Страница 35 из 139
– Матушка... Как же так? – всхлипывала она, обнимая родительницу за шею. – Как же я без тебя?..
– Как же мы без тебя? – вторила ей Златослава.
– Ну, ну... Доченьки, голубки мои, пташки мои родные, – целуя то одну, то другую, шептала Лесияра. – Выросли вы у меня... Любима уж сама матушка. А Златослава – тётушка. Устало моё сердце биться, пора ему на покой... А у вас ещё вся жизнь впереди. Много в ней будет счастья, любви, радости... Никуда я от вас не денусь, милые, не горюйте. Будете приходить в Тихую Рощу и рассказывать, как у вас дела... И радостями делиться, и горестями, а я вас всегда выслушаю. Не плачьте по мне так, будто я умираю... Смерти нет, горлинки мои. И в Тихой Роще я останусь живой. И ничто не помешает вам прийти и обнять меня, как сейчас.
Дочери завсхлипывали ещё горше, и Лесияра прижала их к себе крепче, поглаживая.
– Ну, ну, родные мои... Никто не вечен, и Тихая Роща – неизбежный итог. Примите это стойко и спокойно, как и надлежит принимать. Помните, что я всегда буду с вами. Жизнь продолжается – и ваша, и моя. С той лишь разницей, что у меня будет отдых, а у вас – ваш дальнейший путь. Со всеми его прелестями и трудностями.
Отпустив младших дочек – белогорских дев, княгиня обратила взор на стоявшую в стороне Огнеславу – рослую, сильную кошку-оружейницу с русой косицей на гладкой голове. Годы работы в Заряславле сильно изменили княжну, преобразили её, из простоватой, замкнуто-добродушной труженицы молота и наковальни превратив её в деятельную, мудрую правительницу с полной достоинства осанкой и стремительной поступью. Перед вступлением на белогорский престол Огнеслава получила хорошую выучку, набралась опыта и знаний, управляясь с городским хозяйством и делами ничуть не хуже своей неугомонной сестры Светолики. Нрава Огнеслава была более спокойного и выдержанного, и там, где Светолика торопилась и распыляла свои силы слишком широко, страстно и щедро, стремясь охватить вниманием как можно больше задач одновременно, княжна-оружейница действовала более последовательно и размеренно. На чуть меньших оборотах – да, но вполне разумно и успешно.
– Подойди, дитя моё. – Лесияра протянула руку к дочери.
Та приблизилась и почтительно приняла пальцы княгини на свою ладонь, накрыла сверху другой. Каждому слову родительницы она внимала с пристальным огнём в глазах, светлая грусть сделала её суровой и сдержанной, и ни одной слезинки не падало с её пушистых русых ресниц, кончики которых светились золотым ободком в солнечном луче.
– Огнеслава, на твои плечи ложится непростой и нелёгкий груз, но я верю, что ты справишься достойно, – молвила Лесияра. – Я отдаю в твои руки бразды правления Белогорской землёй со спокойной уверенностью в том, что ты поведёшь свой народ правильным путём. Сёстры станут твоими верными советницами и соратницами; к самым старшим и наиболее опытным из них постарайся почаще прислушиваться, но не забывай, что у тебя есть и своя голова на плечах – достаточно светлая и умная, чтобы наш край процветал год от года. На случай затруднений я составила подробные наставления, изучи их и обращайся к ним, ежели будешь в недоумении, как поступить. Ну а коли станет совсем туго – ты знаешь, где меня искать. – С этими словами княгиня улыбнулась дочери ласково и лучисто, с прощальной нежностью и родительским теплом. – Иди же теперь ко мне, дитя моё, и обними меня...
Огнеслава присела на край ложа и заключила родительницу в крепкие объятия. На несколько мгновений её губы задрожали, а из-под сомкнутых век просочилась предательская капелька, но княжна достойным образом овладела собой, подавая пример совсем размокшим от слёз младшим сестрёнкам: поднимаясь на ноги, Огнеслава снова была торжественно-сдержанной, с внимательным и ясным, чуть влажным взглядом.
Нежно-острая, материнская жалость овладела Жданой при виде убитой горем Любимы, и она обняла княжну, склонив её голову к себе на плечо, но та сейчас жаждала лишь ласки рук своей родительницы. Едва Огнеслава отступила от ложа, как Любима тут же прильнула к Лесияре снова, а Ждана перенесла всю силу своих крылатых, опекающих, защитных объятий на младшую дочку. Златослава затихла, спрятав лицо у неё на груди.
– Государыня! – Из прохода шагнула Звенимира – самая юная из Старших Сестёр, градоначальница Яснограда и супруга княжны Любимы. Слегка запыхавшаяся и взволнованная, она выпалила: – Прости, я только что узнала!.. И рада... застать тебя.
Пригожа собой и светла обликом была эта молодая кошка. «Умница, каких поискать», – отозвалась о ней пожилая и опытная Ружана, представляя княгине новую Старшую Сестру, только что унаследовавшую свой титул от матушки, ушедшей в Тихую Рощу. Скромная и учтивая в обхождении, весьма даровитая и способная к управлению, Звенимира чем-то напоминала Лесияре и Светолику, и себя саму в молодости. Золотисто-ржаные, вьющиеся крупными кольцами кудри падали ей на плечи, глаза цвета мягкого вечернего неба устремились взором на совсем раскисшую, заплаканную Любиму.
– Горлинка... – Звенимира протянула руки к молодой супруге.
– Иди к своей ладе, дитятко, – шепнула Лесияра дочери. – Пусть её объятия станут для тебя утешением, надёжной опорой и тёплым убежищем.
Заботливые руки супруги приняли Любиму и окутали лаской. Княжна, всхлипывая, всё ещё сиротливо оглядывалась на родительницу, но сладостная, уютная, крепкая нежность возлюбленной понемногу возымела своё действие. Прильнув к груди ясноокой женщины-кошки, Любима слушала успокаивающий стук её сердца. Не слезавшая в детстве с матушкиных рук, княжна своевременно перебралась в объятия любимой – немного другие, не такие, как у родительницы, но полные своей неповторимой прелести. Как кстати, как ко времени они оказались сейчас!..
– Я с тобой, голубка моя, – шептала Звенимира, нежно причёсывая пальцами выбившиеся из-под убора прядки волос молодой жены. – Ты не одна, я рядом... Я всегда с тобой, радость моя.
Со вздохом признавала Лесияра: хоть выросла и расцвела Любима, из маленькой озорницы превратившись в прелестную, невинно-обворожительную красавицу с пухленьким сочным ротиком и огромными, туманно-зелёными озёрами очей, но во многом она ещё оставалась избалованным матушкиной любовью ребёнком. Особенно это выражалось в острой потребности в ком-то сильном, заботливом и нежном рядом с нею. Сначала это была родительница, теперь на смену ей пришла супруга. Даже став недавно матерью, Любима ещё до конца не осознавала своей взрослости и самостоятельности; когда же завершится её внутреннее, душевное созревание – время покажет... Увы, этой поры Лесияре уже не суждено было застать.
Не раз пришлось Рамут прикладывать к княгине свой чудотворный камень: поток желающих проститься с белогорской владычицей не иссякал до глубокой ночи. Все Старшие Сёстры посетили Лесияру, со всеми она перемолвилась милостивым напутственным словом; всё семейство Твердяны по приглашению Жданы тоже навестило правительницу в её последние часы. У самой Дарёны градом покатились по щекам слёзы, когда Лесияра сказала ей:
– Провидицей ты оказалась, дитя моё, а песня твоя – пророческой. И вправду довелось уходить мне в светлую весеннюю пору... Ну-ну, только не вздумай себя в чём-то винить, голубка... – Пальцы княгини ласково вытерли мокрые щёки певицы. – Ты тут ни при чём, так уж судьба сложилась. Ежели не трудно тебе будет, милая, проводи меня до самой сосны и пой мне песню эту, пока я буду засыпать в Роще.
– Это великая честь для меня, государыня, – сквозь пелену слёз улыбнулась Дарёна.
При первых желтоватых проблесках утренней зари на чистом звёздном небосклоне Лесияра утомлённо откинулась на подушки, сомкнув веки.
– Что-то иссякают силы мои, даже камень Рамут уже мало помогает, – чуть слышно молвила она. – Не знаю, дойду ли сама до сосны...
Огнеслава попросила всех покинуть княжеские покои, остались только самые близкие. В предрассветной тишине слышалось лишь тяжёлое, усталое дыхание Лесияры, да долетал в приоткрытое окно шелест дворцового сада. Сладко пахло яблоневым цветом, но не радовал сейчас сердца этот пленительный запах, а наполнял острой и звенящей, но светлой и высокой печалью.