Вторая молодость любви

Таня не выдержала, повысила голос:

— Что же ты не решал его судьбу раньше? Ты уклонился, обманул и исчез, а вместо себя прислал свою жену с мерзким, чудовищным предложением. Ты не смеешь обвинять меня в цинизме, не смеешь! Ты дважды предал и меня, и ребенка!

— Неправда, я тебя не предавал, просто должен был уехать, — пытался оправдаться Михаил.

— Ты обещал встретиться со мной через две недели и все вместе обговорить. На самом деле трусливо отсиживался дома, в Москве, предоставив мне самой выкручиваться, а уехал значительно позже. Тогда предал нас в первый раз, а второй раз, когда рассказал этой вульгарной женщине о нас. Если и было между нами что-то хорошее, то оно все давно растоптано и умерло.

— Ты не имеешь права так разговаривать со мной! Это мой ребенок, и я тоже волен решать его судьбу!

— Откуда ты знаешь, что это твой ребенок? Кто тебе сказал такую глупость? Тебе же объяснили, когда ты пьяный явился в клинику, что я пошутила.

— Хороши у тебя шуточки! Только я знаю точно, что это, — он указал на Танин живот, — мой ребенок. Девочка, моя вкусная, сладкая девочка, я же первый у тебя…

— После первого был второй, и третий, и… — Таня не договорила, потому что Михаил вскочил и залепил ей пощечину.

В то же мгновение проходивший мимо молодой лейтенант, увидев эту сцену, подбежал и заломил руку каскадеру. Тот от неожиданности растерялся, но быстро опомнился, и завязалась драка.

Таня сидела, держась за щеку, хотя пощечина не причинила ей особой боли, но все произошло так стремительно, что она застыла в изумлении и некотором страхе.

Как водится на Руси, в одну минуту у почти безлюдного пруда образовалась небольшая толпа, раздались угрозы, возгласы, подначки, посыпались вопросы любопытствующих. Кто-то успел позвонить по сотовому, даже не разобравшись в ситуации, и правильно: раз драка — зови милицию.

И милиция, которую порой не дозовешься, довольно быстро прибыла к пруду в лице одного младшего лейтенанта и одного капитана. Они вышли из «жигуленка», немедленно разняли дерущихся и усадили в машину на заднее сиденье.

Таня подошла к капитану милиции и сказала, что она тоже поедет с ними в отделение.

— Нет, гражданка, — заявил служитель закона, — в вашем положении нет необходимости ехать.

— Именно мне и следует ехать, потому что я — свидетель происшествия.

— А я вам говорю — не нужно! — приказным тоном распорядился капитан.

Таня решительно встала перед машиной и объявила:

— Вам придется взять меня с собой, иначе вы не уедете.

— Да не связывайся ты с беременной бабой, — сказал младший лейтенант капитану, — хочет — пусть едет.

Таня открыла дверцу и уселась на переднее сиденье.

— Дамочка, — возмутился капитан, — это, между прочим, мое место.

— Не хотите же вы, чтобы я села между этими мужчинами, — с брезгливостью сказала Таня.

Делать было нечего: капитан сел на заднее сиденье, младший лейтенант повел машину.

В отделении милиции после довольно долгих препирательств между Михаилом и лейтенантом, защитившим Таню, после предъявления документов капитан милиции обратился к Тане с требованием тоже показать документы.

— Я их не ношу с собой, а свой адрес и фамилию я вам уже назвала.

— Ладно, сам разберусь, — бросил капитан и стал листать паспорт Михаила. — Вот здесь печать ЗАГСа, вы — Виктория, его жена?

— Пусть мужчины помолчат хоть пять минут, и я вам все объясню. Еще раз повторяю: моя фамилия Орехова, зовут Татьяной, я не жена этого смелого рыцаря. — И она с презрением выделила последние слова, указав на каскадера.

— А чего же они подрались? Разве не из-за вас?

— Рыцарь дал мне пощечину, а лейтенант защитил меня. Вот и все.

Капитан милиции обратился к лейтенанту:

— Послушай, лейтенант, зачем ты драку затеял? Придется составлять протокол.

— Если бы у тебя на глазах ударили женщину, да еще беременную, ты бы прошел мимо? Ответь, капитан.

Капитан на мгновение замялся, потом изрек:

— Есть и другие способы, не обязательно драться.

— Понятно, — усмехнулся лейтенант, — следовало прочитать ему нотацию, желательно подлиннее, покачать головой и сказать: «Ай-я-яй!» Так, что ли?

Милиционер смутился, но продолжал свое расследование, обращаясь уже к каскадеру:

— А ты что руки распускаешь? Такой верзила, а женщину ударил, тем более она не жена тебе.

— Она носит моего ребенка, — заявил каскадер.

— Это правда, гражданка?

— Я еще сама не знаю, кого я ношу, — ответила Таня, — может, и не ребенка, а котенка!

— Вы в милиции, а не на вечере юмора! Отвечайте, раз уж приехали сюда.

— Вы правильно сказали: я в милиции, а не в роддоме. Кого я ношу — мое дело. Послушайте, капитан, — неожиданно более спокойным тоном сказала Татьяна, — пощечину я, скорее всего, заслужила, поэтому у меня нет претензий к этому, как вы его назвали, верзиле. А лейтенанту я благодарна за истинное мужество и благородство. Очень прошу вас, отпустите их обоих, только не сразу, то есть не вместе, а то они снова подерутся. И мне пора домой, иначе я начну прямо здесь, у вас, рожать… Сил моих больше нет… — И она заплакала.

Капитан милиции обратился к младшему лейтенанту:

— Слушай, отвези-ка ты ее домой, а то хлопот с ней не оберешься.

— Есть, — с готовностью ответил тот и пригласил Таню: — На выход, гражданочка.

Он довез ее до подъезда и, высаживая, посоветовал:

— Держитесь подальше от драчунов, мало ли что может случиться…

— Спасибо, я учту, — ответила Таня и вошла в парадное.

Поднялась в лифте на свой этаж и тут же поняла, что не может оставаться в пустой квартире — мать вела утренний прием, отец вернется не скоро. Пожалуй, это даже хорошо, потому что, будь отец дома, он бы вмешался наверняка, а ей совсем не хотелось, чтобы папик столкнулся с каскадером.

Танька постояла в раздумье у своих дверей и спустилась к тете Маро. Ей казалось, что в машине, пока ее везли домой, она успокоилась, но когда тетя Маро открыла дверь, увидела ее опрокинутое лицо и спросила: «Что с тобой, деточка?», она повалилась ей на руки.

С огромным трудом старая женщина удержала ее, пыталась дотащить до тахты, но не смогла и тогда осторожно опустила прямо на пол, на мягкий палас, который остался лежать в комнате со времен Галины. Потом она бросилась в ванную, к аптечке, смочила нашатырем кусок ватки и поднесла к самому носу Тани. Та вдохнула пару раз, сморщилась, замотала головой и попросила не вызывать «скорую».

— И не собираюсь, — успокоила ее тетя Маро. — У тебя все в порядке, сейчас полежишь немножко и сама дойдешь до тахты. Не волнуйся, ничего не бойся, детка, я с тобой, все будет хорошо.

Таня попыталась что-то объяснить соседке, но она замахала на нее руками и велела поглубже дышать.

— Лежи спокойно, постарайся не думать ни о чем, кроме своего ребенка. Я посижу с тобой, пока все не пройдет. Живот не болит?

— Нет, — ответила Таня, — ничего не болит.

— Вот и хорошо, — тетя Маро с трудом опустилась на палас и тихим голосом запела казацкую колыбельную Лермонтова:

Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю,

Тихо смотрит месяц ясный в колыбель твою.

Стану сказывать я сказки, песенку спою,

Ты ж дремли, закрывши глазки, баюшки-баю…

Таня опустила веки, и тихие слезы полились из ее глаз… Через четверть часа она почувствовала себя лучше, встала с помощью тети Маро и прилегла на тахту. Однако прежде потребовалось самой тете Маро подняться на ноги. Это было грустное и одновременно забавное зрелище, когда старая женщина с трудом встала сначала на едва сгибающиеся коленки, а потом с кряхтеньем доползла до стула, взялась за него и наконец выпрямилась.

— Артроз проклятый… — проворчала она. — Голова еще варит, а ноги не держат. Врачи говорят, ходить надо, разминать суставы… Эх-хе-хех… — Она села рядом с Таней, взяла ее за руку, легонько поглаживая по плечу. — Все будет хорошо, детка, все образуется…