Ледяной Ирис

- Забавно, что видишь ты опасность близости к господам в качестве слуги, но не видишь беды в том, чтобы поддерживать их на поле боя, - нахмурился Шигэру, - И к кому ты направишься?! Думаешь, столь легко удастся тебе когда-нибудь взглянуть на правителей этой земли, как на равных?! Однако, высокого же ты о себе мнения.

Сибори нахмурился, и в упор посмотрел в глаза Шигэру:

- Не понимаешь ты ничего. Или считаешь, что я был бы недостоин править, если бы достало мне сил?! Пусть я мог бы и не сесть на императорский трон, но думаю, что сумел бы я кого-то из правителей к победе привести и править из-за спины его. По крайней мере, достаточно умён я для этого.

Неожиданно засмеялся Шигэру – и Сибори обиженно умолк. Отсмеявшись же, проговорил старший юноша:

- Послушай себя, если ты так умён! Твои слова – слова ребёнка, который ничего не смыслит в жизни! Надо же, поверить в то, что повстречал духа, который предрёк тебе великую судьбу! Всё-таки иногда я понимаю, что ты слишком молод. С тобою рядом я чувствую себя стариком.

Сибори опустил глаза, чувствуя острую неприязнь к словам чужим. Значит, даже Шигэру не готов поверить в то, что подобное возможно?! Что же, он покажет ему, на что способен – даже если придётся уйти прочь.

- Сибори, - неожиданно посерьёзнел снова голос Шигэру, - Ты можешь говорить что угодно, но я тебя никуда не отпущу. Клянусь жизнью, клянусь всем, что у меня есть: пока бьётся моё сердце, ты этот дом не покинешь. Просто пойми: я не желаю тебе зла, я лишь хочу, чтобы сохранил ты и то немногое, что имеешь. Может, и похож ты на лиса-оборотня, но ты всего лишь человек. А люди умирают слишком легко, Сибори. Особенно те, кого даже за внешность его могут прогнать или убить. Ведь знаешь ты, что бывает с теми, кто народу пугающим кажется: раньше спасал тебя отец, теперь защищаю я. Люди верят мне и знают: тот, кто дорог мне, не причинит вреда им. И то в деревне нашей могут тебе вслед плюнуть. А ты… ты ведёшь себя, точно самонадеянное дитя, не имеющее ума. Может, ещё и сажей или чернилами волосы вымажешь?! Если даже и выкрасишь ты волосы, то что сделаешь с глазами?!

- Я не собираюсь внешность свою скрывать, - холодно отозвался Сибори, начиная понимать, что и впрямь будет Шигэру до последнего стоять на своём, - За океаном не помешало мне это жить, не помешает и теперь. Кто же пожелает смерти мне, от того я и сам избавлюсь.

Шигэру нахмурился, явно собираясь ещё что-то добавить к словам своим, но неожиданно послышалась возня за стеной: проснулся мужчина-пациент. Бросив лишь «Поговорим позже», направился темноволосый лекарь в соседнюю комнату.

Сибори смотрел ему вслед, и в голове отчего-то всё ярче, чётче пульсировали чужие слова: “Пока бьётся моё сердце, ты этот дом не покинешь”.

“Пока бьётся моё сердце…”

========== Глава IV: Ответ. ==========

Никогда бы не подумал Сибори, что с каждой минутой всё ярче, чётче станет вырисовываться в сознании то, что ему придётся сделать, чтобы освободиться. Нет, и раньше хотелось ему покинуть места эти, но сейчас желание уйти прочь, не оглядываясь, находилось на грани безумия. Омерзительным казался и привычный вроде бы запах, и бедная обстановка дома, и даже Шигэру, что так кротко смотрел на больного, накладывая ему новую повязку.

Мужчина жив, но его глаза потухли. Может, и будет его жизнь счастливой, но нынче он похож на сломанную игрушку, выброшенную ребёнком. Ведь ещё вчера не был он таким. И что же так искалечило его: война – или же собственная трусость, неготовность заплатить достойную цену за жизнь?

На террасе показалась его супруга, видимо, желавшая как можно скорее своего мужа подальше от «оборотня» увести. Именно это, во всяком случае, виделось в глазах её: презрение, со страхом смешанное. Тёмно-карие, почти чёрные глаза глупой женщины, не понимающей, что не во всём мире все так же черноволосы и темноглазы, как она и прочие жители островов. Самое омерзительное, что только может в мире существовать: человеческая глупость.

- Вы пришли к своему мужу? – точно со стороны, слышал Сибори свой голос, звучащий на удивление глухо. Точно и не он говорил, а некто другой, засевший глубоко в груди его; и не уверен был Сибори, что этот кто-то доброжелателен по отношению к нему самому.

Женщина демонстративно проходит мимо, словно нарочно отводя взгляд: она не выдерживает взора того, кого считает монстром, напрямую, глаза в глаза. Ненависть душит, и в висках стучит кровь: даже эта глупая, некрасивая женщина с отвисшими грудями, которые не может скрыть даже серая ткань её одежды, презирает его. Даже такая мразь находит в себе силы, чтобы плюнуть вслед тому, кто стократ лучше неё…

- Здравствуйте. Вы вовремя, - голос Шигэру доносится будто сквозь толщу тяжёлых, давящих вод. Он улыбается этой женщине, и с нею он приветлив и добр.

Неожиданно всплывает в воспалённом уме странное осознание: а ведь Шигэру считает его таким же уродливым, как и все эти люди. Быть может, вовсе не из светлых чувств к нему он согласился приютить Сибори, а лишь из желания приручить существо, которое считается опасным, из желания обладать им, точно каким-то диковинным зверем? Ведь не может он, в самом деле, считать красивым того, кто столь сильно отличается от него.

Он… так же глуп, как и местные люди, и даже его познания в медицине не способны этого изменить. Сибори поспешно отвернулся, не желая видеть, как станет Шигэру разъяснять женщине, как правильно перевязывать рану и как часто повязку менять, чтобы предотвратить повторное заражение. Уйти, уйти. Просто потому, что слишком легко сейчас становится думать о странной мысли, никогда ранее не смевшей возникнуть в голове:

«Убей его, убей, - шептал неведомый голос, - Чего стоит чужая жизнь, если он держит тебя при себе, словно ты его вещь?! Ты не принадлежишь никому, и ты достоин большего, чем прозябать в глуши. Думаешь, со временем смирится он с тем, что ты желаешь уйти? Убей, убей, ведь это же просто. Ты ведь знаешь, как жизнь хрупка; ты ведь знаешь, как её спасти, и как разрушить».

Сибори зажмурился, словно бы надеясь, что пропадут безумные мысли, но нет, сквозь стук крови в голове всё яснее и отчётливее звучал словно рвущийся из самых глубин души голос.

«Я дам ему шанс. Пока ещё могу», - так решил Сибори, торопливо поднимаясь; не укрылось то, что он к выходу из дома направился, от Шигэру:

- Куда это ты собрался? – встревоженный голос раздражает отчего-то, и хочется послушаться странного голоса, ударить, убить…

Даже сейчас останавливает. Не даёт уйти. Не даёт освободиться. И никакие попытки успокоиться не имеют ни малейшего эффекта: кажется, словно нечто в груди сдавливает, ворочается, не позволяя даже вдох сделать.

Но Сибори промолчал, хотя и понимал, что вряд ли сумеет противостоять безумному, мрачному желанию: желанию избавиться от тех, кто не верит в него, считает хуже себя.

«Ты не хуже, нет, - шепчет голос, - Ты лучше, во многие разы лучше них. Разве они знают хотя бы малую долю того, что знаешь ты? Даже Шигэру не так хорош, как ты: быть может, он и неплох на своём месте, но разве хоть раз в жизни держал он в руках клинок? Нет, никогда не происходило ничего подобного. Он слаб, и так же, как и окружающие люди, верит в предрассудки; зачем он тебе?»

Вот, наконец, Шигэру проводил женщину и её супруга, оглядываясь на Сибори. В его взгляде – усталое тепло. Так не смотрят на равного; более вероятно, что подобным взглядом смеряют родители глупых и непослушных детей, не желающих волю их исполнять.

- Что с лицом твоим? Ты злишься?

Знал бы Шигэру сейчас, что нашептывал неясный голос! Столь отчётливо видел Сибори то, что должен сделать, чтобы избавиться от цепи, его сковывающей, что страшно становилось. Ведь нельзя же столь чётко видеть то, что не свершилось ещё; быть может, такова судьба, если столь настойчиво внутренний взор демонстрирует мёртвого Шигэру, лежащего у порога дома, на том самом месте, где стоит он сейчас?

- Сибори, ответь мне.