Страница 30 из 31
Вот и береза. Высоченная. Ее атласный белый ствол мягко светится в темноте. Ленька делает надрез.
— Леня, не надо!
Но уже поздно — из раны течет сок. Я вижу его.
— Пей! — говорит Ленька.
Не могу.
— Ты же сама хотела… — говорит Ленька.
И я пью. Сок потрясающий… Как сама весна…
Звонки, звонки, звонки! Они идут непрерывным сигналом. И фантазии мои улетучиваются. Кто так ненормально звонит? Бегу открывать. На освещенной площадке — Лариска и Юрка. Нарядные, веселые.
— Сонная тетеря, — дразнит меня Лариска.
— Бедная одинокая затворница, — говорит Юрка.
Я приглашаю их в комнату. Темно.
— Зажечь свет?
— Не надо.
— Ну, как веселье? — спрашиваю я.
— Мы пришли за тобой.
Сегодня Первое мая, и весь класс собрался у Юрки. Мои тоже ушли праздновать.
— Нет, я не пойду.
— Нет, пойдешь! — говорит Лариска. — И шепчет мне на ухо: — К Леньке!
— К Леньке? Какой смысл?
— Атакой — мы договорились!
Ленька… Он всегда умел преподносить сюрпризы. Но тут уж он перестарался. То, что он сделал, было очень-очень некстати, даже я бы сказала, трагично. Ленька заболел желтухой. Случилось это за два дня до мая. Ленька в больнице, а я вот не пошла к Юрке. Может, это уж слишком демонстративно, но мы так с Ленькой ждали этот праздник! А потом — ему ведь плохо…
Я ни за что не соглашалась идти в больницу. Во-первых, поздно. Во-вторых, Леньке не до нас.
— До нас, до нас, — уверяет Лариска. — Мы же договорились!
Я закатываю Лариске сцену ревности.
— Какая дрянь! Она уже договорилась! Юрка, как ты терпишь?
— С трудом, с трудом!
Кончилось тем, что я вытащила из вазы роскошную сирень, которую отцу привезли знакомые летчики из Хабаровска. И мы пошли к Леньке.
Он лежит в областной больнице — рядом с нашим поселком. У него мать там работает, вот его туда и взяли.
Ленька нас ждал. Единственное окно на втором этаже открыто, и в нем маячит Ленька. Я кричу:
— Ты с ума сошел — закрой окно! Простудишься!
— Мне уже ничего не грозит. Я желтый! — отвечает Ленька.
— Желтый-желтый?
— Как тот бегемот.
— Тогда лови, бегемот! — я размахнулась и бросила сирень.
Конечно, не добросила. Юрка побежал поднимать сирень, а Ленька сказал:
— Эх вы, бледнолицые!
Лариска сказала:
— Привет тебе от Маруси и всей веселящейся компании.
— Так вы удрали? — спросил Ленька.
— Мы — да. А вот эта сумасшедшая девушка сидела одиноко в пустой квартире.
— Правда, Катюша? — спросил Ленька.
— Правда, правда, — сказал Юрка и запустил в Леньку сиренью.
— Прямо в яблочко, — сказал Ленька. — Молодец, Дорофеич.
Он громко понюхал сирень, но его тотчас окликнули — кто, мы не видели, в комнате света не было, но наверное медсестра. Ленька сказал:
— Все, братва. Меня запирают. Не хворайте!
И закрыл окно. Мы еще немножко постояли, задрав головы. Но это уже не имело смысла — Леньку, видимо, уложили в постель.
По дороге домой Юрка сказал:
— Сегодня на вечере я сделал Марусе одно заявление: если Ленька не перейдет в девятый класс, я тоже остаюсь на второй год.
Я засмеялась.
— Да, заявление… Что Маруся?
— Маруся меня поняла.
— Неужели тебя это так волнует? — спросила я.
— Еще как! — ответила за него Лариска. — Ты точно однажды о нем сказала — жуткий тип.
— Жуткий тип, слушай, — сказала я. — Здесь есть одно «но».
И я рассказала о своем недавнем разговоре с Ленькой. Он не собирается идти в девятый, он уходит из школы.
— Куда? — спросил Юрка.
— Сам еще не знает.
— Зато я знаю, — сказал Юрка.
Получилось задиристо и хвастливо, прямо по-заячьи. И мы с Лариской немножко поиздевались над Юркой.
— Когда я задет за живое и рассержен, — возразил высокопарно Юрка, — я невозможное сделаю возможным.
— Закройся, — сказала я, — противно слушать.
— Ах так! — сказал Юрка. — Ну, хорошо. Спектакль начнется завтра ровно в восемнадцать ноль-ноль. Место действия — под одном палаты, где желтолицый. Зрители могут расположиться рядом. Итак, восемнадцать ноль-ноль. Прошу не опаздывать!
Лариска пришла в настоящий восторг от такой речи, а я чуть не заплакала. Ну, зачем он паясничает, думала я. Неужели он не понимает, как это противно…
Мы подошли к Юркиному дому. Все окна были освещены, одно окно открыто. Слышались музыка, гомон, смех. Наши еще не разошлись. Лариска с Юркой стали тянуть меня в дом. Но я уперлась. С какой стати? Не хочу.
— Хватит уже демонстрировать верность, — сказала Лариска.
— Ну и дура ты! — сказала я.
Уж слишком зло это получилось. Пусть! У меня было такое состояние, что я могла бы и подраться. Лариска, наверное, обиделась и собиралась затеять со мной объяснение, но я опередила ее.
— Адью! — сказала я и ушла домой.
Второго мая мы не учились. Я просидела весь день дома. К Леньке не пошла, сама не знаю почему. Никто ко мне не пришел, никого не видела.
В школе Лариска сделал вид, что ничего не случилось, и первая со мной заговорила. Юрка тоже был общительный и веселый. Когда кончились уроки, Лариска подошла ко мне и ласково напомнила:
— Катюша, ты не забыла про 18.00? Ведь Юрка не трепался — не такой он человек. Первое представление состоялось вчера.
Лариска вся светилась. Мне стало неловко за нашу ссору, и я сказала:
— Давай так: кто старое помянет…
— Ладно-ладно, — сказала Лариска. — Чего там! Я же тебя люблю.
— Не меня…
— И тебя тоже!
В 18.00 мы были на месте. Мы почему-то спрятались за деревьями («Так надо», — сказала Лариска) и стали наблюдать. Вот раскрылось окно Ленькиной палаты. А вот и он, желтолицый и желтоглазый — так непохожий на себя. Поздоровался с Юркой, полистал что-то на подоконнике и сказал:
— Поехали!
Юрка, задрав голову, стал объяснять ему сегодняшний урок алгебры. Он говорил скупо, точно и убедительно. Ленька кивал, подмигивал желтым глазом (опять одним глазом!). Юрке приходилось довольно громко говорить — все-таки на второй этаж, поэтому к концу урока появились первые заинтересованные. Окна в некоторых палатах открылись, и те, у кого, должно быть, плохо было с алгеброй, тоже внимательно слушали.
Урок был закончен по всем правилам: «учитель» закрепил материал. Ленька хотел было выбросить ему тетрадь, для проверки, но медсестра подкараулила. Она сказала строго:
— Больной! Вы же инфекционный! Вам противопоказано всякое общение с окружающими!
Тут Лариска вытащила из портфеля медный колокол (где только она и взяла?!) и зазвонила. Это означало, что урок окончен, и мы вышли из засады.
Ленька так обрадовался, что чуть не вывалился из окна.
— Лови! — сказали мы и бросили ему в окно целлофановый пакет, набитый всякими вкусными вещами. По этому поводу снова выступила медсестра:
— Это же можно передать обычным способом!
— А мы не хотим обычным! Мы хотим оригинально! — сказал дурачась Юрка.
Ровно через десять минут Лариска строго сказала:
— Теперь урок немецкого!
— А русский?! — завопила я.
— Занимай очередь, дорогая, — сказала Лариска и стала «шпрехать».
Тут подошел Колян. Он сначала ничего не понял. Когда наконец до него дошло, он изрек:
— Не дадут человеку поболеть спокойно.
— Покой нам только снился, — отрезала Лариска.
Но Колян не сдавался:
— Лично я вижу другие сны! А тебе, Рыбин, я лучше принесу «Исторические анекдоты» в двух томах — хоть это скрасит тебе жизнь!
В общем, Юрка развил бурную деятельность не на шутку и втравил меня в это дело. Теперь к литературе я готовилась особенно тщательно — меня слушал не только Ленька.
Марусе мы ничего не говорили. Она узнала об этом случайно и ужасно раскипятилась.
— Хороши, хороши! Порадовать меня вам даже в голову не пришло! Можно подумать, что я к Рыбину никакого отношения не имею. Вот публика!
— Мы хотели сюрприз.
— Вашими сюрпризами я сыта по горло!