Град Ярославль

Удачные посольские дела и здравомыслящие советы Ивана Никитича пришлись по душе Иоанну Третьему, кой питал к нему особенное расположение. Но столь высокое положение и государева любовь круто изменились в царствование Василия Третьего.

Первое столкновение Берсеня с царем произошло во время Литовской войны. Иван Никитич позволил высказать свое суждение относительно Смоленска, идущего в разрез с царским мнением. В ответ на дерзкие прекословия, царь вспылил и гневно молвил: «Поди, смерд, прочь, не надобен ми еси!».

Еще до размолвки с царем, Иван Берсень сблизился с Максимом Греком. Оба оказались недоброхотами Василия Третьего, ибо чуть ли не открыто обличали его самодержавные замашки и призывали к прекращению нескончаемых войн. Встречаясь с московским государем, Берсень, обладая острым язвительным умом, не страшился ему перечить, за что, наконец, и поплатился. Зимой 1525 года ему отсекли голову на льду Москвы-реки, а Максима Грека заточили в монастырское узилище…

Вот и ему сейчас, Дмитрию Пожарскому, приходится решать посольские дела. Правда, давно миновали дни великого разумника Ивана Берсеня, да и время резко изменилось. Даже с государем не поспоришь, коего нет на престоле, и головы не потеряешь… Впрочем, и ныне можно без головы остаться, коль провалишь дело Ярославского ополчения и свои посольские задумки.

План же Пожарского оказался искусным и дерзновенным (ему мог бы позавидовать сам Иван Берсень), и в то же время хитроумным, и в какой-то мере для свеев коварным. Стоит им изведать об истинных намерениях Пожарского — и обширная война со Швецией неминуема, а значит и Земскому ополчению провал сего плана грозит непоправимой бедой. Уж слишком много поставлено на карту, но иного пути Дмитрий Михайлович не отыскал, и он решил рискнуть.

Свой план Пожарский скрупулезно разрабатывал с Мининым и главой Посольского приказа Саввой Романчуковым.

— Наша задача — перехитрить свеев и остановить их дальнейшее перемещение на северные земли. Игра будет сложной и тонкой, надлежит заиметь семь пядей во лбу, дабы не разорвать хитросплетенную ниточку. С помощью переговоров с Новгородским государством мы должны по рукам и ногам связать недруга. Единственный наш козырь — вопрос о замещении царского трона. В оном деле не худо вспомнить зело мудрые посольские дела Бориса Годунова. Из борьбы между Польшей и Швецией он извлек большую выгоду — перемирие, удовольствие отнять у Сигизмунда титул короля свейского. Но не только оного помышлял Годунов: ему хотелось прибрать давно желанную Ливонию, и прибрать ее, казалось, теперь будет несложно, ибо появилась возможность заключить тесный союз со свейским королем против Польши. И Годунову удалось завести сношения с принцем Густавом, сыном свейского короля Эрика Четырнадцатого, посулив тому Ливонию и пригласив принца в Москву. Но Годунов вызвал Густава не только для того, чтобы сделать его вассальным королем Ливонии. Он вознамерился выдать за него свою дочь Ксению, с условием, что тот откажется от своей протестантской веры и получить в приданое Калугу и еще несколько городов. Густав долго колебался, к нему нагрянули священники из Стекольни, запугивая принца тем, что православная вера резко отличается от протестантской, в коей нет строгой церковной иерархии, нет монашества, нет культа Богородицы, святых, ангелов, икон, а число таинств сведено лишь к крещению и причащению. В православной Руси же принца ждут беспрестанные молитвы, богомольные шествия в храмы и монастыри, унылая, постническая жизнь, коя не присуща его пылкой натуре. И Густав отказался от женитьбы на Ксении Годуновой, отказался в пользу своей веры и своей полюбовницы, коя ждала его в Италии.

— В Италии? Однако, — хмыкнул Кузьма Захарыч.

— На Москву принц прибыл из Италии, ибо когда свергли его отца Эрика, он вынужден был скрываться и оказался на берегах Средиземного моря. Но в Италию Густав не вернулся. Борис Годунов зело крепко на него осерчал и сослал его в Углич.

— Чудны дела твои, Господи, ох, чудны, — покачав головой, протянул Минин. — И долго сей принц жил в Угличе?

— Когда Годунов умер, то Гришка Отрепьев, в угоду полякам, приказал взять Густава за пристава и отвезти в Спасский монастырь Ярославля, где он и находился в заточении.

— Везет же Ярославлю на опальных людей. То свейские принцы, то польские Мнишеки… Так в Ярославле и помер?

— Нет. По приказу Лжедмитрия принца отвезли в Кашин, где он вскоре и преставился…Но дело не в участи Густава. Борис Годунов в его судьбе не виноват. Напротив, он дал понять свейскому королю, что тот мог породниться с государем Московского царства и быть в союзе против польских притязаний. И сей пример Годунова надлежит ярославским послам употребить. Но прямым переговорам со свеями не быть. Наш посредник — Господин Великий Новгород. Ему будет сказано, что избрание на трон крещеного — крещеного! — свейского принца для Ярославского собора дело почти решенное. И как только Новгород учредит договор, в коем будет проговорено о решении перекрестить Карла Филиппа в веру православную, тогда мы, обсудив дело с новгородскими представителями, пошлем в Стекольню послов от Земского собора — бить челом о государе королевиче, и в тоже время, как бы мимоходом, скажем новгородцам, дабы они более не предлагали северным и поморским городам примыкать к своему «государству» без ведома Ярославского Совета, и коль Новгород и свеи столкуются принять наши условия, то главная цель будет достигнута, ибо все пересуды относительно избрания свейского королевича имеют цель отвратить военное столкновение со Швецией, что позволит нам выдвинуться на Москву.

— Отменный замысел Дмитрий Михайлыч. Только бы не сорвалось.

— Надеюсь, Кузьма Захарыч, что Бог поможет нам, поелику от сего замысла зависит судьба православной Руси.

— Кого в Новгород пошлем? Зело велимудрый человек понадобится. Чуть обмишулился — и весь замысел псу под хвост, — озабоченно крякнул в рыжеватую бороду Савва.

— Кого?.. А давайте вкупе подумаем, какого разумного мужа в Новгород снарядить. На ком сойдемся, тому и послом быть.

Дмитрий Михайлович, задумывая большое дело, конечно же, прикинул имя посла, но ему хотелось выслушать суждение и Саввы Романчукова, который, еще, будучи подьячим московского Посольского приказа, волка съел в посольских делах.

Савва Лукьяныч не долго раздумывал:

— По моему умишку быть в челе посольских людей судье Монастырского приказа Никите Татищеву.

— Татищеву? — живо переспросил Дмитрий Михайлович. — За какие заслуги?

— Десяток лет ведал его по Москве. Он так поднаторел в судных делах, что его даже Борис Годунов заприметил. Помышлял, в думные дьяки возвести, да не успел. И новгородский митрополит Исидор его хорошо ведает. Когда-то он зело помог владыке в одной судебной тяжбе. Дело-то было для Исидора провальное, но Татищев так искусно его провел, что владыка в ноги Никите поклонился. Почитай, четыре тысячи рублей Исидору вернул. Умнейший человек, ловкий. Любое дело обстряпает без сучка и задоринки.

— А ты что скажешь, Кузьма Захарыч?

— Пригляделся я здесь к дьякам и подьячим. Татищев — в числе самых толковых. Ума ему не занимать. Усидчив, в делах изворотлив и настойчив.

Пожарский был порадован оценкой Татищева. Именно его-то и наметил в послы Дмитрий Михайлович. Он, так же, как и Савва, был много наслышан о судном дьяке, когда проживал в Москве. Мог бы добавить: честолюбив, но без тщеславия и корысти, неистощимого здравого ума.

Вот так и сошлись на Татищеве. Окончательный вывод вынесли после длительной беседы с Никитой Фроловичем, а чтобы посольство выглядело внушительным, надумали включить в него пятнадцать членов Земского собора — представителей главнейших русских городов.

От Ярославля был отряжен Надей Светешников, показавший себя уже во многих земских делах.

С Надеем был у Пожарского особый разговор.

— Зело полагаюсь на тебя, Надей Епифаныч. К тебе новгородцы и Делегарди будут особо приглядываться, поелику ты представляешь город, в коем учрежден Земский собор. Будет к тебе немало каверзных вопросов, но на них надлежит дать достойные ответы. Господин Великий Новгород должен ощутить, что Ярославль ныне — огромная сила, с коей надо считаться, и лишь она способна спасти истерзанную державу. Никакой другой силы нет, и не будет! Только Ярославское ополчение способно избавить Русь от всех бед, несчастий и разрушительной Смуты. В том, пожалуй, Божье предначертание сего славного города.