Вторая молодость любви

«Нас он дожидаться не стал, — подумала Таня, — а Лилька быстренько взяла инициативу на себя, вот он и побрел покорно за ней… — Она улыбнулась. — Может, подружка на самом деле влюбилась в моего Леху-Буратино? Ну почему моего? Странно, что я так подумала, сама же говорила, что Леха — общественное достояние…»

Свет в зале начал постепенно гаснуть…

В перерыве Леха покрутился около двух своих дам, предложил сходить в буфет, из чего Танька сделала вывод, что последнее время он активно поработал в «Ростиксе», и вдруг, изумив и Александру Михайловну, и Таню, сказал, что сбегает за кулисы подбодрить Лилю.

— А ты знаешь, как туда пройти? — удивилась Сашенька.

— Конечно, мне девочки показали.

Танька наблюдала, как курчавая голова высокого Лехи проследовала в направлении сцены, потом свернула куда-то в сторону и скрылась. Она прислушалась к странному, непривычному ощущению, возникшему в ней, и, словно оправдываясь, сказала матери:

— Он удивительно легко находит общий язык в любой студенческой компании.

Доносились обрывки разговоров, которыми перебрасывались в зрительном зале студенты и приглашенные:

— Ему, понимаешь, сам Соломин эпизод показал, а он на следующий день пришел и точно так же сыграл. Сидит, довольный, а Соломин ему — «двойку»: ты не текст сыграл, ты меня повторил, как попугай!

— Ей эта, ассистент по подбору кадров, предложила прийти и попробоваться, а она так гордо заявляет: меня в сериал берут. Дура!

— Чего у Лильки не отберешь, так это — пластика, шарм, двигается, словно из балетного к нам пришла…

Сашенька подтолкнула дочь локтем:

— Знаешь, мне тоже так показалось. Она великолепно смотрится.

— Да, — вяло отозвалась Танька, — я согласна.

После перерыва Леха не появился, Таня, вытягивая шею, искала его глазами в проходах, но не заметить Леху было невозможно, и она перестала крутить головой.

В следующей одноактной пьесе у Лильки был небольшой, но блестящий выход, почти без текста, с крохотным куплетом, который она мило спела, пританцовывая. Ей аплодировали. Вообще аплодировали всем много и щедро, любую удачную реплику принимали на ура, иногда даже мешая действию. Танька к концу заразилась атмосферой всеобщего восхищения, какая бывает разве что на семейных спектаклях, и бурно хлопала, искоса поглядывая на мать. Та тоже хлопала, даже раскраснелась и казалась молоденькой девушкой, всего лишь чуть-чуть старше Таньки.

Когда экзамен закончился, вместе со всеми они вышли в вестибюль, несколько минут растерянно высматривали Леху, но его и здесь не оказалось. Прошла черноглазая дама, оживленно разговаривая с худощавым юношей, особенно часто срывавшим аплодисменты, кивнула Сашеньке и Таньке, как старым знакомым, и сделала жест, означающий, что она скоро освободится.

Танька начала испытывать легкое раздражение — ну что за номера! Исчез, слова не сказал, бросил их с мамой. Так не поступают. Она насупилась, закусила губу.

— Оказывается, нам ревность не чужда? — спросила Саша, глядя с любопытством на дочь.

— О чем ты говоришь, ма! Да он мне на дух не нужен.

Тут появились Лиля и Леха, веселые, смеющиеся, разгоряченные. Они с трудом протискивались сквозь толпу. Лиля сияла — ее поздравляли, обнимали, целовали, а Леха шел рядом, словно ее успехи в какой-то мере принадлежали и ему. Наконец они добрались до Ореховых.

— Замечательно, я тебя поздравляю! — воскликнула Александра Михайловна. — Ты была очаровательна, Лилечка! — Она чмокнула девушку в горячую, пунцовую, густо пахнущую кремом после снятия грима щеку.

— Поздравляю, подруга, — как можно искреннее сказала Танька и обняла Лилю. — Здорово!

— Правда? — чуть кокетливо спросила Лиля.

— Я же тебе говорил, что им понравилось, — солидно произнес Леха.

Таньку слегка резануло слово «им», словно Леха отстранял ее с матерью от себя и Лильки. Чтобы вернуть его на землю, она спросила с привычной требовательностью:

— Ты где застрял?

— А мы его нагрузили — он у нас исполнял обязанности рабочего сцены, — радостно ответила за Леху Лиля.

— И ничего не перепутал? — только и нашлась что сказать Танька.

— Он прирожденный рабочий сцены! — И Лиля бесцеремонно чмокнула Леху в щеку. — Спасибо!

Подошла кинодама:

— Очень рада, что дождались меня. Поздравляю вас, — бегло кивнула она Лиле и обратилась к Александре Михайловне: — Вы сможете приехать для проб на студию? Я уверена, что вы обе безусловно фотогеничны.

— Простите, — сказала Сашенька, — я могу только повторить, что мы никак не можем, это просто исключено, хотя и польщены вашим предложением.

— Вас пригласили на пробу? — с удивлением и растерянностью спросила Лиля. В ее голосе прозвучали настороженные нотки.

— Да, а что? — спросила Танька. — Разве нельзя?

— Ну почему же, — ответила Лиля и не удержалась от шпильки: — Надеюсь увидеть тебя на экране. Пойдем, Леха!

— Куда? — удивилась Таня.

— Мы идем в общагу. Ребята пригласили нас отметить сдачу экзамена, — ответила Лиля.

— А Леха-то при чем? — с недоумением спросила Танька.

— Это ему в награду за ударную работу по перетаскиванию выгородок и мебели.

Пауза была хрупкой и недолгой.

— Простите, — нарушила вдруг молчание Танька, обращаясь к черноглазой даме, — вы могли бы дать свой телефон? Я, наверное, все-таки приду.

Саша с удивлением поглядела на дочь.

— Но я бы хотела, чтобы вы пришли обе, — произнесла дама, протягивая свою визитку.

— Да, да, я проведу с мамой работу, — заверила Танька, — и приведу ее.

Говоря так, она бросила небрежный взгляд на Лилю.

— А мы побежали — и так опаздываем! — сказала Лиля, лучшая подруга, и, схватив Леху за руку, увлекла его в водоворот молодых людей.

Леха молчал, и это больше всего потрясло Таньку.

Дома поделились впечатлениями с Митей, от которого не ускользнуло недовольство дочери поведением верного Лехи.

— Что, увели твоего чичисбея? — смеясь, спросил отец.

— Пап, ну сколько можно говорить — никакой он не мой, и никто его не уводил, сам пошел.

— Хорошо, хорошо, я просто пошутил. Главное, чтобы он не забыл про завтрашний экзамен, — примирительно сказал Митя.

Лиля с Алексеем втиснулись в троллейбус вместе с небольшой компанией студентов. Ехали весело, шумно, вызывая возмущение и раздражение пассажиров. Потом так же кучей ввалились в магазин, накупили спиртного, сыра, колбасы и хлеба. В общежитии все быстро перемешались — кто сдавал экзамен, кто болел за коллег, с какого кто курса — уже не разобрать, началось всеобщее веселье, и веселье было — питие.

Леха вскоре оказался в одиночестве: при всем интересе к нему Лиля немедленно вовлеклась в общий профессиональный разговор, так называемый разбор полетов, где все говорили одновременно, горячо, азартно, и эмоциональная сторона преобладала над трезвым анализом.

К нему подсела смазливая девица, которую портили только оттопыренные уши. Удивительно, что она даже не стремилась прикрыть их волосами. Леха не видел ее на экзамене. «Наверное, с другого курса», — подумал он.

Лилька, только что страстно увлеченная спором и не обращавшая ни малейшего внимания на Леху, вдруг оказалась рядом. Девицу как ветром сдуло.

— Если станешь ухаживать за Чебурашкой, тебя примут за крокодила Гену, — то ли в шутку, то ли всерьез бросила она.

— Чебурашка — это избито, банально и трачено народным юмором, — заметил бывалый кавээнщик. — Гораздо выразительнее — «перпендикулярчик».

— Почему «перпендикулярчик»? — удивилась Лиля.

— Потом что у нее уши перпендикулярны к os temporale[2].

— К чему, к чему? — не поняла Лилька.

— К височной кости, — серьезно пояснил Леха.

Лилька приставила ладонь к Лехиному виску и пошевелила пальцами.

— Ой, точно, «перпендикулярчик». Как это никто до сих пор не догадался?

— Ну вот я же догадался, — с нарочитой гордостью выпятил грудь Леха.