Страница 12 из 39
С тех пор два или три раза мне снилось, как я просыпаюсь в комнате девочек. Поднимаюсь на локтях, пытаясь понять, что меня разбудило, и слышу детские голоса. Что они говорят, понять невозможно. Кручу головой и никого не вижу. В картинных рамках что-то шевелится. Я вскакиваю с кровати, заворачиваясь в простыню, как призрак, беру подушку и бреду в соседнюю комнату. И в тот момент, когда кладу подушку на диван родителей, просыпаюсь. Те дети… почему-то кажется, что прятались под кроватями, опасаясь не ванны на львиных лапах, которая при должной фантазии могла сойти за дракона, и не чего-то по ту сторону картинных рам, а МЕНЯ.
Две комнаты, коридор с мигающей лампочкой (никак не соберусь её заменить), кладовая, кухня. Скрипучие лаги, забившийся по углам мусор. Вот и вся квартира, а ныне – моя тюремная камера.
Ах, да, забыл описать ещё одно явление, которое беспокоит меня с самого заселения. Запах. Сладковатый и не больно-то приятный, будто язык смазали слегка прокисшим джемом. Он был едва слышен все эти годы, но против ожидания не исчезал, а становился всё сильнее. Сегодня перед пробуждением мне снилось что я дрейфую на плоту по волнам этого запаха, что лицо у меня оттенка несвежих огурцов, и каждые пятнадцать минут я добавляю к нему запах собственной блевотины.
По-моему, это уже слишком…
Глава 3. Взгляд в телескоп на самого себя.
1.
«Предчувствие дальней дороги», как Юра его называл, достигло апогея, когда его вызвала на разговор заместитель директора по воспитательной части.
Это женщина в летах со строгим, прямым, как по линейке, ртом. Она присоединилась к нему во время обеда, потрясая огромным блюдом с весенним салатом и квашеной капустой, сказав как ни в чём не бывало:
– Хорь! Как хорошо, что вы ко мне подсели. – Хотя подсела как раз она. Василина Васильевна была из тех людей, которые мгновенно забывают имена и отчества, превращая фамилии в универсальные обращения. Юра привык.
– Рад стараться, – ответил он, окидывая критическим взглядом оставшуюся на тарелке котлету. Очень не хотелось с ней расставаться, но это была действительно большая котлета. И не предвиделось способа переместить её в желудок кроме как методом долгого и вдумчивого пережевывания, во время которого придётся смотреть в глаза Василине Васильевне и соображать, как отвертеться от очередной миссии, что решила возложить на молодого и активного учителя эта неприятная особа.
Что бы там ни было – вряд ли она его обрадует.
И ещё это предчувствие дальней дороги, что преследует его всю неделю; оно должно было потеряться в неясных, беспокойных снах, словно малыш среди сосен, но сумело спастись и обрело небывалую власть над своим носителем, который сегодня не мог сосредоточиться буквально ни на чём.
Василина Васильевна вряд ли была в душе балериной и тростиночкой, внешний её облик, пышные формы с поразительно белой кожей, идеально вязались с неторопливой, обстоятельной натурой. Её груди напоминали хлебный мякиш, а живот над широким поясом под тёмно-синей блузкой колыхался как бурдюк с вином. Василине Васильевне было уже глубоко за сорок, и те к кому она проявляла благосклонность, обыкновенно страдали больше, чем счастливчики, которые не удостоились высшей милости. Словно подозревая о том, как воздействует на людей чёрная табличка с золочёными буквами на двери, она стремилась вести все важные разговоры в столовой. Неизвестно, как Василина Васильевна увязывала поглощение пищи с деловой беседой, но от одного её появления у многих вставал поперёк горла ком; бедняги переглядывались, гадая, чья сегодня очередь выслушивать: «Как мило, что мы с вами оказались за одним столом»…
Юрий чувствовал себя омаром, разделываемом на большом блюде. Он поймал несколько сочувственных взглядов, но вдруг понял – дело не в Василине Васильевне, и даже не в том, что она хочет сказать. Потрепать по холке, как верного пса, или наградить ударом по носу, это не важно. Важно то, куда может завести его этот разговор. Перед его глазами проносилась дорожная разметка, будто нарисованная мелом на доске.
– Что скажете о математической олимпиаде? – миролюбиво спросила заместитель директора. Она тряхнула кокетливо окрашенной в светло-русый чёлкой. Юрий считал, что эта стрижка делает её похожей на полноватого, глупого пони. – Это же надо было нашим остолопам занять последнее место! Я буду не я, если Сергей Сергеевич получит в этом месяце свою зарплату, а не жалкий огрызок от неё.
– Без вас, адмирал, наш флот, конечно, пойдёт ко дну.
– Не паясничайте, пожалуйста. Я понимаю, что если принимать во внимание разницу в возрасте, вы ближе к своим ученикам, чем ко мне, но стоит всё-таки знать меру.
– Простите великодушно.
Юра без аппетита водил по тарелке вилкой. Он не завидовал своему коллеге Сергею Сергеевичу, мягкому старичку с солидным преподавательским стажем: он был очень неплох в своём деле, но не мог найти подход к современным детям. Мог разглядеть в подопечных потенциал, но разглядеть – это только полдела. Вытащить его наружу, отбить, почистить и ткнуть маленького злодея носом – смотри, мол, какая красота! – куда сложнее. Здесь не нужна и даже вредна тактичность.
Юра задумался о качествах, которыми должен обладать учитель (по большей части эти качества оставались не признаны преподавательским составом), а потом обратил внимание на глаза Василины Васильевны, змеиные глаза, внимательно наблюдающие за ним. Нет, мигера, ты не проведёшь меня этим обманным манёвром. Ты…
Она скорчила гримасу, словно прочитав мысли Юрия, насадила на вилку огурец и, обмакнув его в соль, обратилась к нему по имени-отчеству:
– Послушайте, Юрий Фёдорович. Я знаю, что у вас есть машина. И вы, конечно, слышали о несчастье, что постигло одного из наших ребят.
Она изучила лицо Хоря, куда тот водрузил соответствующую случаю скорбь, и продолжила:
– Паша Савельев потерял мать с отцом в автокатастрофе. У него остались родственники в другом городе, но из-за трудного финансового положения и физического состояния они не в состоянии приехать. Похороны возьмёт на себя администрация города, а наша с вами задача несравненно легче: будет правильно, – она выразительно постучала ногтем по столу, – если мы доставим паренька к бабушке.
«Вот оно!», – сказал себе Юрий, подавив желание зажмуриться. Городок с трудноперевариваемым для русского человека названием Кунгельв, осколок бутылочного стекла, неминуемо приближается к твоей голой ступне.
– А тела… – промямлил он, – их с собой захватить не нужно?
Василина Васильевна восприняла вопрос серьёзно.
– Радует ваш альтруизм, но о телах позаботится компания, в которой работал Савельев-старший. Не знаю, обещают ли они доставить их на историческую родину или привести бабушку и внука сюда, на похороны – скорее, второе – но вам об этом беспокоиться не нужно. Павел – наш подопечный («Не мой! – сказал про себя Юрий. – Господи, я никогда у него ничего не вёл! И я не хочу ехать в Кунгельв! Это будет СЛИШКОМ странно! Алёна буквально слетит с катушек!»), и будет правильно, если школа будет нести за него ответственность до конца.
– Вы знаете, – сказал Юрий, потрогав языком уголок рта, и потянулся за водой. – Я рассмотрю варианты и приложу все силы, чтобы…
– Сосновый водохлёб, – рявкнула Василина Васильевна, безжалостно вперясь в Юрия своим лягушачьим взглядом.
Хорь подумал и аккуратно поставил кувшин с водой на место.
– Нет, что вы, я…
– «Сосновый водохлёб» – деревенька под Рязанью, – на губах Василины Васильевны обозначилась улыбка, и Юрий уставился на неё как на восьмое чудо света. – Ну как, справитесь? Зайдите в бухгалтерию за деньгами на бензин. Выезжать надо будет уже завтра. Ваши уроки возьмут на себя другие преподаватели. Полещук согласился провести дополнительные занятия по физкультуре. Ну, что скажете? Где бы мы были, если бы не жесты доброй воли и сострадание… Я остановила свой выбор на вас потому, что вы – молодой способный преподаватель – как никто способны проникнуть в душу подростка, понять его горе.