Страница 3 из 9
– Здесь сильное течение, сэр, – уточнил обстановку штурман. – И если бы…
– Если бы я привлек вас раньше, то имел бы сейчас расчет на снос по течению и дрейфу.
– Так точно, сэр!
– Ладно, штурман. Я уловил твою мысль. Ты предлагаешь произвести расчет длин радиусов-векторов от начальной точки поиска.
– Верно, сэр. По спирали с поворотом генеральных курсов на девяносто градусов. Мы замкнем район поиска, и объект никуда не денется. Так как мы ищем сейчас – все равно, что искать иголку в стоге сена.
– Штурман прав, – согласился Бест, показывая тем самым всем присутствующим, что сам он на их стороне и все они единомышленники в этом непростом деле. – Надо действительно замкнуть район в определенные границы.
– Боцман! Лево руля! – скомандовал Бест. – Механик! Турбина малый хо…
Капитан не договорил, потому что на мостик влетел один из «спецов», по раскрасневшемуся лицу которого было видно: что-то там у них стряслось. Он стал тихо «сливать» информацию на ухо капитану, которое стало багроветь на глазах изумленной публики. Бест сурово взглянул в глаза «спецу», от чего тот чуть было не съёжился в клубок, и резко скомандовал:
– Стоп турбина!
Некоторое время Бест молча сидел в кресле, сжавшись как пружина, затем выпрямился, закинул нога за ногу и, оглянувшись по сторонам, изрек:
– Поздравляю вас, господа! Только что, мы утопили аппаратуру стоимостью три миллиона долларов.
«Спец» опустил голову и, забыв про инструкцию о допуске, как это порой бывает у научных работников, начал мямлить про какие-то спайки подводного кабеля, которые должны быть цельные, а они не цельные и состоят из множества отрезков длиной в сотни метров. И вообще, в стране никто не хочет заниматься производством цельных семимильных кабелей, но у него есть еще одна «рыбка», которую он обязуется запустить на оставшемся обрывке кабеля.
Монолог «спеца» закончился на оптимистической ноте и все облегченно вздохнули. Иначе бы субмарину с позором вернули на судоремонтное предприятие в Бангор и поставили в сухой док. А это надолго. Тут была и финансовая сторона вопроса. За каждый выход в море им неплохо платили – ведь это были испытания новой техники. Правда эта новая техника находилась не на новой подводной лодке, которая ломалась в самый неподходящий момент. Так случилось и в этот раз. Не прошло и часа, после отчета «спеца» о проделанной им работе по утоплению дорогостоящей техники, как механик заорал на всю свою реакторную глотку:
– Сработала аварийная защита реактора! Корабль лишился хода!
Старпом, сменивший капитана десять минут назад, тут же связался с ним по телефону и доложил обстановку. Было принято решение продолжить испытания глубоководного аппарата, двигаясь под дизелями. Другого ничего не оставалось – не докладывать же в главный штаб военно-морских сил США об остановке реактора. В этом случае их уж точно вернули бы в базу. А тут оставался хоть какой-то шанс выгрести на испытаниях, если они закончатся удачно.
Капитан нервничал. Про себя, он уже проклинал тот самый день когда согласился перейти из боевого состава атомных торпедных подлодок на экспериментальную с чарующим названием «Гоуст», что в переводе на русский язык означает призрак. Ему расписали дальнейшую карьеру как безмятежную прогулку под водой в стиле знаменитого капитана Кусто, которому когда-то в пятидесятых годах командование военно-морскими силами Франции предоставило «отпуск для научных целей». Беста, по всем прогнозам, уже должны были засыпать лавровыми венками и благодарностями от самого президента Штатов. Пока же, он получал только пинки от тех самых начальников, которые и сосватали его на эту суперлодку. Впрочем, они и сами не ожидали такого изобилия поломок и миллионных потерь. Не радовала и перспектива размещения зарядов взрывчатки на случай захвата субмарины противником. И он, Эдвард Бест, должен был нажать эту пресловутую кнопку самоликвидации, которую планировали смонтировать в его капитанской каюте. Правда, все это было в перспективе, как и сам поход неизвестно куда.
– Дэвис, – обратился Бест к Дюреру, своему главному инженеру-механику, – что с реактором?
– Плохо дело, сэр. Я как-то вам рассказывал о специфике теплоносителя первого контура реактора. Он у нас жидкометаллический.
– Да, припоминаю тот разговор.
– Судя по докладу оператора главной энергетической установки Марка Лемана – он был на вахте, когда сработала автоматика реактора – у нас образовался своего рода тромб, который подобно тромбу кровеносной системы человека, закупорил одно из проходных отверстий уранового канала.
– И что из этого следует?
– Из этого следует, сэр, что нам не нужно больше запускать реактор. Мы все выходцы с дизельных подводных лодок – придется вспомнить молодость.
– Что произойдет, если мы все же попытаемся запустить реактор? – на всякий случай уточнил Бест.
– Сэр! – уверенно произнес Дюрер. – Я не советую этого делать, потому что мы получим критическое ухудшение радиационной обстановки. Прекратится теплосъем и, как следствие, загорится урановый канал. Температура горения достигнет тысячи градусов – нам не поможет никакая биологическая защита. Мы все будем облучены.
– У меня, Дэвис, складывается такое впечатление, как будто мы не подводники атомного флота, а подопытные кролики. Физики проводят на нас эксперименты и ждут результаты. Неужели не понятно, что нужно менять жидкометаллический теплоноситель, содержащий натрий и калий[2], на что-то другое. Сплав неизбежно дает окисление и шламы. Закупорки урановых каналов неизбежны. Я это говорю как бывший механик. В отличие от русского флота, где механикам путь на командирский мостик заказан, в американском флоте, наоборот, предоставляли такую возможность. Там понимали, что лучшего специалиста, досконально знающего субмарину, просто не существует. Бест достиг своего капитанского мостика, пройдя все ступени отборочной комиссии. Кем он только не был: интендантом, связистом, дежурным инженером-механиком. Далее по возрастающей служебной лестнице: он был главным инженером-ядерщиком, старшим помощником капитана.
Наконец, он стал ключевой фигурой на военном флоте – капитаном субмарины. К этому времени за его плечами было более десяти автономных дальних походов по боевому патрулированию. На «Гоуст», которая все больше напоминала научную лабораторию, требовался опытный капитан с безупречным механическим прошлым и Эдвард Бест для этой должности подходил идеально.
– Да, сэр, в этом вы несомненно правы, – продолжил Дэвис. – Физики обещают вновь вернуть нас к водяным теплоносителям первого контура, но когда это произойдет неизвестно. Кстати, у русских на атомоходах в основном по два реактора. У нас один – нет никакого резерва.
– Ладно Дюрер, С этим все понятно. Объявляй тревогу – пора менять регенеративные пластины. С тех пор как остановился реактор, ощущается нехватка кислорода. Хотя прямой связи с этим нет. Надо осмотреться в отсеках – откуда-то исходит явный запашок тухлятины.
– Я проверю систему межотсечной вентиляции и… прошу разрешения объявить тревогу, сэр?
– Я же сказал: тревога!
– Тревога! – тут же проорал Дюрер по общекорабельной трансляции. – Все посты по боевому расписанию! Цель тревоги: смена регенеративных пластин. Доклады на мостик!
На атомных субмаринах первого поколения не было централизованных систем перезарядки регенеративных пластин, предназначенных для выработки кислорода, и каждый раз процедура перезарядки, проводимая во всех отсеках одновременно, требовала повышенного внимания. Попадание состава регенерации на палубу, и особенно на масляное пятно, могло привести к мгновенному возгоранию. Все это понимали, поэтому перезарядка проводилась в режиме тревоги и готовности немедленно начать борьбу с пожаром.
Получив доклады из отсеков о готовности к работе, Дюрер, запросив разрешение капитана, отправился в соседний отсек для контроля перезарядки регенеративных пластин и выяснения причины появления непонятного запаха. После, он докладывал Бесту результаты своего рейда:
2
На советских атомаринах в качестве жидкометаллического теплоносителя использовали эвтектический сплав свинца и висмута. 24 мая 1968 года на атомной подводной лодке К-27 произошло разрушение тепловыделяющих элементов, приведшее к переоблучению всего экипажа.