Страница 19 из 27
23 февраля 1504 года Генрих официально стал считаться принцем Уэльским – спустя почти два года после смерти его брата Артура. В июне, за четыре дня до тринадцатого дня рождения принца, он покинул Элтем, чтобы присоединиться к королевскому двору. Время было выбрано не случайно: тринадцатилетие считалось временем превращения мальчика во взрослого мужчину. В Ричмонд Генрих прибыл теплым летним вечером, но перспектива жизни рядом с отцом, которого принц почти не знал, казалась ему пугающей.
По прибытии придворные и советники принца влились в королевский двор. Принцу было приятно узнать, что его дяде Артуру Плантагенету позволили остаться с ним вместе с другим придворным, сэром Генри Марни, и другими слугами. Король позаботился о том, чтобы сыну и наследнику служили доверенные придворные (а точнее, следили за ним). И среди этих доверенных лиц оказался сэр Ричард Эмпсон, восходящая звезда при дворе. Эмпсон вошел в совет принца.
Генрих и сам пристально следил за сыном. Теперь он проявлял к его воспитанию и обучению гораздо больше внимания, чем раньше. «Ничто не ускользало от его внимания», – замечал один наблюдатель[105]. Хотя совершенно понятно, что неуверенный король-параноик захотел держать единственного сына поближе к себе, но королевскому наследнику требовалось совершенно другое. Король не поощрял независимости, а всячески сдерживал и ограничивал принца, вникая в каждую мелочь процесса воспитания. Попасть в покои принца можно было только через королевские. Когда принц хотел покинуть дворец – ради охоты или турнира, придворные, назначенные отцом, выводили его через боковую дверь в личный парк и постоянно находились при нем.
«Поразительно, насколько король любит принца Уэльского, – писал испанский посол. – Разумеется, в мире нет лучшей школы, чем общество такого отца, как Генрих VII»[106]. Принц посольского восторга не разделял. Хотя внешне он вел себя по отношению к отцу в высшей мере почтительно, близким друзьям он жаловался на удушающую заботу. Было ясно, что долго он такого не вытерпит. Принц Генрих превратился в красивого, атлетически сложенного юношу. Он вызывал всеобщее восхищение. Его огненно-рыжие волосы, хорошая фигура и чувственные пухлые губы идеально сочетались с огромной физической силой, доведенной до совершенства на турнирной арене. Особенно могучим принц выглядел рядом с изможденным, худым отцом. Испанский посол называл его «гигантом» и клялся, что «в мире нет более достойного молодого человека»[107]. Физическая сила Генриха была велика даже в юном возрасте. Один из его противников, граф Ричард Кентский, «сражаясь с принцем» во время тренировки, ушел с поля со сломанной рукой[108].
Принц Генрих собрал вокруг себя группу молодых единомышленников, разделявших его страсть к турнирам. Среди них были Уильям Хасси, Джайлз Капел, Томас Кайвет и Чарльз Брэндон. Брэндон быстро стал любимчиком королевского сына. Он был на семь лет старше Генриха, но во многом на него походил – настолько, что некоторые считали его «незаконнорожденным братом» принца[109]. Семья Брэндонов давно доказала преданность короне, и Чарльз вырос при королевском дворе. В семнадцать лет он был уже истинным придворным и в день бракосочетания Артура и Екатерины сражался на турнире.
Но личная жизнь Брэндона была не столь безупречной, как его придворная репутация. В 1503 году он влюбился в одну из камеристок королевы, Анну Браун. Вскоре Анна забеременела. Когда разразился скандал, покровитель Брэндона, граф Эссекс, потребовал, чтобы Чарльз женился. Брэндон согласился, но нарушил данное обещание и женился на тетке Анны, Маргарет Мортимер, которая была на двадцать лет его старше. От потрясения у Анны случился выкидыш. Истинные мотивы Брэндона стали ясны очень скоро – он продал собственность жены и на полученные деньги стал вести экстравагантную жизнь при дворе. Вскоре после этого он добился аннулирования своего брака на основе слишком близкого родства и уехал в Эссекс, где в печальном уединении жила Анна. Чарльз увез ее в церковь в Степни и женился на ней. Свидетелями были несколько его близких друзей.
Поощряемый Брэндоном и другими молодыми придворными, принц Генри активно занимался спортом и музыкой, пил и развлекался с женщинами. Вместе со своей свитой и группой дам принц танцевал до поздней ночи. В свое время он скинул мантию, танцуя на свадьбе своего брата, а теперь производил фурор, танцуя «в одной рубашке и без туфель»[110].
Подобное поведение встревожило короля и его советников. Было решено, что следует «подавить» увлечение чрезмерно активными видами спорта и аморальное поведение наследника престола. Возможно, это было вполне разумное решение, но если они рассчитывали, что юный Генрих немедленно подчинится, то серьезно недооценили силу характера принца. В последние годы правления Генриха VII его сын твердо и уверенно отстаивал собственную независимость. Он был очень похож на деда по материнской линии, Эдуарда IV, и являл собой разительный контраст с унылым, больным, старым королем. Всеми ненавидимые советники короля, Ричард Эмпсон и Эдмунд Дадли, делали монарха еще более непопулярным.
А тем временем переговоры о свадьбе сына короля с Екатериной Арагонской продолжались. Король приказал, чтобы принцессу не допускали к принцу, хотя большую часть времени они жили в одном и том же дворце. Если так король хотел заставить испанскую принцессу еще сильнее желать брака с принцем, его план удался. В письме к отцу принцесса призналась, что «лучше умрет в Англии», чем откажется от плана выйти замуж за брата своего умершего мужа[111].
Да и принц, которому редко позволяли общаться с Екатериной, был явно влюблен в нее – по крайней мере, его привлекала рыцарская идея «спасти» несчастную испанскую принцессу. Возможно, он влюбился в нее еще мальчиком, когда в возрасте десяти лет сопровождал ее к старшему брату. Однажды он признался отцу, что считает ее «прекрасным созданием». В одну из редких встреч, в Новый год 1508 года, принц подарил Екатерине подарок одновременно романтический и патриотический: «прекрасную рубиновую розу, закрепленную в розе из белого и зеленого»[112].
В деликатной и сложной игре международной дипломатии королю приходилось играть против времени. Его здоровье в течение нескольких месяцев ухудшалось. Каждую весну его преследовал хронический кашель – теперь же кашель стал постоянным. Король страшно похудел. Придворные счета показывают, что, когда он отправлялся в свои охотничьи угодья, свите приходилось по несколько недель жить в каждом месте. Хотя причина этого не называется, но, скорее всего, король был слишком слаб, чтобы переезжать куда-то без длительного отдыха.
В феврале 1507 года у Генриха случился первый серьезный приступ тонзиллита, который поразил его после смерти Елизаветы. В следующем месяце симптомы стали настолько серьезными, что придворные стали опасаться за жизнь монарха. Скорее всего, у Генриха был туберкулез, осложненный астмой. Он остался в Ричмонде под присмотром решительной матери, которая стала ему еще ближе, чем в прошлые годы. Генрих слабел на глазах. Он не мог глотать ни пищу, ни воду. Он с трудом дышал. К середине марта король почти умирал. Леди Маргарет отобрала нескольких доверенных слуг, которым было позволено посещать ее сына в личных покоях. Она сама была настолько уверена в скорой смерти сына, что заплатила герольду Подвязки, Томасу Райотсли, двадцать шиллингов, чтобы тот «сделал книгу траурных одежд», и 57 фунтов 6 шиллингов и 8 пенсов за значительное количество «черной материи». Духовникам короля было приказано служить мессы за его душу, а исповедник леди Маргарет, Джон Фишер, получил распоряжение находиться поблизости. Но, несмотря ни на что, к концу месяца Генрих поправился. 31 марта испанский посол де Пуэбла был призван в личные покои и нашел короля выздоравливающим. Кризис миновал – на сей раз.
105
Pe
106
CSPS, Vol. I, no. 398.
107
CSPS, Vol. I, no. 552.
108
Pe
109
Weir, Henry VIII, p. 98.
110
Pe
111
CSPS, Vol. I, nos. 551, 553; CSPS supplement to Vols I and II, no. 23.
112
Pe