Шестой-неполный (сборник)

Отделение построилось двумя шеренгами. Справа, на правом фланге, стояли высокорослые, слева, на левом фланге, – те, кто поменьше, и самым крайним был самый маленький Саша.

Командир отделения скомандовал:

– По порядку номеров рассчитайсь!..

– Первый! Второй! Третий! Четвёртый! Пятый! – выкрикивали курсанты.

Очередь дошла до Саши.

– Шестой! – громко крикнул он.

– Отставить! – недовольно скомандовал командир отделения. – Курсант Ефремов! Вам надо говорить: «Шестой-неполный».

Тут всё отделение захохотало, да так весело и дружно, что маленький Саша покраснел от смущения.

– Отставить смех! – строго скомандовал командир и объяснил, когда добавляется слово «неполный»: у Саши не было пары, за ним никого не было во второй шеренге. – Вот представьте себе, – говорил командир, – ночь, гремит бой, отделению надо перейти на другую позицию. Построились мы, рассчитались по порядку номеров. В темноте никого не видно, только голоса слышны. Чтобы узнать, сколько нас собралось, я последнюю цифру умножу на два, потому что две шеренги. И может случиться, как у нас сейчас: у последнего пары нет. Если он не скажет «неполный», все мы будем думать, что нас на одного больше, чем есть на самом деле. – Командир помолчал немного и, поглядывая на тех, кто смеялся громче других, добавил: – Ни по росту, ни по цвету глаз не определишь, у кого сердце настоящего командира. Это только в бою видно.

Дни военного 1941 года шли один за другим. Настало лето. В садах наливалась соком вишня. У скворцов подрастали птенцы. Цвела пшеница, и, когда дул ветер, над зелено-синими полями летели облачка жёлтой пыльцы.

Саша Ефремов и его товарищи жили теперь в брезентовых палатках на опушке леса – в военном лагере. Курсанты поднимались на заре и учились артиллерийскому делу до тёмной ночи. Артиллерийская наука мудрёная. Времени же до начала войны оставалось совсем мало.

И вот война началась. Все курсанты училища, и Саша тоже, в тот же день подали рапорты начальнику училища. В рапортах они просили отправить их на фронт, чтобы сражаться с фашистами. Начальник не обрадовался, но и не рассердился. Он созвал курсантов и сказал, что их время ещё не подошло. Бои с врагом ведут обученные части, а курсантам ещё надо учиться.

– Все рапорты я возвращаю, – сказал старый командир. – Между прочим, мой рапорт командование тоже вернуло мне. Подождём месяца три-четыре. Закончим учебную программу, тогда и повоюем.

Однако ждать пришлось совсем мало. Немецкие танки и мотопехота прорвали нашу оборону и прошли в наш тыл.

Сначала на близкий теперь фронт уехали из училища тракторы-тягачи. Их отдали артиллерийскому полку, машины которого были подбиты в бою. А потом пришёл приказ выступить на фронт всему училищу.

В августе ночи тёмные. Правда, небо всё в звёздах, но на земле ничего не видно – одна чернота. В такую ночь Саша с товарищами выступил на фронт. Пушки везли на лошадях. И снаряды на лошадях. Поскрипывали колёса повозок, лошади фыркали, и больше никаких звуков не было. Редкие команды отдавались вполголоса. Где-то очень близко затаился враг.

Саша шагал за повозкой, которую тащил конь Зайчик. В мирное время серый Зайчик возил капусту и картошку на курсантскую кухню. Теперь он вёз снаряды на фронт. Его хозяином, или, как говорят в армии, ездовым, был Саша. Саша-то готовился стрелять по фашистским танкам из пушки, а ему приказали возить снаряды.

«Всё из-за роста!» – думал Саша.

Военный человек не имеет права долго огорчаться. Приказ есть приказ, и его надо выполнять. Саша понемногу успокоился. Без снаряда танка не подобьёшь – значит, его дело тоже важное. А конь ему достался просто замечательный: старательный, понятливый, вовсе не трусливый. Когда низко над колонной пролетел фашистский самолёт-разведчик, другие лошади рванулись с дороги к обочинам, а Зайчик как шёл, так и продолжал идти.

Перед самым рассветом курсанты подошли к фронту. Они поставили на место пушки, принялись копать укрытия. Товарищи помогли Саше снять снаряды с повозки.

И он на Зайчике отправился за новым грузом.

Ехать надо было к железной дороге, где она проходит через лес. Ночью паровоз подтащил в то место вагоны со снарядами, патронами и гранатами.

К вагонам съехалось много грузовиков и повозок из других частей. Пока не рассвело, пока не налетели фашистские бомбардировщики, надо было увезти весь боезапас. Саша нагрузил свою повозку, похлопал Зайчика по шее, и Зайчик тронулся в обратный путь.

Как только солнце поднялось над краем земли, началось сражение. В одну минуту утренняя тишина сменилась грозным грохотом. Гудели и земля и небо. В небе шли самолёты – то чужие, то наши. На земле громыхали танки, взрывались бомбы и снаряды. В орудийном грохоте Саша различал голоса своих противотанковых пушек. Они били отрывисто, с сухим звоном…

– Стреляйте, стреляйте, голубушки! – шептал Саша, будто пушки были живыми существами и могли услышать его. – Стреляйте, не жалейте снарядов. Мы с Зайчиком привезём вам сколько надо.

Саша и Зайчик проехали лес. Начали спускаться в ложбину, чтобы потом подняться на бугор: за бугром и стояли пушки. До них оставалось километра два, не больше.

В ложбине было сыро. Колёса, окованные железными полосками, глубоко вдавливались в землю. Чтобы помочь Зайчику, Саша сзади налегал плечом на повозку. Верно, поэтому он увидел фашистских автоматчиков, только когда те с разных сторон открыли стрельбу. Это были вражеские разведчики. Саша отбежал от повозки, лёг за кочку и стал стрелять из своего карабина – винтовки с коротким стволом. Он стрелял туда, откуда раздавались автоматные очереди, но скоро у него кончились патроны.

Враги ждали этого. Они хотели взять Сашу в плен. Автоматчиков было десять. Они сразу поднялись из травы и со всех сторон двинулись к повозке. В серо-зелёных мундирах с засученными рукавами, в касках – из-под них смотрели словно не человеческие, стеклянные глаза.

– Рус! Плен, плен! – кричал один фашист.

Саша тоже поднялся с земли, подошёл к повозке. Он был совсем спокоен – паренёк-командир, у которого не было войска, а был только Зайчик.

Саша выпряг Зайчика, замотал повод уздечки, чтобы он не волочился по земле и чтобы конь не наступил на него, погладил Зайчика по шее, потом хлопнул ладонью по крупу и тихо проговорил:

– Беги, Зайчик…

Конь переступил на месте, но не двинулся. Он чувствовал, что пришла беда. Уши его насторожённо поворачивались, тёплые ноздри втягивали луговой воздух, к запаху которого примешивался запах врага.

– Да беги же!.. – прошептал Саша.

И Зайчик побежал. Он пробежал недалеко от немца. Тот повёл автоматом в сторону лошади, но не выстрелил: то ли пожалел, то ли потому, что Зайчик вдруг остановился. Конь повернул голову и смотрел на своего ездового, будто звал его бежать вместе на бугор, к своим пушкам.

А Саша, распорядившись конём, должен был распорядиться теперь армейским имуществом: снарядами, повозкой, карабином. И собой он должен был распорядиться. Как и полагается командиру, он принял решение мгновенно. Это решение сделало бы честь любому артиллеристу, у которого перед лицом врага не было пушки, а были только снаряды.

Фашисты, все десять, уже подошли к Саше. Когда их руки готовы были схватить артиллериста, он поднял над повозкой снаряд и ударил им по другим снарядам.

Тысячи осколков засвистели над травами. Подхлёстнутый этим свистом, Зайчик поскакал по лугу. От быстрого бега вокруг Зайчика образовался ветер. Ветер развевал гриву и хвост, бил в глаза и ноздри. Ветер пахнул пороховым дымом, раскалённым железом, сгоревшей землёй. Этот запах шёл от бугра, за которым били пушки. Он шёл и из ложбины, где славно закончил свой первый и последний бой артиллерийский командир.