Страница 41 из 66
--Здравствуй старик. Ты узнал меня.--голос тоже не подходил этому человеку. У такого нелепого существа не могло быть глубокого наполненного металлом голоса.
--Нелепое тело, но тебя все равно трудно не узнать Борец. Или теперь звать тебя Капитаном?
--Как тебе угодно, Вратислав. Имя ничего не значит. Вот ты - возвращающий славу, ну и что же ты вернул. Какую славу? Кому? Где она эта слава?...-- судорога прошла по лицу человека в котором находился сейчас Капитан,-- В былые времена вас магов творящих добро уважали, вы были сильны если не сказать всесильны. А что теперь? Вы малы и ничтожны, вы прячетесь по своим норкам, домикам и кроме сотворения чашечки чая к завтраку, или разгона облаков ничем не занимаетесь... Хотя нет.-- Капитан остановил себя жестом.-- Прости Воротислав. Ты то у нас все-таки великий. Ты один выжил из тех 50. Кстати. Давно хотел спросить тебя. Как? Ты бежал? Или просто струсил и не стал участвовать во всеобщем помешательстве? А ведь даже твой учитель Градимир и то участвовал, несмотря на все его негодование. И погиб как настоящий герой.
--Ты не знаешь что там было, Капитан. Не надо блейфовать.
--Я тысячетилетиями чувствовал силу исходящую из того места где вы раньше жили. Мою. Темную. И я знаю что вы погибли подчистую. Все кроме тебя. Я всего лишь сопоставляю факты и не собираюсь блефовать, Воротислав. Это твоя ипостась. Что вы тогда натворили? Какую глупость? Я был тогда слишком молод, но чувствовал что-то не то.
--Ты тоже спасся, хоть и не знаешь от чего, Борец. И мне очень жаль что Посланник не нашел тебя. А теперь позволь поинтересоваться зачем ты пришел Капитан?-- Виктор отвернулся к окну.
--За тем кого ты пытаешься у меня отнять, Воротислав. Мы ведь с тобой старые знакомые маг. И ты знаешь со мной шутить не нужно. Отдай того, кто мне предназначен. Отдай мне мое тело.
--Всему свои сроки, Капитан. Он еще не твой. Он еще в своей власти.
--В своей или в твоей?-- Капитан рывком повернул к себе Виктора, сжимая его плечи.
--Не говори глупостей Капитан. Я не руковожу людьми. Я им только помогаю.
--Ну и в чем же ты помог моему человеку?
--Ты сам все знаешь.
--Знаю. Знаю.-- Капитан разжал руки и отошел от Виктора.-- Ты отобрал тогда у меня того парня. Ты ведь увел его? Ты его убил?... --Виктор дернулся от этого вопроса.-- Ха. Неужели ты его и вправду убил...
--Его убили в кабаке, он полез в драку.
--Чужими руками?--вздохнул Капитан.-- Что ж чужие руки это тоже оружие. Надо просто знать, куда нажать и вот пальцы сомкнулись на шее твоего недруга, а ты чист, как капля росы по утру.
--Ты пришел за Сашей. Хорошо я отдам его тебе. Я уйду послезавтра.
--А ты не боишься умереть, старик?-- в его голосе проскользнула угрожающая нотка.
--Нет. Этого я не боюсь.
Снова наступила зима. Белые хлопья падали с неба ложась на уже промерзлую черную землю. Темные стволы деревьев голые, как скелеты, едва качались в свете фонарей.
Я никогда не любил зиму. Наверное, потому что большинство командировок родителей приходилось именно на это время и когда они уезжали, в опустевшей и холодной квартире я одиннадцатилетний пацан оставался один с братом и сестрой. Была правда еще бабушка, которая придерживалась странных позиций и практически никогда к нам не приходила. Мы с братом сами ходили в магазин на те деньги которые оставили нам родители и которые надо было тратить очень осторожно. Мы покупали еду, настоящую еду, а не жвачку и конфеты, мы все это сами готовили, давясь подгорелой картошкой и переваренными макаронами... Сестра, которой было тогда пять лет, доставляла нам массу хлопот. Была даже договоренность ходить в школу через день, что бы она ни дня не оставалась без присмотра. А когда вдруг случайно так получалось что в один и тот же день у меня и у брата была контрольная работа, мы бежали на переменах домой и заставали эту непослушную девчонку всю измазанную или оцарапанную. Выходные же проходили в смертельной скуке и тишине, мы словно боялись нарушить эту тишину, прося бога, что бы родители вернулись поскорее. Нам было страшно.
Я закурил, выпустив тонкую струйку дыма, она закрутилась в воздухе на секунду вдруг сложившись в знак бесконечности и растаяла. Сейчас сестра живет в Питере с мужем, брат работает врачом в Московской больнице, мы практически не видимся, мы оказались совсем разными, единственное, что нас объединяет это нелюбовь к зиме.
Я стоял у окна. Было холодно. Хлопья снега врывались в комнату и ложились на подоконник и пол. Но холод был не внешний, холодно было внутри словно по венам бежала ледяная кровь омывая ледяные органы. Тягостное ощущение незавершенности сидело во мне и мучило меня. Я чего-то не спросил. Я чего-то не сделал. Что?
--Что мне делать, Виктор? --спросил я проглотив сухой комок мешавший говорить.
--Когда? -- Виктор сидел в кресле с закрытыми глазами и казалось просто спал. Может так оно и было.
--Когда ты уйдешь?
--У тебя есть выбор? --безразлично спросил Виктор.
--Нет. Во всяком случае я его не вижу. Но почему если ты все знал с самого начала ты все-таки подошел ко мне тогда. Зачем, Виктор? Ты ведь знал что все развалиться.
--Если бы я не подошел к тебе, может было бы все гораздо хуже. Я всего лишь снял момент непредсказуемости. Ты теперь подготовлен. Ты знаешь многое. И потеря этого знания будет сжигать твое сердце, заставлять бороться с тем кто будет в тебе.
--Я хочу все это забыть, Виктор.
--Что именно?
--Все чему ты меня научил.
--Нет Саша. Придет время и тогда ты потеряешь это знание. Ты будешь сражаться за себя, за других, даже за свое одиночество. За право быть одному. Но сейчас я не могу забрать у тебя то что дал.
--Это слишком страшно учитель.
--Я знаю.
--Это не вытерпеть человеку.
--А ты уже не человек. Знание изменило тебя. Это было их целью и моей. Если бы ты встретился с тем с кем тебе суждено встретиться, будучи тем юношей, смотрящим на мир через розовые очки все было бы кончено через три дня. Сейчас же это так легко у него не пройдет.
--Я не выдержу.
--Ты должен.
--Почему я. Почему ты не подошел ко мне когда я был мальчишкой. У меня не было тогда силы? Или вы предопределили мне эту судьбу? И почему я должен следовать пути?
--Ты все узнаешь в свой срок. Тебя же уже влечет туда. Тебе не справится с его призывом. И как только ты попадешь на войну, ты забудешь меня. Потому что так захочет он. Он проведет тебя по дороге, благодаря которой, ты примешь его. С этим ничего не сделать мой мальчик. Точно так же как ничего не сделать было Градимиру.
Это был наш последний разговор. Он говорил мне о пути. Я чувствовал, что так оно и будет. Меня влекло туда. На войну. Там меня ждал, кто-то сильный, он нуждался во мне, а учитель уходил. Он не просто уходил, он отпускал меня. Так оставляют преданную собаку на вокзале, отцепив поводок. Смотрят грустными глазами на того, кого учили команде "апорт" и "сидеть", того кого сейчас приходится оставлять в полном одиночестве, справляться со своими бедами самому. Но в отличие от собаки я знал куда пойду. Это была моя судьба. Я не смел ей сопротивляться.
Часть 2
Тот, кто со мной.
Предисловие.
Первое Апреля.
Я стоял около памятника Ногину и смотрел на спускавшуюся вниз, на станцию, широкую серую лестницу. Уже было часа три, но до сих пор ни одного знакомого лица, ни силуэта, которых я так ждал. Просто люди, обыкновенные, гражданские, кучками вываливающиеся из вагонов и рассыпающиеся по белому мрамору станции. Лишь изредка попадались среди оляпестых форм, строгие в черных форменных костюмах или защитные зеленые, как будто тут среди металла это маскировка. Милиционер, стоящий в углу, ближе к эскалаторам, то и дело на меня поглядывал. Я вызывал у него, скорее раздражение, чем опасение. Не был я похож на террориста со своей чисто славянской внешностью, хотя, может быть, была послана ориентировка на какого-то вора, или убийцу славянских кровей, но тогда он уже бы подошел. Нет, я его просто раздражал, как иногда раздражают детей в пионерском лагере дети из деревень, свободно гуляющие по ту сторону огражденной территории. Я мог уйти в любую минуту, но нет, я вот уже третий час пялился на лестницу. Еще раз, взглянув на строгую фигуру, я заметил чуть изменившееся выражение лица, на нем появилось сочувствие, видимо он все-таки нашел мне оправдание. Ну что ж паренек ждет свою девушку, а та или забыла, или просто кинула его, и скоро он уйдет, смотря на свое отражение в посверкивающем полу, может по направлению к нему, чтобы подняться на улицу, вдохнуть в легкие холодного совсем не весеннего воздуха, а может спуститься вниз и пропадет наконец-то из виду. Я улыбнулся. Скорее всего, именно такое объяснение возникло в голове милиционера. Ну и пусть. Я уже давно понял, что уйду от памятника Ногину один, не придет никто из тех, кого я так долго жду и не потому, что кинули, не потому, что забыли. Их просто нет. Их нет в Москве, их уже нет на этом свете. Но я не уйду сейчас, сержант, я не покину свой пост, я буду верить до конца в бога, который помог им избежать смерти. Я верю, в это уже четыре года после того, как вернулся на родину почти целым и невредимым, и в бреду, лежа на домашней кровати, сжимая теплое жгучее одеяло, повторял тот последний разговор между пятнадцатью еще живыми мальчишками. Мы вырвемся обязательно вырвемся! И встретимся! В Москве? Да! В Москве! На Китай-городе. Знаете такую станцию метро? Около памятника Ногину. Когда? Каждый год в какой-нибудь день с утра до девяти вечера. Давайте первое апреля! Это будет настоящий праздник день дураков! Которые спаслись? Нет! Тех которых мы сегодня победим... Возбужденные невероятной мыслью голоса. Будто задуман побег из замка ИФ. И каждый верит, что прорвется. Худые юношеские лица, грязная одежда цвета хаки. И блестящие веселые глаза. Нас разделили тогда ребята на группы. И я уже не жду тех, кто был в моей: ни Антона, ни Григория. Их нет. Они не отметят день дурака. Я прижался к стене и медленно сполз, садясь на корточки. Милиционер сделал два шага вперед, но остановился встретив мой взгляд. Со мной все в порядке сержант, просто я очень устал.