Страница 13 из 32
Аналогия мужественного правдолюба с субъектом, понимающим социокультурную реальность, для психолога очевидна. Во-первых, такое понимание строится не на достоверном «познавательном знании», а на мнении. Мнение основано на конкретной гипотезе, субъектной точке зрения на предмет обсуждения, тему разговора. Доказательство субъектом в диалоге своей правоты предполагает последовательность рассуждений, а также аргументированность при обосновании мнения. Вместе с тем всем нам известны случаи дискуссий, чаще всего политических, в которых оппоненты, в отстаивании своей точки зрения могут доходить до крайних суждений, совершенно затеняющих возможную правоту собеседника. Во-вторых, в общении, особенно когда нужно сказать партнеру правду о его взглядах или поведении, которая явно может ему не понравиться, всегда существует риск разрушения отношений или даже применения административных санкций по отношению к говорящему. Понимание и правдолюбие связаны с осознанием возможных рисков в мышлении и общении. В психологии проблема риска при принятии решений (Корнилова, 1997), преобладания мотивов самопонимания или опасения негативной оценки со стороны партнеров по межличностному общению (Franzoi, Davis, Markwiese, 1990) давно находится в фокусе внимания исследователей.
Третья субъектная форма высказывания истины – мудрость. Мудрец не ссылается на безликую общую для всех традицию, а выражает свое мнение. В том, что он говорит, проявляется его способ быть мудрым, т. е. быть личностью, признаваемой мудрецом окружающими людьми. Мудрец говорит о том, что есть, т. е. о бытии мира и вещей. Обычно мудрец хранит свою мудрость в уединении, для него важно хранить ее. Большей частью он молчит, а говорит, лишь когда захочет или когда случается что-то из ряда вон выходящее. «В сущности, мудрец мудр и сам по себе, ему не нужно говорить. Ничто не понуждает его говорить, ничто не обязывает его распространять свою мудрость, учить ей или выказывать ее. Этим объясняется то, что мудрец, так сказать, структурно молчалив. А если и говорит, так только если кто-то обратился к нему с вопросом или если в государстве чрезвычайная ситуация. Этим объясняется и то, что его ответы (это может роднить его с пророком, которого он зачастую имитирует и говорит подобно ему) могут быть совершенно загадочными и оставлять тех, к кому он обращается, в недоумении или в сомнении насчет того, что он имел в виду» (Фуко, 2014, с. 26–27). Непонимание окружающими некоторых высказываний мудреца обусловлено сложностью, неоднозначностью и невербализуемостью проблем, решение которых требует осторожного и мудрого подхода. Такие проблемы принципиально невербализуемы, потому что основаны на неосознаваемом экзистенциальном опыте субъекта. Ассоциации мудреца и его преимущественно тезаурусный способ понимания мира могут быть загадкой для других, неизвестны и темны даже ему самому. Для принятия мудрого решения экзистенциальные проблемы требуют от субъекта понимания, основанного на постижении.
Разумеется, мой обзор форм субъектности человека, говорящего правду, пока очень схематичен: его содержательное соотнесение с типами понимания реальности требует расширения и углубленного анализа. Однако на первом этапе исследования я вынужден этим ограничиться.
Второй важный вопрос состоит в выявлении общих для социогуманитарных наук традиций и способов понимания мира. При его анализе сравнение философских и психологических традиций трактовок обсуждаемого феномена обнаруживает хотя и не тождественность, но явное их сходство. Основания понимания проанализированы и в науке, и в философии. В частности, как отмечает А. П. Огурцов, в различных философских дискурсах понимание используется, во-первых, для характеристики познавательной способности субъекта, которая представлена в деятельности рассудка, противопоставляемой деятельности разума. Во-вторых, пониманием называют процедуры герменевтического истолкования смысла текстов, расшифровки значения языковых и речевых практик и вообще постижения смысла культурных формообразований. В-третьих, понимание – это специфический для человека способ бытия в мире, основанный на осознанном или бессознательном выборе одной из возможностей существования. «Этим трем формам интерпретации понимания соответствуют три этапа в трактовке понимания в истории философии – от трактовки понимания как одной из познавательных способностей в рационализме через отождествление понимания с процедурами герменевтики как специфической методологии гуманитарных наук (или наук о духе) к онтологической трактовке понимания, исходящей из изначальной герменевтичности существования и имманентности понимания и пред-понимания бытию человека в мире» (Огурцов, 2001, с. 279).
В психологии выявлены три типа понимания проблем, методов и результатов исследований – понимание-знание, понимание-интерпретация, понимание-постижение. Типы понимания соответствуют трем сферам человеческого бытия и традициям исследования психики субъекта – когнитивной, герменевтической и экзистенциальной. О типе понимания в психологическом исследовании можно судить по оценкам истинности, правильности или правдивости высказываний, понимаемых людьми в коммуникативных ситуациях (Знаков, 2014).
В последние десятилетия в науке три описанных традиции воплотились в развитие двух главных направлений исследований понимания – гносеологического и онтологического. Различение этих двух аспектов изучаемого предмета важно для многих наук. Например, социолог В. А. Ядов так пишет о фактах: «Факты можно рассматривать в онтологическом (не зависящем от сознания) и логико-гносеологическом планах. В онтологическом смысле факты суть любые не зависящие от наблюдателя состояния действительности или свершившиеся события. В логико-гносеологическом плане фактами называют обоснованное знание, которое получено путем описания отдельных фрагментов реальной действительности в некотором строго определенном пространственно-временном интервале. Это элементарные компоненты системы знания» (Ядов, 2007, с. 34). В психологии очень показательными в этом отношении являются проведенные в последние годы исследования онтологии психических состояний и гносеологии образов психических состояний (Артищева, 2014; Прохоров, 2013). Образ психического состояния является составляющей не достоверного знания, а единицей индивидуального опыта. Такой образ характеризуется отсутствием предметности, неразрывной связью с переживаниями, отсутствием яркости. Образы различных психических состояний являются результатами отражения накопленного опыта переживания состояний, которые возникали у человека в разных обстоятельствах и ситуациях. Изоморфные состояниям образы фиксируются в памяти и становятся структурными элементами индивидуального опыта переживания состояний. При этом конкретный образ психического состояния может стать подлинным образом мира только при условии наличия у субъекта рефлексии, сопоставления с другими отражаемыми и порождаемыми событиями и ситуациями. Рефлексия образа способствует осознанию психического состояния. Образ сам не только включает в себя опыт, но и способствует формированию его целостной структуры. Внутри структуры опыта образ психического состояния обусловливает обратную связь, регулирует протекание, изменение состояний и поведенческие реакции человека. Образы, на которые человек обращает свой внутренний взор, которые пытается рефлексировать, уже изначально включают в себя переживания и вместе с тем порождают новые эмоции и чувства. Образы психических состояний оказываются соединительными звеньями между недостаточно осознаваемыми эмоциональными реакциями, переживаниями субъекта и отрефлексированными знаниями, с помощью которых он познает мир. Именно посредством образов субъект получает возможность проникать в хранилища опыта, недоступные понятийному познанию. Следовательно, образы – это не только единицы индивидуального опыта, но и внутренние факторы, влияющие на становление и развитие его структуры (Прохоров, 2013).
В этом научном контексте очевидно, что гносеологический и онтологический анализ понимания чрезвычайно важен для психологических исследований обсуждаемого феномена.