Страница 12 из 21
Я не был, строго говоря, заключенным – скорее ученым, работающим день и ночь в замкнутом пространстве, создавая лучшие по качеству и более портативные балантхасты. Более точно настроенные на вынюхивание магии. Иногда я забывал о своем положении. Когда работа шла хорошо, я настолько уходил в нее, как когда-то у себя в мастерской.
Стыдно, однако следует сознаться: иногда я с наслаждением отдавался той полной изоляции, которую обеспечивала камера. Когда нечем заняться, кроме как работать, можно горы свернуть.
– Ну посмотри, я тебе сладкое принесла, – теребила меня Пайла. – Ты же любишь.
Она сидела с той стороны решеток моей мастерской, протягивая мне еду.
Я сел, глядя на нее.
– Мне теперь есть не хочется.
– Вижу. Ты худеешь.
– Я всегда был худой.
Пайла грустно смотрела на меня:
– Прошу тебя! Если не хочешь есть ради себя, поешь хотя бы ради меня. Ради Джайалы.
Я неохотно встал, пошел к ней, по-стариковски шаркая.
– Ты плохо выглядишь, – сказала она.
Я пожал плечами. Последнее время меня мучили кошмары. Часто мне снилась река моих жертв. Во сне безвольные людские тела текли по улицам туда, где стоял, ожидая, палач – мясник в клобуке, перерубающий им шеи. Топор взлетал, как серп на жатве, головы катились во все стороны. А я стоял у истока реки, бросая в нее всех подряд. Поджигал их голубым огнем, а потом швырял в течение, и река несла их, вертя и качая, к последнему водопаду – плахе.
Пайла протянула руку сквозь решетку, сжала мои холодные пальцы. У нее на коже виднелись морщинки, ладони поражали неожиданной сухостью. Я подумал, что эти руки были когда-то мягкими, в дни ее молодости, но не мог такого припомнить. Она сжала мне пальцы, и я, вопреки всем обещаниям самому себе, припал к решетке, прижал ее пальцы к своей щеке.
Тяга к ее теплу – против этого я почти не мог устоять. Магистр Скацз предложил нам «облегчение», как он выразился, но после первого нашего свидания так сально осклабился, предлагая новое, что я не выдержал и плюнул ему в лицо. Его это так разозлило, что он запретил пропускать ко мне Пайлу почти на полгода. И лишь когда я пригрозил перерезать себе горло осколком стекла, он смилостивился и снова разрешил ее визиты, хоть теперь мы виделись через решетку. Я целовал пальцы Пайлы, страстно нуждаясь в ее доброте и человечности, потому что сам стал черствым и смердящим кровью.
В нескольких футах от нас сидел стражник, полуотвернувшись всем корпусом, создавая подобие уединения. Его звали Джаиска. У него была семья, усы надлежащей длины, свидетельствующей о трех сыновьях, и все они пошли по его стопам в стражники. Вполне приличный человек, желавший создать нам какую-то возможность пошептаться через решетку.
Не то что Изаак, который обожал потчевать меня рассказами о виденных им казнях, происходящих из-за моего изобретения. Он говорил мне, что на пятьдесят миль от Каима не найти теперь домовладельца, что не прошел бы проверку балантхастом. Головы выставлены теперь не только на городских воротах, но и на широком мосту, перемахнувшем через Сулонг и соединившем Каим с его меньшим братом. Голов столько, что мэру надоели горы трофеев и он распорядился просто сбрасывать тела в реку – пусть плывут в море.
– Как Джайала? – спросил я.
– Лучше, чем ты. Расцветает наша красавица. И растет. Скацз опять не разрешил мне ее привести, но с ней все хорошо. В этом ты можешь не сомневаться. Скацз – зло, но он в восторге от твоей работы и потому заботится о нас.
– Чужие головы в обмен на сохранение наших. – Я оглядел мастерскую. – Сколько я убил людей? Сколько крови на моих руках?
– Об этом нет смысла думать. Они пользовались магией, что всегда было запрещено. Не безвинные овечки идут под топор палача.
– Не забывай, что и мы пользовались магией. И остаемся в числе смертников, спасибо Скацзу.
– Не стоит о таком думать, только с ума сойдешь.
Я посмотрел на нее с горечью:
– Я тут уже два года, и все еще не нашел спасения в безумии. Так что вряд ли найду.
Она вздохнула:
– Как бы там ни было, но теперь все пошло на убыль. Меньше стало желающих испытывать розыскные способности мэра. – Она придвинулась ближе. – Говорят, теперь он проверяет наличие средств магии только на людях слишком богатых или чересчур влиятельных. Этих он вынюхивает со всем старанием и конфискует имущество.
– И никто не сопротивляется?
– Многие пытаются, но он пользуется поддержкой. Крестьяне, живущие возле терновой стены, говорят, что наступление плетей замедлилось. Кое-где стену даже отодвинули. Впервые за много поколений – стену отодвинули!
– Отодвинуть можно было бы на мили, если бы мэр попросту использовал балантхаст по прямому его назначению.
– Что уж об этом думать. – Она протолкнула матерчатый сверток с хлебом через решетку. – Вот. Ну поешь, пожалуйста.
Но я помотал головой и отошел, не взяв приношение. Мелочно, конечно, и я осозновал это. Но сорвать зло было не на ком. Мелочный бунт – вместо настоящего, на который мне не хватало духу.
Пайла вздохнула. Я услышал шуршание, потом ее слова, обращенные к Джаиске.
– Дай ему, когда передумает. И себе возьми. Не позволяй ему уморить себя голодом.
И она ушла, оставив меня с моей мастерской и машинами убийства.
– Не держи на нее зла, – сказал Джаиска. – Она остается с тобой и твоей дочерью, хотя запросто могла бы уйти. Старина Скацз ей не дает покоя. Пристает и пристает.
Я обернулся:
– В смысле?
Он пожал плечами:
– Пристает.
– Она такого не говорила.
– Тебе – нет. Не хочет, чтобы ты глупостей натворил.
Я вздохнул, устыдившись своего ребячества:
– Я ее не достоин.
Джаиска засмеялся:
– Никто никого не достоин. Ты их завоевываешь и каждый раз надеешься, что это навсегда. – Он протянул мне хлеб: – Мог бы и поесть, пока свежий.
Я взял хлеб и отрезал ломоть на рабочем столе. Отрезал и Джаиске. Аромат меда и розмарина – в сочетании с вонью мелии и мяты и гари от углей из очага, где плавилось стекло.
– В странном мире мы живем, – сказал я, показав на рабочий стол. – Все эти месяцы усиленно искали магию, а теперь Скацз вдруг опять требует балантхастов, уничтожающих терн. Может быть, он и правда решил снести стену зарослей?
– Ну, в каком-то смысле, – фыркнул Джаиска. – Он вырубает в терновнике новые земли для друзей – своих и мэра. Для тех, кто им наушничает. Для любимых стражников.
– И тебе тоже достанется надел?
Джаиска пожал плечами:
– Я рядовой мечник. Знаю свое место. Не занимаюсь магией, когда охотники рыщут повсюду. Надеюсь, что мои сыновья научатся правильно махать мечом. Земли мне не нужны, награды не положены. С мэром дел не имею.
– Вот это и есть мудрость, наверное, – вздохнул я. – А я вот думал стать спасителем нашей страны.
– Терновник почти остановлен, – ответил Джаиска. – Вряд ли кто сейчас творит магию, кроме Скацза. По-настоящему. Не могу даже припомнить, когда последний раз появлялся в городе побег терна. Это спасение – своего рода.
– Не то, на которое я надеялся.
Джаиска в ответ засмеялся:
– Как можно быть таким сообразительным с приборами и таким чертовским дураком с людьми?
– Я уже слышал это от Пайлы.
– Потому что это правда, алхимик. – Услышав новый голос, Джаиска вскочил на ноги. – Прошу прощения, если обидел, сударь.
В коридоре показался Скацз:
– Стражник, пойди займись чем-нибудь.
– Слушаюсь, – ответил Джаиска, коснувшись лба, и вышел.
Скацз сел на освобожденный им табурет. Остановил взгляд на остатках приношения Пайлы.
– Попросил бы у тебя твоего прекрасного хлеба, но боюсь, как бы ты мне туда нитей терна не подложил.
Я мотнул головой:
– Терн слишком хорош для такой твари, как ты.
– Твари, значит. И правда, твари. – Он улыбнулся. – Самой могучей твари в этой стране – твоими стараниями, алхимик. Головы магистров Алакана все на кольях. – Он вздохнул. – Сила – к ней привыкаешь, как пьяница к вину. Ощущение силы, текущей через тебя… нет, никому этого не понять. Песня сирен для нас, владеющих мастерством. Но ведь ты и сам это знаешь.