Страница 21 из 22
Глаза закрою - и средь мрака ночи
Вдруг вспыхнет совесть, осужденье зла,
И некий свет до крови режет очи,
Смертельно яркий, острый, как игла...
Во мне, как зуб, прорежется сомненье,
Лишая сна, покоя, тишины,
И я схожу по медленным ступеням
К сознанью долгой, тягостной вины.
Молюсь. Вдруг плюну на икону злобно-
И разрыдаюсь. Вниз направлю взор.
А луч луны вдруг озарит упорно
Лежащий под божницею топор...
Но кровь - зовёт. И не изменишь крови.
Но мир жесток, где плач смелей, чем смех,
Где крылья страсти тянут вниз сурово,
А совесть - груз, что поднимает вверх.
Со смертью завтра я сыграю в кости.
Проснусь в слезах, унижен, зол и мал,
Чтоб снова на бревенчатом помосте
Тем злей казнить, чем больше я страдал.
Великий Инквизитор
Костёр зажжён. Дымок щекочет ноздри.
И еретик зовёт, зовёт Христа...
Пусть плачет. Пусть, крича, глотает воздух:
Ему лишь улыбнется Пустота.
Костры горят - горят, горят по свету...
Испания в огне, слезах, крови...
Я морем слёз окольцевал планету -
Все ради Бога, Божией любви.
Сапог испанский, дыба, всесожженья...
Я ради милосердия жесток.
Я, правды раб, я, царь своих мучений,
Среди толпы ничтожеств одинок.
Сгорая - жги! Сжигай себя и прочих,
Чтоб лишь огонь, огонь торжествовал
Над мраком жизни, смерти вечной ночью,
Чтоб пламень озарял небес провал!
Я - только раб огня - и Новой Жизни,
Той, огненной, где смерть и свет - одно...
На всех людей смотрю я с укоризной.
Они не знают: в их сердцах - темно...
Лишь иногда, когда в крови, на дыбе,
В следах от обагренного кнута
Крестьянин плачет, боль пронзает глыбу
Скупого сердца... Дальше - немота.
И дальше - смерть. Ни звука, ни просвета.
Я жив - и мёртв. И плачу я без слёз.
Я благо нес им - Боже, помни это!
Я рядом их распял с Тобой, Христос!
Глаза закрою - и огонь пылает
Под тяжестью моих прикрытых век...
Я в нем сгорю - в аду. Я знаю. Знаю.
Я проклят - я ведь тоже человек.
А ночь пройдет - костры зажгутся снова...
Все люди - словно дети мне, Господь!
Я их крещу огнем и духом Слова...
Я их спасаю, умерщвляя плоть.
От их мучений потеряв дыханье,
От боли, как от крови, во хмелю,
Я их сожгу. Сожгу без состраданья...
И не поймет никто, как их люблю.
Ангел и Жанна Д'Арк. Аутодафе
-- Голос Жанне Д'Арк
Ты спишь перед боем в палатке простой,
Провидица, дева, дитя.
Твой подвиг - велик. Но, поверь, он - не твой!
Ты избрана, может - шутя.
Спустился прозрачный английский туман
На Франции старой поля...
Ты знаешь ли, что тебя ждёт, Орлеан,
Луара, Европа, Земля?
Ты знаешь ли, Жанна, как будет король
Склонять пред тобою главу,
А после - сожжения страшную боль,
А после - сам ад наяву?
Ты запах фиалки сжимаешь в руке
Пред тем, как вложить в ножны меч.
Страну ты спасешь, но в последней тоске
Себя тебе не уберечь.
Ты рвешься в сраженье... Постой. Не спеши.
Ты видишь костёр впереди?
Не страшно ли, Жанна, сожженьем души
Платить за сиянье в груди?
Король коронован. Страна спасена.
Стяг поднят. Конь бел. Меч остёр.
Твой подвиг всем нужен... а ты - не нужна.
Ни людям, ни мне, ни себе - не нужна.
Ты всходишь на строгий костёр...
Я знаю, я знаю, как трудно молить
Того, Кто тобой не любим,
Как страшно, как горько одной восходить
В небесный Иерусалим.
Узнаешь и ты, потеряв благодать,
Забыв про высокий обман,
Как страшно, как горько одной штурмовать
Небесный святой Орлеан...
-- Ответ Жанны Д'Арк
Ты страх мне внушаешь, чтоб злей я могла
Сражаться у стен вековых.
Да, тело - и душу - сожгу я дотла,
Но что мне - ничтожнейшей - в них?
Что вижу я - ад или небо - пойми!
Что встало в глазах вместо слез?
Пахучий туман, городок Домреми,
Над речкой разрушенный мост,
И край небосвода, что поднят, как бровь,
И крест на крутом берегу,
И белый шиповник, и алую кровь
На первом осеннем снегу...
Что - Жанна? Я - Жизнь, без имен, без судьбы.
Я просто живу - чтоб пропасть.
Меня мне - не надо! Но я из борьбы
Не выйду - на то Божья власть.
Так хочет Господь. Так хотела и я -
Хоть, может, уже не хочу -
Одной подниматься к небесным краям
По острому злому лучу.
Пусть будет, что будет. Пусть будет, что есть -
Туман над стеной вековой,
Осада, сраженье, кровь, гибель и честь -
И ветер над юной травой...
А там, на костре, я, предчувствуя гроб,
Взмолюсь о нестыдном конце, -
И ветер наложит ладонь мне на лоб
В пылающем Божьем венце.
Но небо не стану я приступом брать,
Хотя захотела б - смогла, -
Я встану смиренно у ангельских врат,
Свои вспоминая дела.
И, может, разгонится вечный туман
Улыбкой на Божьем лице, -
Как здесь, я в небесный войду Орлеан,
Босая, в рубахе, в венце.
Достоевский на Семёновском плацу
Я жив?
Я жив....
Я жив! Я не расстрелян!
Но сердце, словно поплавок, дрожит.
Плац перейти, когда нет в жизни цели,
Сложнее было мне, чем жизнь прожить.
Я помню дула, осужденных взоры,
Халат и столб, и плац полупустой...
И свет лучей на куполе собора -
Невыносимо яркий, золотой...
И этот свет вошел в меня, нетленный,
И вот коснулся сердца моего,
И сердце стало углем за мгновенье...
Оно алмазом было до того.
Я сердце-уголь выну из груди,
Чтоб углем набросать картину жизни:
Всего того, что было позади,
Всего того, что будет после тризны.
И в этой бесконечной круговерти
Не надо суетиться... Вышел срок.
И неохота рассуждать о смерти,
Когда Бессмертье целит мне в висок!
***
А старость есть религия, не меньше.
Её мы принимаем с неохотой:
Не мы её избрали, нас - она.
Есть заповеди старости, есть подвиг
В том, чтобы жить в круговороте вечном,
Быть косточкой сладчайшего плода,
Которой суждено дать жизнь растенью,
Попав, как в землю, в память... И сквозит
Из будущего ветер... И за скобки