Штормовая волна (ЛП)

— Да?

— Вот что я могу предложить. Вот что я предложу, если осмотр покажет, что здоровье у вас хорошее, и беременность, насколько я могу судить в этой стадии, протекает нормально. Я сделаю для вас снадобье, и вы возьмете его с собой сегодня же. Это простое растительное средство, отвар определенных трав и паразитирующего на ржи грибка. Если вы примете его, как предписано, не большее и не меньшее количество, а точную дозу и в нужный день, то скорее всего произведете на свет живого ребенка именно так, как вы хотите. Я напишу две даты — одну в декабре, и одну в январе. Выбор останется за вами, но я бы всячески рекомендовал декабрь.

— Почему?

— В семь месяцев ребенок пусть и менее развит, но удобно расположен для родов. К восьми месяцам он поворачивается. Гораздо больше детей рождаются живыми в семь, чем в восемь месяцев.

— Понимаю.

— Я предлагаю вам взять средство с собой и всегда держать при себе. Когда подойдет время, вы еще можете решить его не принимать, и тогда разрешитесь в положенный срок. Но если вы по-прежнему будете придерживаться той же идеи, то оно всегда будет под рукой. Полагаю, когда придет время, у вас будет доктор?

— О да.

— Хорошо. Ах да... Что ж, если будут осложнения... Если, к примеру, после рождения ребенка не прекратятся маточные сокращения, без колебаний посвятите доктора во все обстоятельства. Если вам станет нехорошо, ему необходимо знать, что вы приняли. В конце концов, я не единственный доктор в мире, способный держать язык за зубами.

Элизабет одарила его блеклой улыбкой.

— Однако осложнений быть не должно и не будет. Точное соотношение компонентов это предотвратит.

— Благодарю вас.

— Ну что же, — сказал доктор Ансельм, — будьте любезны прилечь на кушетку. Я должен провести необходимый осмотр, но он будет поверхностным и не доставит вам неудобств.

Глава десятая

Во время долгого пути домой Демельза разрывалась между чувством, что она оставила Росса во время кризиса, и более сильным убеждением, что больше не могла оставаться в Лондоне. Ситуация стала невыносимой, и ей оставалось только удалиться. Как бы ее поступок ни отразился на их будущем, куда хуже было бы рискнуть, оставшись.

Когда они приблизились к дому, Демельза попыталась отбросить всю горечь и душевную боль от визита в Лондон, который обещал быть таким приятным и начинался так хорошо. Что бы ни почувствовал Росс, когда вернется — что бы ни ждало их брак — сейчас, в этот день, через несколько часов и несколько минут она вернется к детям, к дому, друзьям, слугам. К тем (не считая Росса), кто волнует ее больше всех на свете. Нужно сосредоточиться на этом.

Было странно вернуться в Корнуолл после первого долгого отсутствия. Демельза вновь увидела его скудную растительность, но сразу же вдохнула мягкий, тонизирующий воздух. Она осознала, как бедно и неопрятно графство по сравнению с ухоженной и зажиточной местностью, через которую она проезжала. Но вновь почувствовала, что в Корнуолле нет такого огромного разрыва между богатыми и бедными. Большие дома, за исключением одного-двух, были куда скромнее, чем в глубине страны, и их куда меньше. Бедность в Корнуолле, насколько она могла судить, не сильнее, а дворянство здесь лучше ладило с рабочим людом.

Единственным способом добраться из Труро до дома было нанять лошадей, так они и сделали. Демельза предложила расстаться у Киллуоррена, но Дуайт настоял, что завезет ее домой. Когда она вошла, сразу же началась суматоха, послышались восторженные крики, шляпка слетела с ее головы, а затем ее обхватили две пары рук — пухлые и худые. Ее окружили Джейн и Джон Гимлетты, Бетси-Мария Мартин, Эна Дэниэл и все остальные. Клоуэнс вдруг заплакала, и когда у нее спросили, она ответила: это потому, что мама тоже плачет. Демельза сказала, что это глупости, вовсе она не плачет, просто глаза слезятся из-за лука в кармане, но когда ее попросили показать этот лук, она смогла продемонстрировать лишь апельсин. Когда Дуайт направился к двери, она предложила ему остаться на ночь, зная, что его-то дома не ждут дети, но он помотал головой и заявил, что хочет поскорее увидеться с Клотуорти.

Весь следующий день в Нампаре не стихали разговоры. С детьми всё было хорошо, хотя Джереми утверждал, что он «на пороге смерти» из-за нарыва на руке. Это была одна из его любимых фраз. Однажды он услышал ее от миссис Заки Мартин, и с тех пор вставлял везде, где только можно. Клоуэнс подросла, но с нее по-прежнему не спала детская пухлость. Однако Демельза подметила, что дети не такие чистенькие, как обычно. Несмотря на то, что во время ее отсутствия им уделялось даже больше внимания, дети выглядели слегка заброшенными и грязными. Им не хватало вылизываний матери-кошки.

К тому же во время ее отсутствия слуги не слишком ладили. Живя дома, она твердой рукой и уверенно управляла хозяйством. Теперь оказалось, что миссис Кемп взяла на себя слишком многое (или делала недостаточно), что Бетси-Мария Мартин не слушалась Джейн Гимлетт (или та просто вела себя с ней сурово). То ли Джон Гимлетт толком не объяснил Джеку Кобблдику, как поступить со свиньями, то ли Кобблдик не выполнил его поручения. Все это обсуждалось в уважительной или неуважительной форме, пока Демельза не заявила каждому, что не хочет ничего слышать, она рада вернуться домой и с этого дня все должно вернуться к прежней гармонии.

Все это должно было помочь ей выбросить лондонские события из головы или хотя бы отодвинуть их на второй план. Но вместо этого прикосновение к знакомым предметам и все заботы семейной жизни лишь усилили подробные воспоминания о поездке в Лондон, как яркий свет подчеркивает тени. Добыча на шахте, как писал Заки, к октябрю выросла, да и в ноябре оставалась довольно высокой. Олово на монетном дворе в Труро хорошо продавалось, да и цены пошли вверх. В Уил-Мейден все еще не нашли олова, хотя появилось скромное количество красной меди, похожей на ту, что добывали на теперь закрытой Уил-Лежер. Еще попалось немного серебра и свинца. Количество настолько малое, что не оправдало бы затрат на разработку отдельного рудника, но приносило небольшой дополнительный доход.

На второй день пришел Сэм. Он поцеловал сестру, и она почувствовала, что в этом поцелуе сочетаются и уважение, и его религиозные обязательства. Она была его старшей сестрой и женой сквайра, но еще и дочерью во Христе. Сначала она спросила о Дрейке.

— Он вернулся в мастерскую Пэлли, следуя вашим с Россом указаниям, и занялся работой, — ответил Сэм. — Отремонтировал крышу, расчистил все вокруг, купил и смастерил кое-какую мебель, нашел применение любезно посланным тобой шторам, коврам и половикам. Он снова открыл мастерскую после всех потерь и скоро начнет вспахивать поля. Но его душа по-прежнему в трясине уныния. Боюсь, его по-прежнему гнетут адские муки, и он все еще далек от Бога.

— Сэм, — начала Демельза, — как я уже говорила, мое беспокойство насчет Дрейка немного иного рода. Разумеется, я хочу, чтобы он был счастлив в загробной жизни. Но сейчас меня больше заботит его счастье в жизни нынешней. Я спрашиваю о его настроении, не о душе.

— Сестра, — сказал Сэм, — Дрейк тих и уныл, а это, как ты знаешь, не в его натуре.

— Он видится с Розиной?

— Нет, насколько я знаю. Я бы на это не рассчитывал.

Демельза поднялась и стряхнула прядь волос с лица. Сэм взглянул на нее — в темно-сером платье, с ключами на поясе, и подумал, какой юной она до сих пор выглядит. Но бледной. И не такой хорошенькой. Словно что-то мучает ее душу.

— Что-то не так, сестра? Что-то тревожит твою душу или тело?

— Возможно, и то, и другое, Сэм, — улыбнулась она. — Но я не могу об этом рассказать.

— Лучший способ облегчить душу — излить ее Христу.

— Я и этого не могу сделать. Возможно, это даже печальней... Но расскажи мне о Дрейке. Он когда-нибудь рассказывал тебе о том, что случилось в Труро, или нет?