Любить, чтобы ненавидеть

— Да кто ты такой, чтобы тебя еще благодарить?

— Как кто? — изобразил искреннее удивление Елагин. — Я твой муж. Кстати, ты меня оскорбила, назвав меня бывшим.

— Ах, ты еще и оскорблен? — буквально задохнулась от возмущения Елена Андреевна.

— Разумеется. В доказательство могу продемонстрировать тебе мой паспорт.

— На кой черт сдался мне твой паспорт!

— Согласен, он тебе не нужен. Тогда загляни в свой.

— Перестань немедленно фиглярничать! У нас с тобой двадцать с лишним лет нет ничего общего!

— Вот тут, Елена Андреевна, вы глубоко заблуждаетесь: у нас общая духовная жизнь, которая никогда не прерывалась, и еще небольшая деталь — у нас общая взрослая прелестная дочь.

Елена внезапно сникла, опустилась на диван, закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Елагин обнял ее, прижал к себе и стал успокаивать, словно ребенка:

— Леночка, родная, ну что ты… И все из-за этого типа? Хочешь, я побегу, догоню этого гоголя-моголя и верну?

— Что ты несешь, какого гоголя?

— Николая Васильевича, почти Гоголя — ты забыла классику.

— Идиот! — Елена Андреевна резко вскочила.

— Согласен, ты права, но не совсем: я был идиотом двадцать с лишним лет назад, как ты изволила подсчитать с математической точностью, а теперь поумнел. Разве не заметно? Давай это обсудим. Иди сюда, не стой, как афишная тумба, — и он привлек ее к себе, целуя мокрые от слез щеки.

Она не сопротивлялась и только повторила шепотом:

— Идиот…

Степ звонил почти из каждого города, куда перемещалась их рок-группа со своими гастролями, или, как называли это сами музыканты, чесом. Каждый раз в трубке звучали одни и те же слова?

— Привет, это Степ!

Сначала Катя просто давала отбой, а потом решила сменить мобильник, заодно и получить другой номер, тем более что появились новые, усовершенствованные, изящные аппараты.

Когда в пятницу вечером приехал Андрей, он прямо с порога недоуменно спросил:

— Что с твоим телефоном? Я пытался позвонить тебе из Внукова, но мадам автоматика ответила, что абонент недоступен.

— Прости, я не успела тебе сказать… Дело в том, что я хотела сменить номер, а потом решила просто отключить старый сотовый и купить новый. Теперь я вся в телефонах, новых и старых.

Андрей обнял ее, прижал к себе, потом отстранил и внимательно посмотрел в глаза:

— У тебя что-то случилось?

— Ерунда, ничего особенного… — ответила она и сама почувствовала, как неубедительно звучат ее слова. Тогда Катя решила рассказать Андрею все с самого начала, так, как оно и было на самом деле, ничего не утаивая, не скрашивая и не оправдываясь. Про себя она подумала, что, если Андрей осудит ее или станет плохо о ней думать, лучше уж сейчас, а не когда-нибудь позже.

— Вот и все, — закончила она свой рассказ. — Теперь остается только проблема с городским телефоном, но я редко бываю дома, только по вечерам. Все мои близкие звонят обычно мне по мобильному, и я могу спокойно его отключать. — Катя замолчала, ожидая реакции Андрея.

— Да-а, — задумчиво произнес он. — Упорство и настойчивость, достойные лучшего применения…

— Я думаю, с точки зрения Степа, добиваться любимой женщины — это и есть наилучшее применение настойчивого характера. Ты так не считаешь?

— Не знаю… пожалуй…

— Хочешь сказать, что тебе не приходилось добиваться любви женщины, они сами к тебе тянулись, как я, например?

— Что ты несешь, горе мое! — Андрей схватил ее на руки и закружил по комнате. — Никогда, слышишь, никогда не говори и не думай так! Разве не я напросился в «Ленком», хотя мог бы запросто достать любой билет на любой спектакль у театральных спекулянтов, как и сделал, когда пригласил тебя в Большой? Я люблю тебя! Я просто голову потерял и не представляю, как мог все эти годы прожить, не зная тебя, синеглазая моя разбойница. Но если бы ты от меня отказалась так категорично, как это делаешь по отношению к нему, я не смог бы быть столь назойливым.

— Поставь меня на место, а еще лучше — положи на тахту, а то у меня голова закружилась.

Андрей опустил ее на тахту, встал на колени и стал медленно раздевать, целуя каждый обнажающийся кусочек ее тела…

Потом они долго лежали, не разжимая объятий, и тихо говорили о спектакле Виктора Елагина, о классической драматургии и ее интерпретации на современный лад, о том, что современные дети мало читают Марка Твена, Жюля Верна, совсем не знают любимой книжки их детства «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля и еще многое другое, что им обоим было дорого. В их воспоминаниях о детстве неожиданно выяснялись такие забавные детали, которые запомнились и Андрею, и Кате, хотя росли они в разных городах и разница в возрасте была почти девять лет. Порой возникало обманчивое ощущение, будто они с детских лет знали друг друга.

Только во втором часу ночи стали укладываться спать.

Неожиданно Андрей спросил:

— Скажи, чудовище, если бы мы с тобой не встретились, ты продолжала бы с ним…

— Зачем этот вопрос, Андрюша, разве я не сказала, что все было кончено до моей командировки в Средневолжск? — перебила его Катя, не дав договорить.

— Прости, видимо, я недопонял, — слегка сконфузился он. — Не будем больше об этом.

Но Катю вопрос задел за живое, и она, не утерпев, впервые за все время их знакомства сказала:

— Тебя волнует мое прошлое и, скажем так, предполагаемое, или гипотетическое будущее, а как, по-твоему, я должна воспринимать твою нынешнюю двойную жизнь? Нет, ты не подумай, что я на что-то претендую или обижаюсь, но понимать мое состояние, когда ты уезжаешь от меня к ней, ты просто обязан.

— Ну прости меня, прости, я был бестактен и совершенно искренне каюсь. Даю тебе слово никогда не возвращаться к этому. Пожалуйста, не сердись. И вот еще что я хочу сказать: клянусь тебе, что никто на свете мне не нужен, кроме тебя, ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Я обещаю, что сделаю все, от меня зависящее, чтобы мы были вместе. Всегда. Только для этого потребуется время и терпение. Поверь, здесь я не могу принять волевого решения, не потому, что не хочу, а на самом деле не могу.

Кате захотелось спросить его — почему он не может? Но она интуитивно поняла, что за этим вопросом может последовать бесконечный разговор, где каждый будет прав и каждый виноват, а в результате их безоблачное счастье померкнет в тумане недоверия и подозрительности. И хотя его фраза неприятно ее царапнула, она предпочла не зацикливаться на ней.

— Тебе не нужно принимать никаких решений. Я верю тебе, я люблю тебя, я живу твоей любовью.

Катя ткнулась носом ему в шею и замерла. Ощутив на себе ее теплое дыхание, Андрей так отчетливо воспринял этот миг счастья, будто это было не чувство, а нечто материальное, видимое и осязаемое. Тихим-тихим шепотом, словно его могли подслушать, он сказал:

— Я обожаю тебя, обожаю, хотя терпеть не могу этого слова и никогда ни при каких обстоятельствах его не произношу… Я обожаю тебя, горе ты мое, чудовище синеглазое… и бесконечно хочу тебя…

Перед отъездом Андрей записал на листке бумаги подробный адрес, номер телефона, дату и протянул его Кате.

— Что это? — удивилась она, внимательно вчитываясь в незнакомое название улицы.

— Адрес моих родителей. Они сейчас на даче, отец пишет, а мама пашет. Ей совершенно незачем заниматься сельским хозяйством, но она так горда своей картошечкой, клубничкой, зеленюшкой, — Андрей уморительно изобразил интонацию и жесты матери, — что оторвать ее от земли нет никакой возможности.

— Но зачем мне их адрес, ведь я не собираюсь им писать? — недоуменно улыбнулась Катя.

— Я не сказал тебе самого главного: жду тебя там в следующую пятницу первым утренним рейсом. Ненадолго уйду с работы, встречу тебя в квартире, а вечером вернусь, и мы до воскресного вечера будем вместе.

— Андрюша, это сумасшествие! Невозможно! — вскричала она.

— Но почему?

— В Средневолжске, под самым носом… — начала она и осеклась.