Сад камней

“All we need is love!” – донесся до Ланы осколок песни – такой узнаваемый, такой… из той ее, московской жизни, где песни и Стас… господи, только этого мне не хватало – еще одного поклонника ливерпульской четверки!

Как можно отдыхать в таких условиях, спрашивается? Если предполагалось, что отдыхать она будет от любви?!

На террасе дома напротив тихо и нежно зазвенели китайские колокольчики. Этот перезвон, раздававшийся обычно по вечерам, когда появлялся ветер, всем надоел, но сейчас Лана была ему рада.

Однозвучно звенит колокольчик… вот и отлично, хоть и уныло, но все лучше, чем так бодро пропетая прописная истина про любовь!

А еще: диги-дон, диги-дон, колокольчик звенит, этот звон, этот звон о любви говорит! Вот еще какая песенка – значит, и он о любви!

Или русский романс японскому колокольчику не указ? И он звенит о чем-то своем, на своем языке… как и мы, даже в Турции, думаем только о своем и только на своем языке.

2. Борис

«Господи, что же делать?!» – Борис давно научился все читать на лице жены, и сейчас, когда она, о чем-то поговорив с поселковым сторожем, тяжело поднималась на террасу, на ее лице была именно такая смесь озабоченности и отчаяния.

Вечно делает из мухи слона и волнуется из-за любой мелочи. Ему, конечно, ничего не скажет, с нарастающей злобой подумал он, не соизволит. Типа от него толку никакого, что с ним говорить, только «не волнуйся» да «не переживай», а из них шубы не сошьешь.

Шубу Татьяна давно сшила. Не купила, а именно сшила – на заказ, такую, какую хотела. Почему эта пресловутая шуба определила ход их семейной жизни на несколько лет? Борис однажды пытался что-то выговорить о знаменитой шинели – как жалок тот, кто подменяет истинные ценности… но Татьяна взвилась так, что отбила у него охоту проводить литературные параллели.

«Истинные ценности может себе позволить только тот, кому есть что надеть! – сердито закричала она. – И есть что есть! И на что детей растить! А образованность свою… знаешь, что можешь с ней сделать! Никому от нее не жарко, не холодно!»

«Достоевский с компанией вон вышли из гоголевской «Шинели», а мы вышли из Танькиной шубы!» – острил он потом, когда находил подходящего слушателя. Ибо никчемная, по мнению жены, образованность – тот еще крест: поговорить и то не с кем.

Из шубы, вернее из мечты о шубе, выросла сначала идея заработать любым способом, потом, после нескольких челночных рейсов, она преобразилась в другую, в итоге была создана даже небольшая фирма или ее подобие, и образованность Бориса тоже оказалась, наконец, востребованной. Так, по крайней мере, казалось Татьяне, и он старался не разочаровывать ее.

В конце концов, в чем-то она, безусловно, права: диплом историка – вещь сугубо декоративная, на жизнь зарабатывать надо, все равно пришлось бы менять специальность, осваивать, чего доброго, какую-нибудь бухгалтерию, идти на компьютерные курсы… это в лучшем случае. В худшем – вообще на какой-нибудь рынок… Борис не мог без содрогания вспомнить своей попытки (первой и последней!) помочь жене реализовать партию привезенных из Турции шмоток.

Нет, то, чем они занимались сейчас, просто прекрасно: чего стоит сама возможность проводить почти все лето на курорте! От него, в сущности, требуется совсем не много: привозить вновь прибывших и увозить уезжающих, рекламировать местные красоты и изображать из себя гида в кое-как организованных экскурсиях. Остальное время он совершенно свободен, может купаться, валяться на пляже или около бассейна, читать, думать, гулять… чем не жизнь? Мечта поэта!

Интересно, что там стряслось такого, что у нее на лице такой траур? Вроде все было в порядке, уезжать никто в ближайшие дни не собирался, про приезд Николая он, само собой разумеется, помнил, из новеньких только одна семья, но и те практически освоились – самое лучшее время.

Или опять из-за Инки? Да, дочь, конечно, давала повод, но это же возраст такой, подрастет, успокоится.

– Тань, ты чего? Случилось что-нибудь? – не спросишь – еще хуже: черствый, ничего не замечаешь, я кручусь, работаю, а тебе на все плевать… старые песни о главном. Ничего, она еще увидит… если не сорвется его план и все получится… получится, должно получиться, все так удачно складывается, нарочно не придумаешь. Вот тогда можно будет припомнить и шубу, и все остальное.

– Ничего, – сказала Татьяна таким тоном, что было понятно: случилось, но ему знать необязательно. Ну и ладно, не очень-то и хотелось, Борис демонстративно опустил глаза в книгу – читать ему не хотелось, все взятые с собой книги он уже перечитал по два раза, а приезжающие дачники привозили только детективы в бумажных обложках, такие, которые не жалко выбросить. Он потом пролистывал эти оставленные в пустых спальнях разваливающиеся покет-буки и так и не смог заставить себя отнестись к ним как к нормальным книгам.

Татьяна села напротив, вытащила откуда-то (из пляжной сумки, что ли?) свой вечный растрепанный органайзер и принялась судорожно листать его, одновременно нажимая какие-то кнопки на телефоне.

Деловая женщина… мечта поэта? Ей бы похудеть да перестать одеваться в эти ее сарафаны, которые только для огорода и годятся. И лет ведь еще немного, как-то отстраненно подумал Борис, как будто оценивал не собственную жену, а совершенно незнакомую, случайно остановившую взгляд женщину. Здесь никто так не одевается – все покупают себе что-то модное, шорты-майки всякие.

– Черт, – сказала Татьяна, – черт, черт, черт…

– Да что такое-то? – Борис попытался вспомнить, не забыл ли он сам чего-нибудь важного. Нет, если бы дело было в нем, она бы сразу на него и набросилась. – Проблемы какие-нибудь? Или опять акулы?

«Акулами» они называли не настоящие проблемы, а весь тот надуманный негатив, который в последнее время так и сыпался из Интернета в предкурортный сезон. Как-то весной мир облетела шокирующая новость: у побережья Эгейского моря впервые за сколько-то там обозримых лет (примерно с Гомера) появились (о ужас!) акулы! На всех пляжах от Кушадасы до Бодрума, читал Борис четкие энергичные, какие-то очень убедительные строки, вывешены красные флаги, запрещающие купание; закрываются отели; испуганные туристы разбегаются по домам. Объехав три ближайших пляжа, Борис не обнаружил на них никаких флагов, кроме привычных голубых, обозначающих экологически безупречный по мировым стандартам пляж, потом полистал местные газеты, потом посмотрел местные новости. Языка он не знал, но что речи об акулах не было вообще, мог поклясться. Татьяна в это время в полуобморочном состоянии, похожем на нынешнее, отвечала на международные звонки обеспокоенных клиентов: «Танечка, что там у вас? Это правда?! Нам ехать или нет?» К вечеру того же дня выяснилось, что вся история была буквально высосана из пальца: то ли недобросовестный переводчик, то ли (как считала Татьяна) некий злоумышленник и ее личный враг таким образом истолковал крошечную заметку в местной газете. Говорилось в ней вовсе не о нашествии акул, а о том, что в одном крошечном заливе (называющемся отнюдь не Бодрум, а Бонджук!) из-за нашествия туристов оказался под угрозой заповедник, куда раз в год приплывают небольшие, не агрессивные, никого не трогающие песчаные акулы. Таких заповедников в мире всего два, писали обеспокоенные ученые, и один из них на территории Турции, и желательно было бы не строить больших отелей в этом заливе. Песчаные акулы, самая большая из которых может быть около метра, не крупнее нашего осетра, никогда никому не мешали, и сохранить популяцию… дальше было уже все ясно. Красные флаги развевались лишь в воображении газетчиков, либо были банальными государственными.

То же бывало и с птичьим гриппом, якобы свирепствовавшим в Турции, и с террористами, и с авариями на дорогах: они бывают везде, но накануне туристического сезона, назло активной Татьяне и ей подобным, весь этот негатив выплескивался на головы слабонервных доверчивых, не очень богатых людей, озабоченных проблемой нормального отдыха.