В кольцах Сатурна

Так ли это было — кто знает? Мэтью Норт вздохнул и прошел мимо удивленных дверей таверны.

Он избегал выжидательных взглядов крестьян, чьими функциями было угождать ему во время его отпуска, он не хотел ни видеть, ни общаться с теми, в груди которого пульсировало не сердце, а маленький мотор, не способный забиться в волнении, а за радушным взглядом стояла не память, а банки данных. Только девушки были настоящими. А все остальное являлось технологической фантазией.

Внутри Гостиницы ничего не изменилось. В самом деле, Мэтт мог бы поклясться, что поленья, горевшие в большом каменном очаге, были теми самыми, которые он видел в день отъезда. Но вот хозяин не был тем же самым. Мэтью уставился на маленького, полного — и безусловно живого — человека, который вышел из-за стойки бара, чтобы поприветствовать его.

— Зевс IX решил, что человеческий персонал может лучше выполнять свою работу, — пояснил он. — Таверна — это одно, но Гостинице нужна человеческая рука. Он предложил пожизненную должность мне, работу моей жене и дочери, при условии, что мы будем учиться и получим все сведения о жизни в середине двадцатого века, а так же сами будем вести такой образ жизни, который символизирует Гостиница. Я согласился, и вот я здесь. Добро пожаловать домой, Мэтью Норт.

Безусловно, хозяину еще не сообщили, что базы Бимини больше не существует.

Мэтью не стал просвещать его и позволил себя повести к большому деревянному столу, стоявшему перед очагом. Тут же жена хозяина, сильная женщина с глазами цвета портвейна, принесла тарелки с дымящейся едой и пыльную бутылку венерианского «кьянти». Мэтью почувствовал голод, который не знал много лет, и с аппетитом накинулся на еду. Выпил вина. Вино оказалось красным и согрело его до самых костей. Наевшись, он тут же почувствовал сонливость.

— Я бы поспал, — сказал он.

Жена хозяина нажала кнопку зуммера в конце стойки, и через секунду в зал вошла высокая девушка с каштановыми волосами до плеч. На ней были плотно облегающие брюки и короткие башмачки, а белая пласти-блузка покрывала руки и плечи и свободно ниспадала до самых бедер. Молодость кричала из ее синих, затуманенных глаз.

— Фаустина покажет вам вашу комнату, — сказала жена хозяина. — Просите у нее все, что хотите, и она отыщет это для вас.

Девушка шагнула вперед и взяла его вещевой мешок. Он пошел за ней через боковую дверь к внешней лестнице. На втором этаже она остановилась и повернулась.

— Может, вы хотите девочек?

Насмешка в ее глазах смутила Мэтью. Он опустил взгляд к полу.

— Нет, — сказал он. — Не сейчас.

Она пожала плечами и пошла дальше по лестнице. Мэтью следовал за ней, поражаясь плавным движениям ее ног и скрытой в них силе. Молодость бурлила в каждом ее движении. Господи, как бы я хотел снова стать молодым! — подумал он. Внезапно он почувствовал себя ужасно обманутым — словно у него отняли жизнь и любовь. Ему очень хотелось склониться к ее плечу и выпить часть ее юности и силы. Ему хотелось увидеть желание в ее глазах. Но вместо этого, когда она на мгновение остановилась в дверях комнаты, которую приготовил ему хозяин, он увидел в них только жалость.

Она опустила на пол его вещмешок.

— Возле кровати есть кнопка зуммера, — сказала она. — Если вам что-нибудь надо, только нажмите ее.

Она повернулась и вышла из комнаты.

Мэтью слышал ее шаги на лестнице. Затем все стихло.

Комната была большой. Все комнаты в Гостинице были большими. Большой и пустой.

За прошедшие десятилетия он спал в десятке таких комнат. И будет спать теперь в этой, спать сном мертвых, и забудет звезды, пространство и одиночество. Забудет он жалость, которую увидел в глазах молодой девушки, и забудет, что единственная любовь, которую он знал, была любовью, которую Дом Кристопулоса оплачивал в твердой валюте и которая находилась в том же списке услуг, в который были занесены и хлеб, и вино. Он забудет, — по крайней мере, на какое-то время, — что, несмотря на все замедление времени, которое дали ему космические перелеты, и это относительное бессмертие, он был уже совсем старым стариком.

Он подбросил дров в огонь в большом каменном очаге и расстелил огромную кровать под балдахином. Разделся, принял душ, затем забрался в кровать под ватное одеяло и почувствовал, как его усталое тело погружается в глубины матраса.

Он подумал о Беттингере и Флинне, двух других пилотах джет-тракторов. Беттингер, наверное, уже долетел до Бимини и увидел, как темное море бушует там, где только недавно стоял поселок андроидов, огражденный от озера. А еще через несколько месяцев — лет, если считать независимое время, — туда прилетит Флинн. И оба они вернутся с пустыми капсулами.

Мэтью вздохнул и повернулся на бок.

Он ничего не мог тут подумать. Базы Бимини больше не существовало, вот и все. Он мельком подумал о капсуле на орбите и задался вопросом, почему Зевс IX не захотел ее просто спустить вниз. Но пути Бога по природе своей были неисповедимы и неподвержены сомнениям, поэтому Мэтью Норт тут же перестал ломать голову над этим вопросом и уснул.

Стук в дверь вырвал его из снов об утраченной юности.

— Да? — сказал Старый Мэтт Норт, садясь в постели. — Кто там?

— К вам посетитель, мистер Норт.

— Посетитель? Кто?

В голосе Фаустины послышался страх.

— Гера Кристопулос. Она ожидает вас внизу. Поспешите, мистер Норт!

Удаляющиеся шаги. И опять тишина.

Какое-то время он сидел, застыв от испуга. Затем встряхнулся, встал с кровати и достал из вещмешка свой лучший костюм. Залез в него, дрожа всем телом, смочил и расчесал редеющие седые волосы. Темная щетина на щеках встревожила его — нужно было побриться перед тем, как ложиться спать. Но теперь было слишком поздно.

Гера Кристопулос. Жена Зевса IX...

Она была высока и холодно-красива. В темных глазах под тонкими черными бровями было нечто, напоминающее о бесконечности космоса. Темные волосы были скручены на голове в какой-то цветок и ниспадали как вода фонтана киммериан, и в ней микрозвездочками сверкали отсветы пламени очага, возле которого она стояла. Алый саронг, закрепленный серебряной цепочкой у горла, трижды обертывал ее стройное, как у Юноны, тело и завершался серебряной полосой чуть выше правого колена.

Она отстегнула зажим, удерживающий плащ из меха горностая, и плащ упал на пол, покрыв каменные плитки, как снег, скрыв ее обутые в сандалии ступни, и она надменно стояла в этом снегу, а свет камина усиливал дерзость ее рук, плеч и полуобнаженных ног.

Войдя в комнату, Мэтью на мгновение подумал, что уже где-то видел ее. Но за этой абсурдной мыслью тут же последовало объяснение. Частенько потомки повторяли физические черты давно усопших предков. Здесь было точно так же. Это не Геру он видел, а Диону Кристопулос — жену Зевса IV и прабабушку Геры.

Память, выпущенная на волю, тут же заиграла в его голове. Однажды, давным-давно, была снова ночь — ночь, вино и смех, девушки и синтетический джин. Ему снова было сорок пять лет, и снова странная неугомонность возникла в душе, словно не стало этих прошедших с тех пор лет, и он из душной Гостиницы перенесся на продуваемую ветрами улицу.

Неприветливость ночи потрясла его, но он не стал возвращаться внутрь за курткой. Он пошел навстречу этой неприветливости. Он упивался ею, он позволил ледяному ветру овевать себя, словно был валуном, стоящим посреди реки и омываемым чистыми, ясными водами. Сатурн стоял высоко, большой и мерцающий драгоценный камень в небесах, купая ледяную равнину синеватым светом и придавая Дому Кристопулоса величественность, которая исчезнет вместе с рассветными лучами солнца.

Что-то в этом легендарном сооружении влекло его. И он пошел навстречу течению реки ветра.

III

Здание стояло меньше чем в километре от Гостиницы, но ветер и холод сделали путь к нему очень трудным. И только повышенное содержание адреналина в крови позволило ему достигнуть ряда искусственных кипарисов, растущих перед колоннами.