Фонарик Лилька

Я рывком поднялась с кровати. Протянула руку и сдернула картинку. Смяла, швырнула в сетчатую урну под столом.

– Почему выкинули? – расстроилась Лиля. – Жалко…

– Дело не в тебе, – сказала я, снова присаживаясь.

Я оглядела свою «берлогу». Еще вчера я смеялась над этими мемами. Над «борщом» вообще хохотала, перепостила его, разослала эсэмэской всем, кому могла. Еще вчера мне казалось, что я отлично придумала: заклеить сиротские обои смешными картинками, показать, что мне плевать на обстановку, что мне смешно живется, что у меня есть всё: классная работа, классный парень.

Но сегодня я смотрела на свою стену и думала: «Ну и лажа!..» Мемы казались мне жалкой попыткой прикрыть действительность. И теперь действительность прорывала яркие картинки, щелкала меня по носу скомканными листками и показывала: если кто и смешной, то это ты – дурацкая девочка с дурацким именем.

Я закрыла лицо руками.

– Ну что вы! – воскликнула Лиля. – Так нельзя! Обижаться! Я, например, никогда не обижаюсь на маму, даже если… В общем, это же пустяк. Тут просто надо было подрисовать запятую. Маркером. У вас есть маркер?

Я отняла руки от лица, подперла кулаками подбородок. Она тем временем присела на корточки, нагнулась и, поправив съехавшую косу, вытащила из урны мой листок. Потом распрямилась, осмотрела стол и тут же воскликнула:

– Ой! Как круто! Это вы сами придумали? Правда? Ой, ну какая замечательная идея!

Не успела я сказать, что так и есть, я придумала сама купить в спортивном два десятка пластиковых теннисных шариков и на каждом нарисовать рожицу: с веселой улыбкой, с грустными глазками, с раскрытым от хохота ртом, с красными от смущения щеками, как она снова воскликнула:

– А миска какая красивая! А ластики! Вы сами таких животных вырезали? Ножиком? Ой, а бабочку вы тоже сами придумали? Это квиллинг называется? Я один раз попробовала, но у меня ничего не вышло. А блокнотики какие миленькие!

Она так искренне восхищалась, что я на секунду увидела мой письменный стол ее глазами. Бывает же так: ты привык к своему жилищу и тебя уже ничего в нем не восхищает, а кто-то придет, похвалит какую-нибудь ерунду, вроде веточек ивы в стаканчике из-под йогурта на подоконнике, и ты думаешь: а и правда, здорово я придумал. Так и я – увидела на своем столе миллион прикольных штук, и на секунду они снова подняли мне настроение, как в те времена, когда они только появились в моей квартире.

А Лиля неутомимо расхваливала каждый предмет, пока не дошла до зарядного устройства, которое я разрисовала замазкой, и не ойкнула. Я сначала не поняла, почему она ойкает, а потом до меня дошло, и я засмеялась первый раз за день и сказала:

– Ну все, попалась. Звони давай. Скоро семь. Не спит твоя мама.

Лиля покорно взяла протянутый мобильный, который успел зарядиться.

– Алло, мамуля! Нет, я не дома. Я на секундочку забежала во второй подъезд к Наташке перед уроками. Понимаешь, у нас сегодня презентация одного проекта. Мы вчера решили все сделать в стиле оригами, а пару бабочек не успели сложить. Да, прости, мне просто очень жалко было тебя будить. Я знаю, да, прости. Ну мне немножко осталось, вот еще одну бабочку и цикаду, я быстро, ладно? Я к девяти приду. Да, мне ко второму сегодня. Вот как раз проект надо подготовить. Да, прости, в следующий раз предупрежу заранее.

Когда она закончила разговор, я присвистнула.

– «Ну ты горазд пули лить!» – процитировала я Кроша из «Смешариков», а она закусила губу и отвернулась. – Я прям не ожидала, что ты так виртуозно врешь! Думала, что ты начнешь сейчас бекать-мекать, а мама твоя будет тебя пытать и догадываться. А ты прямо как по писаному. Оригами еще приплела. Класс!

– Оригами – это правда! – вспыхнула она. – Я хорошо оригами складываю!

Она потянула носом.

– Не шмыгай, – мрачно велела я. – Салфетки на подоконнике. Не для оригами, для носа!

– Вы прямо как моя мама!

Меня это сравнение слегка разозлило. Прячется в моей «берлоге» от мамаши и меня же с ней сравнивает! Но сил ее поучать у меня уже не было, поэтому я просто сунула ей коробку салфеток («Ой, какая прикольненькая! С Angry Birds! Где вы такую купили?»), повалилась на кровать и, нащупав подушку, подсунула ее под голову.

Я плохо помню, как мы провели следующий час. Кажется, она собирала фигурки из бумаги, пытаясь доказать, что она «не все наврала». Как будто бумажная ящерица отменяла ее уверенный тон и фразы без пауз. «Алло, мамуля! Я на секундочку забежала к Наташке!»

Еще она снова восторгалась моими штуками, особенно коллекцией мягких игрушек. Серёня дружил с художницей, которая делала мягких зайцев с большими серьезными глазами и нестрашных зеленых и фиолетовых монстриков, и на каждый праздник я получала нового «друга». Я иногда проваливалась в дрему, а иногда выплывала и что-то отвечала ей. Кажется, диктовала какие-то цифры. То ли дату рождения, то ли номер телефона своего. Что-то ей там нужно было от меня, и я сдалась, лишь бы отвязалась. Помню точно, что не имя свое.

В девять утра слова у меня кончились, мысли тоже, веки были как намагниченные, так что я просто молча встала и вышла в прихожую. Там посмотрела на себя в зеркало. «Зеленая, как щавель», – сказала бы про меня мама. А Лиля застряла в комнате. Я вставила в дверь ключ и провернула намеренно резко, с грохотом, чтобы девочка поняла намек. Лили по-прежнему не было, зато засветилась щель между баби-Клавиной дверью и полом.

– Ну, ты скоро? – раздраженно спросила я. – Ошибки, что ли, в мемах ищешь?

– Простите…

Она появилась в прихожей, шмыгнула носом, сделала бровки домиком.

– Эти штучки оставь для мамы, – предупредила я. – Мне на работу к двенадцати.

Лиля кивнула, вышла из квартиры, обернулась и помахала рукой, но я вышла за ней.

– Иди.

– Да я дойду, тут всего два этажа.

Я прикрыла глаза, склонила голову набок и скрестила руки на груди. Когда послышались ее легкие шаги, я открыла глаза, а когда услышала: «Ну наконец-то! Лиль, ну ты соображаешь, в школу пора», то, не дослушав, вернулась и хлопнула дверью.

У себя в комнате, растянувшись на кровати, я увидела, что сделала Лилька, – прицепила всех зверей, которых подарил мне Серёня, к бортику моей кровати: кого-то – за передние лапы, кого-то за шею. Но теперь они все таращились на меня, словно видели в первый раз. Я фыркнула, и мне вдруг стало уютно, как дома у мамы. Я натянула одеяло до самого носа и отрубилась.

Меня разбудил грохот кастрюль. Судя по запаху, баба Клава уже занялась своим мелким бизнесом. Я представила, как вхожу в кухню, а она следит за мной водянистыми, цвета сыворотки, глазами, а в кислом воздухе висит вопрос: «Возьми творожку-то хоть грамм сто, помоги старухе, а?»

Я открыла глаза и на секунду увидела квартиру Серёни, которую он снимал в центре, залитую светом, с книжным шкафом, где однажды я нашла «Карлсона…», сдула пыль и читала, читала, читала всю ночь. Смеялась. Вспомнила его квартирную хозяйку, в платке с надписью «Венеция» и в пальто какого-то скромного цвета. Она всегда приходила по звонку и очень долго извинялась за что-то, прежде чем взять у Серёни деньги. Потом вспомнила Серёнины руки и его мокрую от моих слёз куртку и заплакала.

Звери глазели на меня, но от душевной боли по телику рекламируют успокоительное, а не вытаращенные глаза и мягкие лапы зайцев и монстриков.

Глава четвертая

Ревизор

В нашем районе много разных мест, где можно потусоваться: есть и боулинг, есть и рестораны на любой вкус – и с японской кухней, и с итальянской. Есть и кафешки: попроще – на фуд-корте торгового центра, покрасивее – рядом с тем же центром. Но я считаю, что самый лучший кофе в нашем районе варят за скромной стеклянной дверью заведения, расположенного между аптекой и сберкассой. Наверное, я так думаю потому, что пять дней в неделю этот кофе варю там я.