Страница 133 из 139
Старичок вздрогнул и взглянул на неё. Подался всем телом прочь:
– Ох... Не убивай меня, оборотень!
– Ни к чему мне тебя убивать, мясо-то твоё старое да жилистое, – усмехнулась Невзора, позабавленная его испугом. – Скажи лучше, отчего плачешь. Что за беда у тебя? Может, я чем помочь смогу?
Старичок как будто немного успокоился, видя, что жрать его не собираются. Вытер слёзы и сказал:
– Да внученька моя днём в лес пошла по ягоды... Время уж к вечеру, а её всё нет и нет. Пошёл искать, всю ночь бродил – нет нигде моего дитятка! Видать, сожрали волки или вы, оборотни... – И дедок снова завсхлипывал.
– Есть у тебя с собой какая-нибудь её вещица? – спросила Невзора. – Может, по запаху отыщу её.
– Есть, а как же! – оживился старичок, полез за пазуху и достал вышитый платочек. – Вот, в траве нашёл – обронила она, видать...
Невзора протянула руку к платочку, а тот вдруг взвился в воздух, точно живой, запорхал бабочкой да и прильнул к её лицу, да так крепко, что не сразу удалось ей его оторвать. «Что за чудеса», – ёкнуло сердце.
А перед нею уж не жалкий и несчастный старичок был, а сам Барыка сверкал своими дикими очами. Раскрытая ладонь его, как клешня, вцепилась Невзоре в шею. Её точно железом калёным обожгло, а волхв раскатисто расхохотался. Сумрачный лес вторил его хохоту множеством отголосков, и закачалась земля под ногами Невзоры.
– Моя будешь, волчица! Имя твоё – под ногой моей, воля твоя – в руке моей, будь покорна велению моему, а против меня не иди! – С этими словами Барыка начал очерчивать в воздухе пальцем круг, и светящееся кольцо образовывалось от этого движения. – Круг сей не пересечёшь, дальше грани не пойдёшь, ни по земле, ни под землёй! Встань стена незримая да непобедимая!
Сияющее кольцо, зависнув в воздухе, расширялось, росло, подымалось всё выше над полянкой. Устремляясь к небу, оно разрослось так, словно всю землю от края до края хотело охватить, а потом – бах! – рассеялось, исчезло за верхушками деревьев.
– Ты... старик! Зачем ты обманул меня? – Зарычав, Невзора перекинулась в зверя и хотела впиться Барыке в горло, но тот властно взмахнул рукой.
– Будь покорна воле моей!
От этого взмаха, точно от мощного тумака, Невзора очутилась на земле. Барыка, посмеиваясь, поглаживал бороду, довольный.
– Нужен мне Марушин пёс – свой, личный, чтоб служил мне при капище. Зелье из крови оборотня хочу попробовать. Говорят, силой оно обладает большой, даёт долголетие и здравие. Идём-ка со мной, волчица! Прямо сейчас и попробуем кровушки твоей.
«Ещё чего! Да я тебя...» – Невзора ещё раз попыталась схватить пастью коварного старика и перекусить пополам, да не тут-то было.
– Ну, ну! – нахмурился тот. – Не выйдет!
Снова взмах руки – и отпечаток ладони на шее начал сдавливать ей горло, душить, повалил её наземь, будто великанья лапа невидимая её держала. Был бы Барыка простым человеком – не осталось бы от него и мокрого места, да владел он силой колдовской. На горле Невзоры будто ошейник горел, постукивал вместе с ударами её сердца, точно раскалённое кольцо. А от кольца цепь незримая тянулась, уходя концом в руку Барыки. Тот с усмешкой подёргал, и Невзору что-то потащило следом за ним. Лапы упирались в землю, душа трепыхалась, и раздавленной бабочкой умирала свобода... «Лада... Ладушка», – жалобно ныло сердце, но где там! Не выстоять светлому облику сестрицы против когтистой, пахнущей мухоморовой настойкой силы волхва, не спасти, не разорвать тот светящийся круг.
Местечко для капища было выбрано с особо извращённым вкусом: кругом деревья мёртвые, тучи комарья, а само место поклонения с деревянными идолами, окружённое бревенчатым частоколом, находилось на островке среди болота. К островку с суши тянулся мостик. Барыка с учениками жил в теремке на окраине этого болота. Украшен был теремок собачьими черепами, прикреплёнными к скатам крыши и сложенными в узоры вокруг окон. Ученики его тоже были уж в зрелых годах, седобородые, но как будто не такие сумасшедшие, как он. Один почтительно поклонился Невзоре и хотел поднести угощение, но Барыка отмахнулся.
– После! Сперва – дело.
Острым ножом он надрезал ей лапу, и густая кровь заструилась в золочёную чашу, украшенную алыми самоцветами и тонким узором филиграни. Когда сосуд наполнился до половины, Барыка затянул надрез тряпицей.
– Ничего, заживёт, как на собаке!
И, держа чашу с драгоценной кровью, как великое сокровище, он ушёл в теремок, и глаза его алчно блестели.
Одного ученика звали Чур, другого – Бетеля. Первый принёс Невзоре воды, и та, всё ещё в зверином облике, принялась жадно лакать: горло слипалось от невыносимой суши. Измученная и обессиленная, она рухнула на бок. Во всём теле была слабость и мучительная ломота, точно её гоняли кругами три дня без передышки и били дубинами по рёбрам.
Ученики показали ей, где можно укрыться от дневного света. В пределах очерченного Барыкой колдовского круга входа в подземелье не было, но нашлась бревенчатая избушка с заколоченными окнами – курьих ножек только не хватало. Стояла она на деревянных опорах прямо среди болота. Добраться к ней Невзора могла по слою хмари, а человек провалился бы в болотную жижу.
Немного придя в себя, Невзора попыталась вырваться из круга, но упала, подкошенная болью. Отпечаток руки снова грозно стиснулся на горле, а на уши точно колпак из мошкары наползал. Спотыкаясь и падая от дурноты, она уковыляла немного назад, и дышать стало легче.
От стаи она после гибели Размиры отдалилась и стала жить сама по себе, бирюком. Там, среди сородичей, ей всё напоминало о ласковых руках, о прекрасных волосах, о влажных, печальных глазах – невыносимо, надрывно. Ёрш её удерживать не стал, хотя Борзута и ещё кое-кто из стаи время от времени уговаривали её вернуться. Но, видно, горе так испортило ей нрав, что и они отступились. Невзора совсем превратилась в волка-отшельника.
Лишь мысль о том, что где-то живёт её родная, светлая, любимая Ладушка, согревало одинокое, нелюдимое сердце.
И кого теперь позвать на помощь?.. Близко к городу оборотни не подходили, а если она и встречала сородичей, те опасались Барыки: волхв владел силой огня, швыряясь молниями. Он пил настойку из мухоморов, от которой потом пускался в дикую пляску, вращая безумными глазами, хохотал, выл, лаял и тряс бородой. Даже ученики его побаивались в таком состоянии: он мог и посохом по спине вытянуть, и молнией запустить. Когда из теремка слышалось, далеко раскатываясь по болоту, гулкое и дикое: «Ух-ха-ха-ха! Ох-хо-хо-хо!» – значит, Барыка опять насосался зелья и ловил веселуху. Он ухал по-совиному, завывал по-волчьи, визжал, как свинья, и ржал, как конь. А когда эти звуки раздавались среди ночи, полной светящихся огоньков-духов, кровь леденела в жилах.
Барыка ни дня не работал: он кормился щедрыми подношениями запуганного им народа. Даже владыка Островид, городской глава, его побаивался и отсылал богатые подарки, роскошные яства со своего стола, жаловал волхва золочёной посудой. Внутри теремок был убран, как княжеский дворец, а спал служитель Маруши на мягком ложе из трёх перин в окружении своих богатств: драгоценных кубков, чаш и блюд, жемчугов и самоцветов, ковров восточных, сундучков с золотыми монетами и рулонов заморского шёлка и бархата. Ученики жили скромнее, а питались объедками с его стола.
Добывать пропитание Невзоре стало трудно: когда охота ограничена небольшим клочком земли, да ещё и близко от города, не очень-то разжиреешь. Когда зверьё разбегалось, ей приходилось довольствоваться подачками от Барыки. Тот был скуп и жаден, и только ученики исподтишка выносили Невзоре более щедрое угощение. Он их каждый раз ругал за «расточительство», но они то ли из жалости, то ли из страха перед женщиной-оборотнем оставляли неподалёку от её избушки куски мяса, куриные и гусиные тушки, пироги, масло и молоко, а иногда и кувшинчик хмельного. Ягоды Невзора сама собирала: на болоте росла тьма клюквы и брусники.
Кровь Барыка ей пускал часто. И вроде не очень велика была кровопотеря – половина золотой чаши, но после этого Невзора всегда пару дней лежала без сил, труп трупом – совсем как в тот, самый первый раз, чувствуя себя загнанной и избитой, растоптанной вместе с душой, сердцем и достоинством. Немного очнувшись, она вновь ощущала в груди глухой ропот: доколе это будет продолжаться?.. Ведь должна же быть на Барыку какая-нибудь управа? Отпечаток руки душил её, стоило ей только чуток взбрыкнуть и показать клыки.