Страница 4 из 28
Мики стало не по себе оттого, что он не мог вспомнить ту маленькую сумочку. Он почувствовал, как краснеет, и неловко заулыбался людям из очереди. К счастью, те, что стояли сразу за Мики, все еще выказывали терпение. Правда, высокий косоглазый пьянчуга, живший за парком, начал вздыхать и испускать кислые винные пары, но и он не возмущался. «Люди за время бомбежек определенно стали лучше и терпеливее, – подумал Мики. – Никто никуда не спешит».
– Как это человек может взять и исчезнуть? Я вас спрашиваю. Известное дело – только так, как дух. А что это на самом деле означает? Что это за «духовитость» такая? Вы меня понимаете?
«И что она заладила «известное дело, известное дело»?» – начал возбуждаться Мики.
– Вы – человек Божий. Занимаетесь духами. Поразмыслите над этим, – Лола многозначительно подмигнула Мики и отвела свои выпученные глаза назад в киоск. Как черепаха. Огромная.
«Кто-нибудь когда-нибудь видел госпожу Лолу вне киоска?» – пронеслось в голове у Мики.
Священник даже не подумал разгадывать загадку, которую ему задала черепаха-киоскерша. Если бы священники вмешивались во все, что им доводилось слышать от своих прихожан, они бы быстро сходили с ума. Испытав облегчение оттого, что ему, наконец, удалось закончить разговор, не обидев госпожу Лолу, Мики отделился от очереди у табачного киоска и, как смертник, с грустью наслаждающийся, быть может, последним теплым весенним деньком в своей жизни, медленно, едва переставляя ноги, побрел по направлению к дому. Там его ждали традиционное распитие кофе с друзьями и повседневный анализ политической ситуации. А в этот раз он мог поделиться с гостями и сигаретами, как истинно гостеприимный хозяин. По дороге Мики приветствовал соседей, выбравшихся на улицу, чтобы немного погреться на солнышке подле домов с окнами, перекрещенными самоклеющейся лентой. Ленты те люди наклеивали, чтобы защитить себя от осколков битого стекла в случае близкого попадания какой-нибудь ракеты, но священнику Михаилу они почему-то больше напоминали символ крови агнца на косяках еврейских домов в Египте. Явный знак надежды людей на то, что их обойдет стороной ангел уничтожения.
В окне дома № 6 паркетчик в толстой полосатой пижаме и с обязательной сеточкой на голове как раз курил сигарету. Шевельнув пожелтевшими усами, он лишь по-приятельски кивнул попу головой и облокотился на оконную раму. Ничто не указывало на то, что в доме № 6 случилось что-либо необычное.
Мимо Мики прошли два местных парня, которых поп знал только в лицо. В руках они несли ящик пива.
– Нам сегодня на вечер! – на ходу весело бросил худощавый дылда с волосами, похожими на мокрую щетку. – Может, и вы, отче, заглянете?
Мики догадался, что его приглашали подняться на крышу высотки и за компанию посмотреть фейерверк противовоздушной обороны и проследить за взрывами в городе.
Вечерами, когда раздавалась сирена воздушной тревоги, местные парни – в основном те, что до начала бомбардировок предпочитали проводить время в кафе и барах, – поднимались на крыши домов. И там, сидя на раскладных стульях и накрытых картоном ящиках, они под пиво или более крепкие напитки дразнили смерть и болели за родную противовоздушную оборону, у которой не было больших шансов на успех в противостоянии с самой дорогой американской техникой.
Мики не входил в число тех, кто проводил ночи в бомбоубежищах, но и не горел желанием испытывать судьбу и поддразнивать смерть. Кроме того, ему как человеку семейному, да еще и священнику, не подобало распивать алкоголь на крышах и ругать невидимую силу поднебесья.
Поэтому он вежливо улыбнулся и поблагодарил парней за приглашение.
Дойдя до середины улицы, Мики заприметил толпу перед своим домом. Он ускорил шаг. Какой-то фургон – судя по всему, машина «Скорой помощи» – перекрыл проезд, а вокруг него кружили без дела соседи. Немного в стороне стоял восьмилетний сын Мики, Божа, тихонько ударяя наполовину сдувшийся баскетбольный мяч об асфальт.
«Речь не о моих, – эта первая мысль, промелькнувшая в голове священника, принесла ему минутное облегчение, но затем он снова предпочел обеспокоиться и возвыситься до уровня всеобщей христианской любви: – Из-за кого они собрались?»
Мрачная, но спокойная попадья махнула Мики рукой из окна, а соседи расступились, чтобы пропустить его поближе к центру происшествия – с уважением, как человека, связанного со смертью.
С посеревшим лицом, без очков, накрытый по горло простыней, Драги Джавол лежал на носилках, вперив взор в небо. Когда Мики приблизился, старик слегка повернул голову набок, к священнику.
А в тот самый момент, когда его соседа, потряхивая, заносили в машину, Мики почудилось, будто Драги Джавол ему подмигнул!
И только тогда священник вспомнил о неисполненном обещании, данном старику больше недели назад. Мики испытал искушение тотчас же достать позабытую коробку и побежать в церковь, но, когда фургон скрылся за углом и собравшиеся люди начали расходиться, появился художник Чеда с женой и дочкой. И они вместе поднялись по ступенькам.
Вечно усталая Звездана чуть ли не с порога начала сетовать на новое творческое искание Чеды, из-за которого он облепил всю комнату газетными страницами с объявлениями об умерших для поминания. Чеда же, в свою очередь, обвинил Звездану в алчности. Он взялся за большой проект – написать иконы для каждого серба, должного умереть. Работал и днем, и ночью. О, если бы он только смог всех умерших в грядущий период обеспечить своим образом-«пропуском» в Царствие Небесное, если бы ему удалось одарить всех умирающих своей любовью! Это был бы мистический акт и качественный прорыв на новый уровень. Какой – он не знал, руководствуясь лишь интуицией. А Звездана во всем этом сразу узрела возможность хорошенько подзаработать. Надо было только войти в долю с фотокерамистами. Люди непременно захотят, чтобы на надгробных памятниках их родных вместо фотографий упокоенных находились иконы – в этом Звездана не сомневалась. И без того все так нахваливают упокоенных, что слова уже все расточили. А вот образы не расточаемы.
Подвергшаяся нападению Звездана обвинила Чеду в том, что из-за покойников, таращащихся на нее со всех стен, ей начали сниться страшные сны. Покойная бабка являлась ей чуть ли не каждую ночь, а это явно не к добру.
И тут Чеда и Звездана серьезно разругались.
Чтобы как-то разрядить обстановку, Вера рассказала им о том, как околел попугай Цуне, и она его украдкой закопала во дворе. Детям же сказала, что попугай вернулся на юг в свои родные места.
Теперь уже Звездана с Верой заспорили о том, насколько педагогично заводить с детьми, да еще такими маленькими, разговоры о смерти.
Мики присутствовал лишь частично. Сидя в кресле, он мыслями то и дело возвращался к ящику комода, где лежала коробка из-под рубашки, бередившая ему совесть. На протяжении нескольких дней он не встречал старика и совершенно позабыл о данном обещании. А тот, быть может, лежал все это время этажом выше больной. Кто знает, кто вообще вызвал «Скорую помощь».
Мики всегда презирал людей, не желавших помогать страдальцам, но готовых оказывать услуги людям, от которых что-то зависело. И вот сейчас священник пенял и себе за то, что уподобился им. Как какой-то корыстолюбивый и бесчувственный поп.
Дети во дворе подрались. Дочка художника завыла как сирена. Женщины вышли на веранду, чтобы успокоить ребят.
Мики хотел воспользоваться возможностью и исповедаться другу, но тот, едва завидев спину жены, приблизился к его лицу, выразительно глядя Мики в глаза, и принялся объяснять ему детали своего художественного замысла.
То, что он делал, копируя иконы, Чеда все больше воспринимал, как некую учтивую и благонамеренную ложь. Но он не знал, как передать кистью то, что чувствовал на самом деле. Вынужденный заботиться о семье (Звездана не работала), он поставил производство икон на поток. Заказ здесь, заказ там – художник брался за все. В определенный период времени иконы в Сербии можно было обрести только на заказ. Когда же вспомнили о нации и Церкви и начали снова праздновать «славу», сербы друг другу передали и устное предание, согласно которому каждому, кто заботился о себе, следовало иметь дома хотя бы икону своего святого покровителя.