Страница 127 из 139
Снова лёгкие шаги, шуршание листвы – и Невзора молниеносно скрылась за толстым стволом.
– С кем ты тут разговариваешь? – раздвигая руками кусты, спросила Хорошка. – И зачем меня покинула?
– А ни с кем, моя звёздочка ясная, – раскрывая ей объятия, разулыбалась Лелюшка. – И вовсе не покидала я тебя, что ты! Только отлучилась ненадолго – дух перевести. Ну, иди ко мне, моя сладенькая, обними меня и поцелуй!
Руки девушки обвились вокруг её шеи, а обнажённые ноги обхватили бёдра девицы-оборотня: возлюбленная запрыгнула на неё, прильнув всем телом и изнывая от желания. Их губы тотчас неистово соединились в поцелуе, и Лелюшка, поддерживая девушку на себе под ягодицы, прислонила её спиной к дереву, за которым пряталась Невзора.
Той оставалось только снова поскорее отползти и устремиться в лес. Но перед её глазами ещё долго стояла эта картинка: Хорошка, отдающаяся с таким исступлением, с таким бесстыдством и ненасытностью, что и подумать неловко. Чего стоил этот жаркий, крепкий обхват ног, пушистый треугольник ниже пупка, молодая стоячая грудь, жадные до поцелуев губы!
– Бррр, – встряхнулась Невзора, а в следующее мгновение бежала уже в зверином облике – подальше от места любовных утех.
У неё и нутро горело от смущения, что она при всём этом присутствовала, и вместе с тем это разжигало в ней самой доселе дремавшие желания.
Она попыталась сосредоточиться на охоте, но эта паскудная картинка так и стояла перед взглядом и заслоняла собой всё. И как теперь возвращаться к вожаку с вестью о невыполненном поручении? Да ведь с этой Лелюшкой никакого сладу – ну не за шкирку же её от девушки оттаскивать. Вот, значит, как она добычу свою достаёт... Ну, хоть не воровством. Впрочем, и этот способ казался Невзоре не намного достойнее.
Взбудораженная увиденным, она мчалась, не разбирая дороги, и наткнулась на кабана – матёрого секача, клыкастого одиночку. Тот гостям не обрадовался, и встреча вышла весьма кровавой. В волчьем облике Невзора превосходила кабана в размерах, но тот не собирался дёшево отдавать свою жизнь и распорол ей клыками бок. Невзора, обливаясь кровью, отскочила; её трясло, дыхание лихорадочно рвалось из груди. Непросто было подступиться к этому зверюге, шкура у него – как броня, не прокусишь, до того ороговела. Но Невзора-охотница знала слабые места в его защите, да и быстротой она теперь обладала неимоверной. Разогнавшись, она сшибла вепря с ног, полоснула бритвенно-острыми зубами по брюху – и готово. Зверь завизжал, а потом захрипел: из длинной раны вывалились наружу петли кишок. Скоро ему настал конец.
Рана Невзоры была серьёзна, но не смертельна. Памятуя о свойствах хмари, о которых ей поведала Лелюшка, она заткнула свою распоротую плоть сгустками радужного вещества. Они держались в ране сами, без повязки, и кровотечение остановилось. Но у Невзоры кружилась и звенела голова, пересохло во рту, а ноги подкашивала слабость. Возбуждение схватки схлынуло, уступая место вялости и дрожи. Она уселась в человеческом облике рядом с кабаньей тушей, прислонившись к ней спиной, и закрыла глаза. На внутренней стороне сомкнутых век плыли разноцветные пятна.
– Ого, вот так добыча! Знатная ты охотница! – прозвенел голос Размиры.
Её ладони прильнули к бледным щекам Невзоры.
– Ох... Ты ранена? Ничего, ничего... Сейчас я на помощь позову!
Вскоре показались остальные охотники. Ёрш оценил добычу, обойдя тушу кругом, одобрительно, но сдержанно кивнул.
– Недурно.
Он был скуп на хвалу. О Лелюшке он даже не спросил. Тушу разделали и отнесли к месту стоянки по кускам; Размира заботливо поддерживала раненную Невзору, а когда они наконец пришли, устроила её на мягком ложе и напоила водой. Водица пришлась очень кстати, прохладно пролившись в стиснутое болезненной жаждой горло Невзоры.
От кабаньей туши ей достались самые лучшие куски: Ёрш рассудил, что доблестная охотница их сегодня заслужила. Впрочем, в ту ночь Невзоре было не до еды. Её донимала рана, и она съела лишь немного ягод, собранных Размирой, да время от времени потягивала воду. Лишь к вечеру следующего дня, оправившись, Невзора смогла наконец как следует подкрепиться, а нутро радостно приняло пищу. Похоже, на заживление раны ушло немало сил, потому что есть хотелось до дрожи. Всё ещё изумляясь быстроте, с которой заживали телесные увечья (на месте раны остался только розовый шрам), Невзора отрезала охотничьим ножом кусочки кабанятины и отправляла себе в рот. Её зверь мог бы без особых церемоний просто рвать мясо зубами, но её человеческая суть противилась этому. По той же причине в людском облике Невзора снова одевалась, а не расхаживала голышом.
Она вздрогнула: пальцы Размиры коснулись её спутанных чёрных прядей. И опять внутри что-то ёкнуло, сладко сжалось в ответ на женскую ласку. Но как всё это назвать, в какие облечь слова, Невзора не знала.
– Чего? – усмехнулась она, отрезая кусочек мяса.
Размира, сидя рядышком, с задумчивой улыбкой любовалась ею. Её рука скользнула вниз по плечу Невзоры, пальцы изучали, прощупывали.
– Ты сильная, – сказала женщина-оборотень, и улыбка, угаснув на губах, осталась мерцать в её глазах загадочной лесной искоркой, чуть грустной и, наверное, немного усталой. – Сильнее, чем кто бы то ни было. Вот, малины ещё покушай.
И Размира достала кулёк из листа лопуха, полный мелковатых, но очень сладких ягод. Ягодку за ягодкой она клала Невзоре в рот, а та принимала угощение губами, украдкой любуясь женственными изгибами бёдер лесной красавицы. Грудь пряталась за длинными русыми прядями, не слишком большая и не слишком маленькая – в самый раз, чтоб охватить пятернями. Поймав себя на таких мыслях, Невзора ощутила жар на щеках, но продолжала есть малину из рук Размиры, а потом и сама угостила её ягодкой-другой. Шелковистая, тёплая мягкость губ женщины... Что могло быть прекраснее? Но за ними следили насмешливо-понимающие глаза Лелюшки, и Невзора стёрла с губ улыбку, подобралась и чуть отодвинулась от Размиры.
Добычей они запаслись основательно, и выходить в эту ночь на новую охоту не было надобности, поэтому вся стая предавалась отдыху. Чем занимались Марушины псы на досуге, в свободное от поиска пропитания время? Кроме песен и сказаний, которые Невзора уже слышала, были у них и иные забавы. Людомир, оборотень зрелых лет, хранил у себя игральные кости, и мужчины порой увлечённо их метали. Были в стае и игроки-любители, и те, кто предпочитал только наблюдать за игрой. Денег оборотни не имели, что же они могли ставить? Играли на добычу – проигравший обязывался отдать свою долю победителю; также на желания – порой весьма забавные, вроде того, чтоб влезть на дерево и кричать петухом. Молодой Борзута вечно лез играть, но ему всё время не везло; то-то все потешались над ним, когда он после очередного проигрыша полез на дерево кукарекать, да ветка обломилась! Ежели б не хмарь, упасть бы ему в огромную, страшную крапиву.
Ещё бытовала в стае игра в отгадывание слов: слово нужно было показать движениями, молча, и зрелище получалось зачастую довольно потешное, но и голову порой поломать приходилось. Невзора с её умением изображать голоса птиц снискала уважение, её часто просили посвистать да почирикать и дивились, как у неё ловко это выходит. А главное – похоже, точь-в-точь! Также загадывали друг другу загадки, но не простенькие наподобие «зимой и летом – одним цветом», а мудрёные, заковыристые. Некоторые из них Невзора помнила, но чаще всего оборотни придумывали их сами – новые, никогда и никем доселе не слышанные.
Любили Марушины псы и подвижные занятия: бег наперегонки, борьбу. Вот в этих видах состязаний Борзута частенько выходил победителем. Молодая звериная мощь его била через край и не знала удержу, и частенько вожаку приходилось его одёргивать и осаживать, чтоб он, увлёкшись, кого-нибудь в пылу схватки не покалечил.
– Дуралей молодой, что с него взять, – хмыкал Ёрш. – Сила есть – ума не надо.
И всё же молодость – не вечный недостаток; однако у вожака были подозрения, что Борзуте и с годами не очень-то суждено поумнеть.