Страница 32 из 93
Все это необходимо, учитывать при анализе сюжетов древнего искусства. Против мнения о кочевниках-коровопасах в неолите говорит целый ряд наблюдений. Во-первых, кроме коров на изображениях «скотоводческого периода» имеются козы и овцы, что мало кем из исследователей учитывается. Великолепные панно с изображениями крупных стад, состоящих не только из крупного рогатого скота, но в не меньшей степени из коз и овец, опубликованы А. Лотом. Представляется существенным, что они относятся не только к поздним, но и к ранним фазам «скотоводческого» периода [757, с. 250, рис. 44, с. 153, 154, рис. 55; 472, с. 260; 680, с. 270]. Во-вторых, крупный рогатый скот, как показывают этнографические данные (прежде всего африканские), с давних пор имел важное культовое и престижное значение, что не позволяет понимать многочисленность его изображений как указание на его ведущую роль в хозяйстве. По тем же соображениям превалирование скотоводческих сцен нельзя интерпретировать как свидетельство отсутствия земледелия, так как вообще земледельческий быт находит в искусстве иное отражение, чем скотоводство. В сахарском искусстве известны сцены жатвы. Одно время А. Лот считал их доказательством земледелия, однако позже изменил свое мнение, поскольку они в той же степени могут свидетельствовать и о собирательстве. По-видимому, окончательный ответ на вопрос о древности земледелия в Сахаре сможет дать только археология. Наконец, следует отметить, что датировка рассматриваемых сюжетов до сих пор дискутируется. Ф. Мори, пытавшийся возвести начало скотоводческого периода к VII (VI) тысячелетию до н. э., основываясь на единичной радиокарбонной дате, кажется, отказался от этого под влиянием критики со стороны А. Лота [811, с. 241; 809; 756; 810]. Последнему в 60—70-х годах удалось получить целую серию дат, хорошо укладывающуюся в пределах второй половины V–III (IV–II) тысячелетий до д., э. [757, с. 67, 68, 99, 100, 155]. Поэтому в настоящее время нет оснований датировать начало «скотоводческого периода» ранее середины V (IV) тысячелетия до н. э.
Не лучше обстоит дело и с антропологическим материалом. Изучение искусства «скотоводческого периода» показывает доминирование протосредиземноморского расового типа при почти полном отсутствии негроидного [202, с. 47, 124–127; 811, с. 56]. Вместе с тем антропологические данные позволяют увязывать неолит суданской традиции именно с негроидами [471, с. 202; 676, с. 100, 101]. Означает ли это, что искусство «скотоводческого периода» принадлежит полностью прото средиземноморцам? Мнения ученых на этот счет коренным образом расходятся [471, с. 202; 676, с. 100, 101]. Окончательно установлено лишь то, что протосредиземноморцы и негроиды жили бок о бок в Северной Африке еще в эпипалеолите, когда ни земледелия, ни скотоводства здесь не было [108, с. 395, 396]. Поэтому было бы неверным утверждать, что производящее хозяйство было привнесено сюда в ходе большой миграции переднеазиатского населения. Противопоставление северных скотоводов-средиземноморцев южным негроидам, земледельцам и рыболовам, которое порой и ныне встречается в литературе [591, с. 166–168; 472, с. 259], не имеет серьезных оснований, так как и скотоводы Нубии второй половины V–IV (IV) тысячелетия до н. э., и скотоводы Арлита второй половины V — первой половины III (IV–III) тысячелетия до н. э., как выяснилось, были в основной своей массе негроидами [550, с. 586; 757, с. 221].
Приведенный критический обзор показывает, что окончательное выяснение вопроса о генезисе неолитического хозяйства в Сахаре является делом будущего. Вместе с тем уже сейчас можно наметить некоторые пути его решения. Собственно говоря, в литературе уже выкристаллизовались две гипотезы, наиболее последовательно с учетом новейших данных отраженные в работах Т. Хейса и Дж. Кларка. Первый считает, что сахарское население перешло к скотоводству самостоятельно, одомашнив местного тура [639, с. 193–201], тогда как второй допускает проникновение первых домашних животных извне (из Европы или из Египта), которое наряду с последующей доместикацией местных животных привело к сложению скотоводческого уклада [494, с. 78]. Т. Хейс основывается главным образом на данных остеологии, по которым сахарские и египетские скотоводы выпасали будто бы разные породы крупного рогатого скота: в Фаю-ме встречен длиннорогий скот, а в Уан Мухуджиаг и Адрар Бу — короткорогий. Но на двух последних памятниках видовое определение удалось сделать только для двух образцов (!), что ни в коей мере не исключает элемент случайности. Действительно, на росписях «скотоводческого периода» встречался равным образом и длиннорогий и короткорогий скот [811, рис. 105; 757, с. 149]. Недавно достоверность их идентификации была подтверждена остеологическими исследованиями в Арлите, где удалось зафиксировать оба вида [757, с. 224]. Более того, по заключению Г. Эпштейна, короткорогий скот произошел от домашнего длиннорогого [563, I, с. 307–326].
Все это, конечно, не исключает вероятности одомашнивания местного африканского тура, которое, вне всякого сомнения, осуществлялось скотоводами Сахары. Вместе с тем в пользу решающей роли внешнего импульса в сложении сахарского скотоводства свидетельствует наличие здесь с самого раннего периода коз и овец, которые не могли быть одомашнены в Сахаре. Надо ли связывать этот импульс непосредственна с египетским влиянием? В свете последних исследований, не подтверждающих распространенное одно время мнение об интенсивных прямых контактах Египта и Сахары в додинастический период, это направление поисков становится все менее перспективным. Напротив, с развитием археологических исследований в Нубии вырисовывается все более важная ее роль как центра формирования чисто африканских систем производящего хозяйства. Проникновение производящего хозяйства из Египта в Нубию не привело к сколько-нибудь заметной смене населения; оно как бы наслоилось на местный субстрат, традиции которого во многом определяли развитие здешней культуры и впоследствии. Именно в Нубии и, возможно, в Верхнем Египте на этой синтетической основе могла совершиться доместикация африканских растений. Некоторые намеки на это уже имеются. При исследовании бадарийских памятников в Верхнем Египте наряду с ячменем и эммером часто встречались и остатки проса [640, с. 552–554]. Гипотеза некоторых специалистов о ранней доместикации сорго в Нубии [494, с. 82, 83; 973, с. 30, 31] как будто бы подтверждается раскопками в Кадеро, где на стенках глиняных сосудов были обнаружены отпечатки сорго и реже — проса [726, с. 166]. Что же касается данных о контактах древних нубийцев с западными соседями, то их более чем достаточно. Ведь неолитические общества Нубии в целом входили в массив неолита суданской традиции, состоявший из родственного населения с едиными в своей основе традициями материальной культуры и быта, различавшимися лишь в деталях. Значение нубийского центра подтверждается и некоторыми лингвистическими данными. Как сообщает Ч. Ригли, во многих суданских и восточноафриканских языках термин «крупный рогатый скот» происходит от нубийской формы «ти» [1043, с. 69].
Распространение производящего хозяйства из Сахары в южные саванны и в лесную зону началось во второй половине IV— первой половине III (III) тысячелетия до н. э. Оно особенно усилилось п первой половине III (второй половине III) тысячелетия до н. э., когда происходило несколько волн миграций, хорошо зафиксированных археологически [558]. С этими процессами и было связано появление таких поселков, как Дар Тишитт и Каркаришинкат, расположенных в северной части саванны. В конце первой половины II (начале второй половины II) тысячелетия до н. э. пришлая земледельческо-скотоводческая культура кинтампо внезапно сменила культуру местных охотников и собирателей в южной части саванны в Гане. Пришельцы привели с собой карликовую козу и мелкий вид крупного рогатого скота [580, с. 211–220]. В середине I тысячелетия до н. э. крупный рогатый скот, козы и овцы выпасались также населением Северного Камеруна. Следовательно, в конце первой половины II — первой половине I тысячелетия до н. э. крупный рогатый скот заходил в зону современного распространения мухи цеце. По предположению Дж. Кларка, в этот период и были выведены такие его породы, как ндама и западноафриканская короткорогая [494, с. 87, 88].