Страница 9 из 93
Особое внимание этот исследователь уделил оленеводству, рассматривая его как один из древнейших видов скотоводства. Он выдвинул свою периодизацию развития скотоводства, ранний этап которого (верхний палеолит) был связан с транспортными и охотничьими животными, иногда использовавшимися и на мясо. Позже возникло мясное скотоводство (мезолит — неолит) с содержанием животных в загонах, но без заготовок кормов. В это время собственность на животных принадлежала родовым или локальным группам. На третьей стадии возникло молочное скотоводство с содержанием животных в закрытых, хлевах и стойлах и заготовкой кормов на зиму (бронзовый век). Тогда же возник патриархальный род, а животные перешли в собственность мужчин [274, с. 566, 576, 577]. Интересной представляется попытка С. Н. Быковского и В. И. Равдоникаса выявить методы охоты, наиболее способствующие доместикации, — загон, облава, ямы-западни, охота с манщиком [274, с. 557; 53, с. 19–24].
В конце 30-х годов идею доместикации стад диких животных бродячими охотниками отстаивали А. М. Золотарев и М. Г. Левин [127], которые реконструировали процесс самостоятельного возникновения оленеводства у охотников, приняв, конкретно-историческую специфику различных типов оленеводства за стадиальную, от чего М. Г. Левин позже отказался [64, с. 63–87].
Таким образом, советские ученые 20—30-х годов, усвоившие то лучшее, что характеризовало мировую науку конца XIX — начала XX в., гораздо конкретнее и историчнее подходили к решению проблемы происхождения скотоводства. Этому способствовал и тот факт, что на территории СССР скотоводство развивалось на протяжении длительного времени в самых различных экологических и исторических условиях, что повлекло возникновение целого ряда его типов. Некоторые из них дожили до: наших дней в традиционном хозяйстве народов нашей страны. Последнее создавало широкие возможности для комплексного археолого-этнографического исследования, база для которого и была создана вышеназванными учеными. Вместе с тем широкое распространение идей гипертрофированного автохтонизма тормозило развитие советской науки. Но и здесь с ростом остеологических исследований наметился прогресс. В новой работе В. В. Гольмстен указывала, что для решения вопроса о доместикации надо прежде всего установить наличие в данном районе животных, подходящих для одомашнивания [89, с. 127].
Послевоенный период в зарубежной науке был отмечен, во-первых, постепенным отказом многих, хотя и не всех, исследователей от крайних взглядов (как, например, диффузионизм в его крайних формах), во-вторых, колоссальными масштабами конкретных исследований, в том числе и в предполагаемых первичных очагах доместикации, что потребовало разработки новых методов и поставило новые вопросы, связанные прежде всего с механизмом доместикации и процессом распространения новых достижений в конкретной географической и исторической среде. В последние годы, кроме того, наметился принципиально новый подход к использованию этнографических данных для реконструкции явлений первобытной истории: На этой базе оказалась возможной более глубокая разработка поставленных проблем, которые сейчас рассматриваются в иной плоскости, что связано с новым уровнем поисков причинно-следственных связей.
Начало указанного периода ознаменовалось обострением дискуссии между представителями Венской культурно-исторической-школы и их оппонентами, результатом чего явился отход первых от ортодоксальной точки зрения и поиски иных путей решения- проблемы происхождения скотоводства. Так, если В. Шмидт продолжал считать древнейшим видом скотоводства оленеводство [924], а Г. Польхаузен пытался подтвердить это привлечением данных о специализированной охоте на оленя, которая будто бы переросла в скотоводство в Центральной Европе в конце верхнего палеолита [878], то другие специалисты либо сомневались в том, что оленеводство могло породить доместикацию других животных (М. Херманне, Г. Хэтт [647; 516]), либо даже доказывали его недавнее возникновение, которое они связывали с влиянием на охотников соседних земледельческо-скотоводческих народов (К. Йеттмар, Ф. Ханчар, К. Нарр, К. Диттмер, Л. Вайда [702; 703; 629; 821; 530; 982]).
В то же время почти все эти исследователи в той или иной мере разделяли идею о самостоятельной доместикации животных охотниками и о возникновении комплексного земледельческо-скотоводческого хозяйства в результате смешения культур северных скотоводов и южных земледельцев. В пользу этого, казалось бы, говорили раскопки К. Куна в Южном Прикаспии, на материалах которых и основывались те, кто считал, что здесь разведение мелкого рогатого скота появилось вне связи с земледелием (Г. Польхаузен, М. Херманне, Г. Хэтт, К. Йеттмар, Ю. Липе [879; 647; 516; 705; 197]). Позже Г. Польхаузен попытался привлечь для обоснования своей теории и материалы некоторых других памятников эпохи мезолита (Зави Чеми Шанидар, Ла Адам, Шатонеф-ле-Мартигю, Руфиньяк и т. д.) [880], однако, как показал К. Нарр [821; 822; 823; 825], все они с еще большей долей вероятности могут быть интерпретированы и иначе.
Таким образом, одна из сложившихся к началу 50-х годов теорий заключалась в том, что важнейший центр становления скотоводства располагался в пределах Средней Азии и Ирана, хотя некоторые исследователи раздвигали его границы до Тибета [Ю. Липе], Инда и Нила [Г. Хэтт]. Как правило, сторонники этой точки зрения понимали под скотоводством именно кочевое скотоводство, выросшее будто бы из сопровождения стад копытных животных охотниками, и протестовали против применения термина «скотоводство» в отношении разведения собак, свиней и кур у мотыжных земледельцев тропических районов. Правда, так считали не все. М. Херманне, например, предполагал, что охотники ловили и приручали молодых особей, что требовало по крайней мере полуоседлого образа жизни [647, с. 212–213].
К. Йеттмар в поисках компромиссного решения между теориями Э. Хана и Венской культурно-исторической школы высказал соображение о том, что спорадическое содержание индивидуальных особей могло возникнуть у охотников, тогда как их регулярное разведение появилось лишь впоследствии, когда охотники заимствовали земледелие у соседей [704, с. 11–12]. Другой сторонник компромиссного решения — И. Амшлер считал, что стадные животные были одомашнены в северных районах охотниками, а все другие нестадные — земледельцами тропического и субтропического поясов [398, с. 20]. По Ф. Цейнеру, в доземледельчеекий период были одомашнены собака, овца и коза, тогда как доместикация других животных была прямо или косвенно связана с земледельцами [1055, с. 23–28].
Другая точка зрения, которая выкристаллизовалась к 50-м годам, а впоследствии находила все большее подтверждение в археологических материалах, заключалась в том, что доместикация животных могла произойти только в оседлой среде мотыжных земледельцев при их относительно стабильных ресурсах, позволяющих не убивать сразу пойманных молодых особей (П. Лавиоза Замботти, К. Соэр, Е. Верт, К. Диттмер, Г. фон Виссман, Р. Кулборн, Е. Айзек, и др. [737; 920; 1015; 529; 1039; 508; 684; 685]). Ее сторонники в большинстве своем реконструировали древнейшее скотоводство по этнографическим данным из Южной и Юго-Восточной Азии и считали первыми домашними видами собак, свиней и кур. Опираясь прежде всего на материалы этнографии, некоторые из этих специалистов утверждали, что происхождение земледелия и разведения животных в Старом Свете связано с одним-единственным центром, который они помещали в Южной (Е. Верт) или Юго-Восточной Азии (К. Соэр, Г. фон Виссман). В другую крайность впадали те, кто пытался вывести производящее хозяйство в Старом, а порой даже и в Новом Свете из единого очага, расположенного в Передней Азии (П. Лавиоза Замботти, Р. Кулборн, Е. Айзек).
Среди сторонников рассмотренной точки зрения находились и такие, которые не связывали жестко становление скотоводства с земледелием. Так, П. Лавиоза-Замботти считала, что начало доместикации животных было положено еще в доземледельческий период, тогда как ее окончание происходило уже в земледельческих обществах [737, с. 175, 176]. Что же касается возникновения кочевого скотоводства, то побудительную причину к нему К. Соэр и К. Диттмер видели в росте стад, который заставил пастухов отгонять скот все дальше от поселка, что в итоге привело к появлению постоянно кочующих коллективов [920, с. 97; 529, с. 257–260]. На примере Африки К. Диттмер продемонстрировал, что скотоводство и земледелие долгое время сосуществовали в единой хозяйственной системе и лишь много позже некоторые народы забросили разведение растений [530]. В качестве другого пути формирования кочевого хозяйства К. Соэр называл заимствование домашних животных охотниками [920, с. 97], в чем с ним соглашался и К. Нарр [825, с. 376].