Страница 28 из 31
Я сказала, что она дрянь и все такое прочее, что надо уметь хранить верность одному человеку. Это в конце концов красиво, не говоря о том, что порядочно.
Я еще долго бы распиналась об этом, но меня остановила Лариска. Она оказала, опустив глаза (ну прямо ангел!):
— Ты права, Катя. Я учту все твои замечания и буду хранить верность, начиная с Юрки.
Когда Лариска посмотрела на меня, я увидела в ее глазах грустную насмешку. Мне стало стыдно и противно оттого, что я носила решетом воду. Да. А еще от умиления собой. По-моему, когда человек поучает, себя он ставит в пример. Может быть, об этом прямо не говорится, но выходит само собой.
Я поставила себя в пример, а что я знаю о себе в этом смысле? Ленька… Зеленые глаза…
Ну, а Юрка… Юрка был для Лариски всегда недосягаемой вершиной, хотя она с ним тоже целовалась. Но все это, как говорит Лариска, были шуточки, рыбалочный эпизод — не больше. Об этом они и думать забыли. И вдруг!
И вдруг Юрка Дорофеев, эта недосягаемая вершина, препожаловал к Лариске домой. Матери дома не было (слава богу!), и они проговорили весь вечер.
Кстати, у Юрки был разговор о Ларискиной выходке с Марусей. Он закончился не в Юркину пользу. Когда Юрка сказал, что все это ему смешно, Марусю обуял гнев. Она сказала Юрке, что он не отличник, а пятерочник, потому что ему нет дела до класса. Он занят только собой: он знает и ладно, он не списывает — и ладно, в классе ходят на головах — и ладно. Главное, он-то не такой! Грош цена такому человеку!
После этого разговора Юрка пришел ко мне весь расстроенный. «Я не привык, чтобы со мной говорили таким тоном», — сказал Юрка. Я не знала, чем его утешить. Мы долго молчали. Наконец он брякнул:
— Да, Маруся права. И я сделал первый шаг к исправлению. Я порвал все грамоты, которые нахватал на олимпиадах, и съел мелкие клочки.
— Ну и дурак, — сказала я.
— Не дурак, а пятерочник, — поправил меня Юрка. Он горько засмеялся.
— Но я ведь не такая дрянь, как вы все обо мне думаете. — Юрка долго еще кипел, как чайник на медленном огне.
Как ни странно, но Юрку выручил Ленька.
Глава 14. Можно ли скосить трын-траву?
Вчера нам Маруся сказала:
Я заглянула в журнал и поняла, что все вам трын-трава.
— Так давайте ее скосим, — сострил Серега Непомнящий и запел: «А нам все равно!»
— Вот именно, что все равно. Уму непостижимо, как можно забывать распрекрасные обещания, которые вы давали мне в присутствии восьмого «а», или наоборот, восьмому «а» в моем присутствии. Скоро подводить итоги, а где результат?
— Результат на лице, — сказал Ленька, и все засмеялись.
— Остроумные вы ребята — ничего не скажешь, но этого мало.
Да мало — тут она права. Но трын-траву мы все равно скосим! Маруся ведь ничего не знает — мы готовим ей сюрприз.
Как только Маруся вышла из класса, Маленький Рац вскочил на парту, полистал толстую тетрадь и объявил:
— Дежурные по «Скорой помощи на дому» Бубликова, Назаренко.
— А где же «Глагол?» — спросила я (это было одно тайное общество, куда входили ребята, чьи сочинения оценивались такими дробями: 3/2, 4/2, 5/2, 2/2, т. е. кто делал пять и более ошибок).
— Перенеси занятие на завтра.
— Не выйдет, — сказал Юрка. — Завтра в 6.00 заседают «Пифагоровы штаны».
— Ну и пусть заседают. При чем тут «Глагол»?
— А при том, что его гениальный руководитель Катя Бубликова — участник «Пифагоровых штанов». Причем ей нельзя пропускать занятия, — сказал Юрка с нажимом на слове «нельзя».
Все поняли, почему нельзя, и я покраснела. Дело в том, что сегодня я отличилась на уроке математики. Раиса Михайловна, наша математичка, проверила наши самостоятельные работы. Я не дрожала — у меня все было решено. Держусь гоголем, слушаю, кто что получил. И вот она объявляет:
— Дорофеев — пять! Бубликова…
Пауза, и вдруг заговорила быстро-быстро:
— Бубликова, ты хорошая девочка, у тебя много значков, говорят, ты успешно работаешь с пионерами, но тебе — один.
— Как? — сказала я нахально, — ведь у меня точь-в-точь как у Дорофеева.
— Вот поэтому — один.
Юрка не успел мне решить задачку по-другому, как обычно он делал для маскировки, и вот результат.
С Юркой мы в конце концов договорились провести все в один день, только в разные часы.
— С кого начнем? — спросила Лариска, когда мы вышли на улицу.
Наступил синий вечер. От вкусного снега, от торжественных деревьев, покрытых инеем, мне стало весело. Если бы я умела, встала бы на руки и прошлась чуть-чуть. Вместо этого я запрыгала вокруг Лариски на одной ножке.
— Эх, ну что за жизнь! Сейчас бы санки и — с горки. Давай как-нибудь соберемся, а? Позовем мальчишек…
— Леньку, конечно? — ехидно спросила Лариска.
— А как ты думала? Я без него просто жить не могу. Вот и сейчас мы пойдем к нему — он в черном списке. Не веришь?
Я достала и прочла: «1. Митракович Н. — три англ. 2. Рыбин Л. — два русск».
— Митракович зачем? Тройка — не двойка.
— Смеешься? Он в хорошисты пробивается. Вот сейчас, кстати, проверишь, как он сделал английский. Плохо — поможешь.
У Лариски блестяще шел английский. Она умудрялась заниматься в двух группах. Когда она говорила по-английски, у нее во рту перекатывалась горячая картошка. Прямо пар шел. Ни у кого так не получалось. Чем не стюардесса международных линий? Между нами говоря, она об этом мечтала. Только втайне!
— Интересно, — сказала Лариска, — учимся с Митрой третий год, а я его совсем не знаю. А ты?
— Знаю только, что его родители на материке, а он живет с бабушкой и дедом. Один раз был у нас дома — пришел узнать, что задали — не был в школе. Я пригласила его в комнату. Он сначала отказывался, потом прошел. Сел за стул, как пятиклассник, честное слово. Юрка — тот бы развалился — я не я… А этот как воробей. Но меня не это поразило. В комнату вошла моя сестрица и повела с ним светскую беседу. Спросила, как зовут, сколько лет, умеет ли он под бокс курицу стричь. Колька как услышал это — прямо чуть со стула не свалился. А потом он стал играть с Танькой. И проиграл часа два. Боже мой, что она с ним делала! Скакала на нем верхом, трепала за уши, колотила. Нахальная девчонка, а он все терпел.
— Что ж тут странного? — спросила Лариска. — Просто детей любит.
— Нет, маленький он какой-то, прямо ребеночек. Вот если поставить рядом тебя и его, между вами — пропасть. Никогда не скажешь, что тебе и ему — пятнадцать.
Коля жил в своем доме. Мы вошли во двор и первое, что увидели, было… маленькое хоккейное поле, расчерченное по всем правилам, с синей и красной полосами, с кругом посредине.
— Ты посмотри, Катя — и ворота есть.
Ворота, правда, напоминали разноцветные цыганские кибитки, довольно драные, или лоскутное одеяло.
— Давай прокатимся, а?
Мы перешагнули доски, которые огораживали поле, и попали в ледяную кашицу. Видно, каток недавно залили, и он еще не успел замерзнуть.
— Ой, испортили лед! — сказала я.
— Ничего, еще зальют, — успокоила Лариска.
Мы вошли в дом. Нас приветливо встретила бабушка — довольно молодая, очень худенькая женщина. Она спросила:
— Вы к Коле? Проходите, проходите.
В самой большой комнате, куда нас пригласили, увидели такую картину: пол-Кольки, причем не лучшая его часть, торчало из-под шкафа. Он что-то делал там руками — острые лопатки ходуном ходили по спине.
— Коля! — крикнула бабушка звонким девчоночьим голосом, — к тебе пришли. Вылазь!
— Сейчас, — приглушенно сказал Коля, но продолжал заниматься своим делом.
Бабушка легонько хлопнула его. Колька смешно брыкнулся и сказал:
Ну, щас, генерала слеплю!
В конце концов Колька вылез и увидел нас. Покраснел ужасно. Накинулся на бабушку: