Страница 22 из 31
— Вот мы с вами сидим, рассуждаем, а Клара одна. Надо идти к ней, — сказала Маруся.
Мы и сами об этом думали.
— Идемте с нами, — сказали мы.
— Нет, — сказала Маруся, — вы заварили, эту кашу, расхлебывайте сами.
И мы пошли расхлебывать кашу. Чем ближе подходили к Клариному дому, тем больше боялись встречи с ней.
— Ты знаешь, — тихонько сказала мне Лариска, — мне ее жалко. Безумно. Если бы меня так отдубасили…
Нам открыла ее мать. Она сразу все поняла и, видимо, сначала не хотела нас пускать.
— Что вам еще нужно от моей девочки? — спросила она, стоя в коридоре.
— Мы пришли извиниться и поговорить с вами, — просто сказала Лариска
Кларина мать отступила на шаг, и мы прошли в квартиру. Клара лежала на тахте, отвернувшись к стенке. Лицо ее было закрыто мокрым полотенцем. Мы стояли молча, не зная, с чего начать. Я решила помочь Лариске.
— Клара, — сказала я, — мы пришли к тебе, потому что очень виноваты. Если можешь, прости нас.
Лариска тоже извинилась.
Бедная Лиза заплакала. Мы тоже близки были к этому. Клара молчала.
Мать жестом позвала нас в другую комнату. Когда мы перебрались туда, мать сказала:
— Кларе очень плохо. Боже мой! Как же все получилось? Ну я понимаю — мальчишки это могли сделать, от них всего можно ожидать. Но вы… девочки…
Она заплакала. Это было невыносимо. Мы тоже захлюпали. Лариска сказала с чувством:
— Это я виновата, девочки ни при чем. Я не сдержалась.
Немного, успокоившись, мы разговорились. Выходило так, что Клара ангел, а мы, да мы просто ее ногтя не стоим.
— Вы говорите о ней так, будто ее уже нет. Если она такая хорошая, так почему же все это случилось?
Такие слова сказала Кларина мать. Они здорово нас подбодрили. Мы видели, что она хочет по-настоящему разобраться. И мы рассказали ей о последнем собрании. Кларина мать сказала:
— В первый момент, когда она прибежала домой вся в слезах, я хотела подать в суд. Но вы поколебали мое решение. И тем, что пришли, и тем, что сказали правду. Клара действительно немного заносчива. Я мать, мне неприятно это говорить. Все-таки это скверное качество, и его надо изживать. Но не таким путем.
Она помолчала.
— Я пойду к ней. Может быть, она захочет с вами поговорить.
Минут через десять нас позвали. Клара сидела на тахте, закрыв нижнюю часть лица полотенцем. Как только мы вошли, она заплакала. Долго не могла успокоиться. Лариска еще раз извинилась, мы тоже. Клара сказала:
— Вы хорошие девчонки, и нам ведь вместе учиться.
Размышлять трудно, но необходимо.
Недавно в моей записной книжке появились слова: «Чем хуже, тем лучше». Я их списала у Бедной Лизы (опять списала!). Они показались мне чушью, сплошным противоречием. В самом деле, что же хорошего в том, что Лариска отдубасила Клару? Мы раскаялись. Да, было такое. Но Лариска буквально через три дня оказала мне: «Больше всего жалею, что мало ей досталось, но я еще наверстаю упущенное, если она не прекратит шуры-муры с Юркой». До меня сначала не дошло — причем тут Юрка? А притом, сказала Лариска, что он мне нравится.
На меня вдруг нашло просветление. Я спросила: «Может быть, ты с Ленькой не прочь?» — «Да, — сказала Лариска, — не прочь». «Только попробуй», — сказала я. «А что будет?» — «А то, что я тебе за Леньку врежу». «Ха-ха-ха!» — сказала Лариска, потому что она уверена — я на это не способна. Я — тихая мышка. Но тихой мышки уже нет. Ее скушала кошка. И тут мы с Лариской выяснили отношения.
Я сказала, что она дрянь и все такое прочее, что надо уметь хранить верность одному человеку. Это в конце концов красиво, не говоря о том, что порядочно.
Я еще долго бы распиналась об этом, но меня остановила Лариска. Она оказала, опустив глаза (ну прямо ангел!):
— Ты права, Катя. Я учту все твои замечания и буду хранить верность, начиная с Юрки.
Когда Лариска посмотрела на меня, я увидела в ее глазах грустную насмешку. Мне стало стыдно и противно оттого, что я носила решетом воду. Да. А еще от умиления собой. По-моему, когда человек поучает, себя он ставит в пример. Может быть, об этом прямо не говорится, но выходит само собой.
Я поставила себя в пример, а что я знаю о себе в этом смысле? Ленька… Зеленые глаза…
Ну, а Юрка… Юрка был для Лариски всегда недосягаемой вершиной, хотя она с ним тоже целовалась. Но все это, как говорит Лариска, были шуточки, рыбалочный эпизод — не больше. Об этом они и думать забыли. И вдруг!
И вдруг Юрка Дорофеев, эта недосягаемая вершина, препожаловал к Лариске домой. Матери дома не было (слава богу!), и они проговорили весь вечер.
Кстати, у Юрки был разговор о Ларискиной выходке с Марусей. Он закончился не в Юркину пользу. Когда Юрка сказал, что все это ему смешно, Марусю обуял гнев. Она сказала Юрке, что он не отличник, а пятерочник, потому что ему нет дела до класса. Он занят только собой: он знает и ладно, он не списывает — и ладно, в классе ходят на головах — и ладно. Главное, он-то не такой! Грош цена такому человеку!
После этого разговора Юрка пришел ко мне весь расстроенный. «Я не привык, чтобы со мной говорили таким тоном», — сказал Юрка. Я не знала, чем его утешить. Мы долго молчали. Наконец он брякнул:
— Да, Маруся права. И я сделал первый шаг к исправлению. Я порвал все грамоты, которые нахватал на олимпиадах, и съел мелкие клочки.
— Ну и дурак, — сказала я.
— Не дурак, а пятерочник, — поправил меня Юрка. Он горько засмеялся.
— Но я ведь не такая дрянь, как вы все обо мне думаете. — Юрка долго еще кипел, как чайник на медленном огне.
Как ни странно, но Юрку выручил Ленька.
Вчера нам Маруся сказала:
Я заглянула в журнал и поняла, что все вам трын-трава.
— Так давайте ее скосим, — сострил Серега Непомнящий и запел: «А нам все равно!»
— Вот именно, что все равно. Уму непостижимо, как можно забывать распрекрасные обещания, которые вы давали мне в присутствии восьмого «а», или наоборот, восьмому «а» в моем присутствии. Скоро подводить итоги, а где результат?
— Результат на лице, — сказал Ленька, и все засмеялись.
— Остроумные вы ребята — ничего не скажешь, но этого мало.
Да мало — тут она права. Но трын-траву мы все равно скосим! Маруся ведь ничего не знает — мы готовим ей сюрприз.
Как только Маруся вышла из класса, Маленький Рац вскочил на парту, полистал толстую тетрадь и объявил:
— Дежурные по «Скорой помощи на дому» Бубликова, Назаренко.
— А где же «Глагол?» — спросила я (это было одно тайное общество, куда входили ребята, чьи сочинения оценивались такими дробями: 3/2, 4/2, 5/2, 2/2, т. е. кто делал пять и более ошибок).
— Перенеси занятие на завтра.
— Не выйдет, — сказал Юрка. — Завтра в 6.00 заседают «Пифагоровы штаны».
— Ну и пусть заседают. При чем тут «Глагол»?
— А при том, что его гениальный руководитель Катя Бубликова — участник «Пифагоровых штанов». Причем ей нельзя пропускать занятия, — сказал Юрка с нажимом на слове «нельзя».
Все поняли, почему нельзя, и я покраснела. Дело в том, что сегодня я отличилась на уроке математики. Раиса Михайловна, наша математичка, проверила наши самостоятельные работы. Я не дрожала — у меня все было решено. Держусь гоголем, слушаю, кто что получил. И вот она объявляет:
— Дорофеев — пять! Бубликова…
Пауза, и вдруг заговорила быстро-быстро:
— Бубликова, ты хорошая девочка, у тебя много значков, говорят, ты успешно работаешь с пионерами, но тебе — один.
— Как? — сказала я нахально, — ведь у меня точь-в-точь как у Дорофеева.
— Вот поэтому — один.
Юрка не успел мне решить задачку по-другому, как обычно он делал для маскировки, и вот результат.
С Юркой мы в конце концов договорились провести все в один день, только в разные часы.
— С кого начнем? — спросила Лариска, когда мы вышли на улицу.
Наступил синий вечер. От вкусного снега, от торжественных деревьев, покрытых инеем, мне стало весело. Если бы я умела, встала бы на руки и прошлась чуть-чуть. Вместо этого я запрыгала вокруг Лариски на одной ножке.