Страница 58 из 96
— Виноградов… Виноградов Петр Гаврилович… Я…
Ирина приняла к сведению:
— Очень приятно.
— Мне сказали, что вы, наверное, и есть… так сказать, моя дочь… Вас зовут, кажется, Ирина?
Она совсем растерялась, двигает в его сторону стул.
— Садитесь, пожалуйста.
— Ничего, я постою, спасибо… Я на минуточку. Внизу меня ждет машина. Я приехал, так сказать, не один. Меня одного не пускали. Там в машине моя жена и Эмма… Дочь…
Он думал, они в машине сидят. Станет такая тетка статичность соблюдать. Не выдержала неизвестности, приперлась с дочкой вместе. Я, если бы знал, не открывал дверь. Жена у него сучковатая оказалась и худая, как засохшее дерево. Шею облезлой лисой обмотала и разоряется.
— Этот гражданин в шляпе — мой муж. Предупреждаю, если вы думаете, что он главный инженер СМУ и много получает, то глубоко заблуждаетесь, глубже, чем я в свое время. Он врио. Временно исполняющий обязанности. Я четырнадцать лет за ним замужем, и он все четырнадцать лет врио. И к тому же этот облезлый кот, да, да, облезлый. Сними шляпу, ты в гости пришел. Пусть все посмотрят на твою бессовестную плешь. Он за свою жизнь столько накуролесил! Мы уже платим алименты мальчику из Москвы, от которого он не смог по своей слабовольности отказаться, хотя юридически все было в нашу пользу.
Бывают же такие люди! И говорит, и говорит, не остановишь. Он ей:
— Нинель!..
Она:
— Я лгу? Это неправда? Ты хочешь сказать — это неправда?
Шеей верть, а лиса у нее мотается, так мотается, что, я думал, вот-вот у лисы хвост или голова оторвется. Я на всякий случай стал между нею и Ириной. Все уже ее поняли, а она продолжает объяснять:
— И к тому же у него гипертония, которую он должен лечить, и законная дочь, которую он должен воспитывать, как подобает. Эмма, иди сюда. Но вам, кажется, больше восемнадцати?
Это она на Ирку посмотрела и опомнилась. Ирка тоже взяла себя в руки, спокойно ей выкладывает:
— Скоро двадцать один.
Тут она невозможно как обрадовалась, говорит:
— В таком случае, не понимаю, зачем вы нас сюда привезли? Отцовский платежный закон действует только до восемнадцати.
— Нинелечка, зачем ты ставишь все на юридическую платформу? Конечно, не каждый месяц, а время от времени мы сможем ей помогать, пока она в институте учится.
Я уже пожалел, что втравил Ирку в это знакомство.
Но я же не знал, что он привезет всю семью с собой и что у него жена — оратор.
— Вы что… думаете, мне деньги нужны? — спросила Ирка.
— А что же?
— Вот что…
Ирка показала на портрет. Святое семейство — раз-два — повернулось к портрету. Стоят, смотрят, будто их столбняк схватил. Нинелечка спрашивает:
— А при чем здесь этот портрет?
— А при том, что это портрет моего отца.
Ирка Виноградова нарочно так сказала, чтобы совсем их сбить с панталыку. Они засуетились, базар около портрета устроили. А Ирка отошла и смотрит издалека, как будто видит перед собой не человеков. И на меня один такой взгляд бросила. Это она зря, конечно. Отец ее, может, хороший человек, только при такой дикой жене боится проявлять свои человеческие чувства. А Нинелечка тянет напудренный носик к портрету, кудахтает:
— Товарищи, произошло недоразумение. Это же не он. Определенно, не он. Когда я увидела генеральские погоны, я сразу поняла, что это не он.
А Иркин отец поддался на эту провокацию, говорит:
— Кажется, это на самом деле не я.
Потом он в пединститут приходил, деньги Ирке смятые совал, а разговору по душам не получилось.
Я думал, Ирка после встречи с настоящим отцом снимет портрет со стены, и дядя Федя так думал, а она не сняла. Ольга Дмитриевна у нее спросила, она ответила, что к портрету испытывает больше родственных чувств, чем к живому отцу.
Так и остался висеть.
Татьяна Осипова
1
У Горе-Горева пропал трельяж. Ему надо было гримироваться, чтобы сыграть третьего прохожего, но кто-то подшутил над ним, оставил старика без зеркала.
— Никто не знает, куда делся мой трельяж? — виновато спросил он, входя в актерскую комнату.
— Не знаю, — сухо ответила Татьяна.
— У него угол отбит справа.
— Не знаю.
— А на обороте написана моя фамилия чернилами.
— Не знаю.
Татьяна отвернулась. Горев постоял немного и пошел дальше, сгорбленный, жалкий.
Пробежал семеня главреж. На секундочку обернувшись к Татьяне, Борису, Анатолию, он хмуро, словно кидая кость, кивнул:
— Здрассьте!
Все трое накинулись на эту кость, раздался хруст ответного приветствия.
И снова появился Горев. Он шел, послушно опустив голову, за инспектором сцены Ярославской, но та его не видела, не хотела видеть.
— Где Горев? — спросила она, важно задрав подбородок.
— Я же за вами иду, — подал робкий голос Горев.
Ярославская приняла это к сведению, но не сочла нужным обернуться.
— У вас трельяж с отбитым углом?
— Да.
— Я нашла ваш трельяж, — сообщила она, прикалывая какую-то бумажку к доске приказов. — Его девушки взяли. Он у них наверху. Можете пойти и забрать от моего имени.
Через несколько минут вошел с трельяжем Горев. Татьяна хотела снова отвернуться, но не успела.
— Таня, у вас не найдется карандаш номер два? — спросил он.
— А зачем вам?
— Я хотел наложить легкий грим, — вежливо объяснил он. — Но кто-то опять забрал у меня все карандаши и коробочку с пудрой вместе с ящиком стола. И трельяж вон у девушек наверху оказался.
Татьяна сказала, где он найдет у нее нужный ему карандаш, и, отвернувшись, нервным движением попросила у Бориса сигарету.
— Спасибо, — услышала она и передернула плечами… Закурила, села на краешек подзеркальника. Дым стлался вверх по зеркалу, затуманивая отражение. Татьяна увидела будущие морщины на своем лице, перхоть в волосах, жалкую и заискивающую улыбку… И услышала противный старушечий голос: «Никто не знает, куда делся мой трельяж?» Она поняла, что ее в театре ожидает такая же участь, что и у нее будут ради шутки забирать трельяж и коробочку с пудрой вместе с ящиком стола.
Загримировавшись, Горев появился важный, торжественный, с тростью.
— Кафе уже было? — спросил он.
— Давно, — буркнула Татьяна.
Горев приоткрыл дверь на сцену.
— Катя, Катя, скоро ли мой выход?
Катя выплыла из темноты, уставилась на него и вдруг хлопнула себя ладонью по лбу так, что у нее чуть очки не свалились на пол.
— Господи, про вас-то я совсем забыла. А я думала, что мне надо сделать? Где ж вы раньше-то были?
— Я гримировался. У меня трельяж девушки к себе наверх унесли.
— Совсем забыла. Ничего, — успокоила она его, — у вас роль без слов, никто не заметит. Вы только сами помалкивайте.
Она захлопнула дверь. Горев потянулся, чтобы снова ее открыть, но взялся за ручку и обмяк. Посмотрел на Татьяну, на Анатолия, на Бориса.
— Как же так?
2
Татьяна, закутанная в шубку, купленную в «Детском мире», возвращалась из театра после вечернего спектакля. Ирина в это же время возвращалась с вечера в пединституте. И в воротах своего дома они встретились.
Во дворе блестела узенькая накатанная мальчишками ледяная дорожка. Снег несколько раз ее присыпал, но кто-нибудь из гостей дома № 217 наступал нечаянно и, хлопнувшись, подметал подолом пальто или шубы.
Татьяна, весело поздоровавшись с Ириной, неожиданно разбежалась и лихо прокатилась через всю дорожку, показывая, что веселье Нового года просто захлестнуло ее, закружило и она расшалилась до того, что не может остановиться.
Ирина тоже разбежалась вслед за Татьяной и прокатилась по дорожке. Они вбежали в подъезд. Отряхнулись от снега и на какое-то мгновение замешкались около батареи, и каждая почувствовала свою одинокую неприютность.
— Почему одна? — спросила Татьяна.