубокое озерко. Овцы не только пьют, они еще стараются побродить по воде, остыть от полдневного зноя.

На водопой мы можем потратить лишь час. Еще одна отара ждет своей очереди. Мы уводим овец на холмы, там становимся лагерем. Мурад уходит за верблюдами и имуществом. Подъезжает Слава. Теперь на стоянке бригады людно и шумно. Гудит Славина чудо-пчелка из паяльной лампы и системы трубок. Всего у нас вдоволь, а если нужно — недолго и съездить в поселок.

Манты увел отару на вечерний выпас, и я пошел с ним, стал заполнять таблицу с измерениями расстояний, на которых овцы, встревоженные моим приближением, поднимали голову, а если я продолжал наступление, убегали. Конечно, многое тут зависело от случая, особенно реакция настороженности. Одна овца слишком увлеклась пастьбой, другая повернулась ко мне задом, третья, наоборот, заметила мой подход чуть не за сто метров: так совпало, что она в этот момент озиралась по сторонам. Зато расстояние бегства повторялось с очень небольшими колебаниями: тридцать, тридцать, тридцать три, тридцать… метров. Я обратил внимание, что стоило мне затесаться в глубь скопления овец, как дистанции испуга резко падали. В гуще собратьев животные были менее осторожны. Вещь, в общем, характерная для всех копытных. То же самое мне приходилось видеть и в табуне северных оленей, и в стаде яков, и в группе верблюдов.