Шевалье д'Арманталь

Что касается шевалье де Равана, который оставил нам столь необычайные мемуары о своей молодости, что, несмотря на их подлинность, их все же склонны считать апокрифическими, то в ту пору он был еще ребенком, едва вышедшим из-под родительской опеки. Богатый и знатный, он вступил в жизнь с парадного входа и устремлялся навстречу наслаждениям, которые она сулила, со всем пылом, безрассудством и жадностью юности, доводя до крайности все пороки и все доблести своего времени, как это обычно бывает в восемнадцать лет. Легко понять поэтому, как он был горд участвовать с такими людьми, как де Лафар и де Фаржи, в дуэли, которая должна была наделать шуму.

II

ДУЭЛЬ

Как только де Лафар, де Фаржи и де Раван увидели своих противников, показавшихся в повороте аллеи, они направились им навстречу. Когда расстояние между ними сократилось до десяти шагов, те и другие сняли шляпы и, раскланявшись с изысканной учтивостью, отличавшей аристократов XVIII века при подобных обстоятельствах, сделали еще несколько шагов с непокрытой головой, так любезно улыбаясь, что в глазах прохожего, не осведомленного о причине их свидания, они сошли бы за друзей, обрадованных встречей.

- Господа, - сказал шевалье д'Арманталь, которому по праву принадлежало слово, - я надеюсь, что ни за вами, ни за мной никто не следил, но час уже не ранний, и здесь нам могут помешать. Я полагаю поэтому, что прежде всего было бы хорошо найти более уединенное место, где нам будет удобнее уладить небольшое дело, ради которого мы собрались.

- Господа, - сказал де Раван, - я укажу вам такое место: всего лишь в ста шагах отсюда есть настоящая обитель отшельников; вам покажется там, что вы удалились в пустынь.

- Что же, последуем за шевалье, - сказал капитан. - Устами младенца глаголет истина!

Раван обернулся и смерил взглядом нашего друга, украшенного оранжевым бантом.

- Если вы еще ни с кем не условились скрестить оружие, сударь великовозрастный, - произнес юный паж насмешливым тоном, - я потребую, чтобы вы оказали мне предпочтение!..

- Минутку, минутку, Раван, - перебил его Лафар. - Мне нужно дать некоторые объяснения господину д'Арманталю.

- Господин Лафар, - ответил шевалье, - ваша храбрость так хорошо известна, что если вы предлагаете мне объясниться, то это только доказывает вашу деликатность, за которую, поверьте, я вам весьма признателен; но эти объяснения были бы лишь бесполезной тратой времени, а нам, я полагаю, не следует мешкать.

- Браво! - сказал де Раван. - Золотые слова! Шевалье, после того, как мы сразимся, надеюсь, вы удостоите меня дружбой. Я много слышал о вас и давно уже хотел познакомиться с вами.

Д'Арманталь и де Раван снова раскланялись.

- Идем же, Раван, - сказал де Фаржи. - Раз ты взялся быть нашим проводником, показывай дорогу.

Раван бросился в лес, как молодой олень. Пятеро его спутников последовали за ним. Верховые лошади и наемная карета остались на дороге. Через десять минут, в течение которых противники сохраняли глубочайшее молчание - не то боясь, чтобы их не услышали, не то подчиняясь естественному побуждению человека перед лицом опасности на мгновение замкнуться в самом себе, - они оказались посреди поляны, окруженной плотным кольцом деревьев.

- Ну, господа, - произнес Раван, с удовлетворением оглядываясь вокруг, - что вы скажите об этом местечке?

- Скажу, что если вы хвастаетесь, будто открыли его, - заметил капитан, - то вы весьма забавный Христофор Колумб! Стоило вам только сказать, что вы собираетесь идти сюда, и я с закрытыми глазами привел бы вас на эту лужайку.

- Что ж, сударь, - ответил Раван, - постараемся, чтобы вы отсюда ушли так же, как, по вашим словам, вы могли сюда прийти.

- Вы знаете, что я имею дело к вам, господин де Лафар, - сказал д'Арманталь, бросая свою шляпу на траву.

- Да, сударь, - ответил капитан гвардии, следуя примеру шевалье, - и я знаю также, что для меня нет ничего более почетного и вместе с тем печального, чем дуэль с вами, в особенности по такому поводу.

Д'Арманталь улыбнулся, как человек, сумевший оценить эту любезность, но вместо ответа лишь взялся за шпагу.

- Дорогой барон, - обратился Фаржи к Валефу, - говорят, вы уезжаете в Испанию?

- Я должен был тронуться в путь еще ночью, дорогой граф, - ответил Валеф, - и я еду туда по столь важным делам, что только удовольствие увидеть вас сегодня утром могло заставить меня остаться до этого часа.

- Черт возьми, это меня огорчает! - сказал Фаржи, вытаскивая шпагу. - Потому что, если я буду иметь несчастье задержать ваш отъезд, вы на меня смертельно обидитесь.

- Нисколько. Я буду знать, что вы поступили так из чистой дружбы, дорогой граф, - ответил Валеф. - Итак, прошу вас, не стесняйтесь и пустите в ход все ваше искусство: я к вашим услугам.

- Начнем же, сударь, - сказал Раван капитану, который аккуратно укладывал свой мундир возле шляпы. - Вы видите, я вас жду.

- Терпение, милейший молодой человек, - сказал старый солдат со свойственной ему флегматичной насмешливостью, продолжая свои приготовления. - В бранном деле одно из важнейших качеств - хладнокровие. В вашем возрасте и я был таким же, как и вы, но, получив три-четыре удара шпагой, понял, что сбился с дороги, и вернулся на правильный путь. Так-то! - прибавил он, вытаскивая наконец свою шпагу, которая, как мы уже сказали, была весьма внушительной длины.

- Черт побери, сударь! - сказал Раван, бросая взгляд на оружие своего противника. - У вас очаровательная колишемарда. Она напоминает мне большой вертел на кухне моей матери, и я жалею, что не велел трактирщику принести мне такой же, чтобы сразиться с вами.

- Ваша матушка - достойная женщина, и у нее отменная кухня, я слышал о них обеих весьма хвалебные отзывы, шевалье, - ответил капитан почти отеческим тоном. - Поэтому мне было бы жаль отнять вас у той и у другой из-за безделицы, которая доставила мне честь скрестить с вами оружие. Вообразите же, что вы просто-напросто берете урок у вашего учителя фехтования, и упражняйтесь поусерднее.

Совет этот остался втуне: Равана выводило из себя спокойствие противника, спокойствие, достичь которого, несмотря на храбрость, ему не оставляла никакой надежды его молодая, горячая кровь. Он ринулся на капитана с такой яростью, что шпаги скрестились у самого эфеса. Капитан на шаг отступил.

- А, вы отступаете, сударь великовозрастный! - вскричал Раван.

- Отступать - не значит бежать, мой маленький шевалье, - ответил капитан, - это аксиома фехтовального искусства, над которой я вам рекомендую поразмыслить. К тому же я не прочь узнать вашу систему… А-а, вы ученик Бертло, насколько я понимаю. Это хороший учитель, но у него есть большой недостаток: он не учит парировать. Вот видите, - продолжал он, отвечая секундой на прямой удар, - сделай я выпад, я проткнул бы вас, как жаворонка.

Раван был в бешенстве, потому что в самом деле почувствовал на своей груди острие шпаги противника, которое, однако, коснулось его так легко, словно то была шишечка рапиры. Гнев юноши удвоился от сознания, что он обязан капитану жизнью, и он умножил свои атаки, нападая еще стремительнее, чем прежде.

- Ну-ну, - сказал капитан, - теперь вы теряете голову и норовите выколоть мне глаз. Стыдно, молодой человек, стыдно! Метьте в грудь, черт возьми!.. А-а, вы снова в лицо? Вы меня вынудите обезоружить вас!.. Опять?.. Сходите за вашей шпагой, молодой человек, и возвращайтесь на одной ножке, это вас успокоит… - И мощным ударом он выбил у Равана оружие, которое отлетело на двадцать шагов в сторону.

На этот раз Раван не пренебрег советом: он медленно пошел за шпагой и медленно вернулся к капитану, который ждал его, уперев острие своего клинка в башмак.

Однако молодой человек был бледен, как его атласная куртка, на которой проступила капелька крови.