Страница 24 из 79
Теперь, когда Амели примерно знала, что искать, вход в западное крыло нашелся довольно быстро. Не изобретая ничего нового. Эдуард повесил еще один гобелен, на этот раз изображающий обесчещенную Лукрецию[17]. Поскольку на первом этаже вход сильнее бросался в глаза, Балькуру пришлось поставить перед гобеленом бюст Юлия Цезаря на мраморном пьедестале.
— Нам сюда, — низким от возбуждения голосом объявила Амели.
Джейн взяла небольшой канделябр с мраморного ящика, по виду напоминавшего сфинкса.
— Может, пригодится?
Боясь опалить свечами, девушки высоко подняли тяжелый гобелен и оказались в небольшой приемной, очень милой и изящной, с украшенными позолотой стенами и резными стульями, настолько тонкими, что на них не то что садиться, смотреть было боязно. Следующей была музыкальная комната с большим фортепиано, украшенным беззаботными пастушками. Кузина с тоской посмотрела на пожелтевшие клавиши, но Амели решительно увела ее в танцевальный зал. Сначала Джейн не увидела ничего, кроме бесконечных коричневых свертков.
— В них только белый муслин, — объявила ее кузина.
— Странное место для хранения ткани.
— Может, в шкафах не хватило места? Раненый здесь, под портретом герцогини Лавальер.
Амели взяла канделябр у сестры, чтобы посветить на кушетку, на которой… никого не было.
— Где же он? — В волнении мисс Балькур заговорила в полный голос. Она махала свечами, чтобы проверить соседние кушетки. — Раненый был здесь, под мадам де Лавальер… Он крепко спал.
— Амели…
Девушка повернулась к Джейн. Неровное пламя свечей создало вокруг лица мисс Вулистон какой-то дьявольский нимб.
— Только не говори, что я все придумала. Уверена, что видела на этой кушетке раненого.
— Я и не собиралась, — серьезно сказала Джейн. — Посвети-ка сюда.
Амели посветила, и на светлом шелке кушетки девушки разглядели свежую кровь.
Джейн осторожно коснулась испачканной обивки.
— Раненый был здесь совсем недавно. Кровь даже не запеклась.
— Кто же перенес его и куда?
Амели растерянно оглядывалась по сторонам, будто надеялась увидеть в темном углу злодея.
— Скорее всего вынесли в сад через одну из стеклянных дверей.
Мисс Балькур распахнула ближайшую дверь настежь.
— Ее недавно смазали, — отметила Джейн.
Вручив канделябр кузине, Амели вышла в сад, оставив Джейн осматривать зал изнутри. В Париже давно не было дождей, и на земле не осталось следов, равно как и налипшей грязи на каменных дорожках. Двери, бесконечные двери с трех сторон. Раненого могли внести в любую. Амели обходила сад по периметру, заглядывая во все двери по очереди. В отличие от западного двери северного и восточного крыльев, были чисто вымыты. Мисс Балькур уже видела две комнаты для рисования, одну музыкальную, малую столовую, потом большую, занимающую почти все северное крыло.
— Амели! — позвала неслышно подошедшая Джейн. От неяркого пламени свечей по каменной балюстраде поползли причудливые тени. — Пойдем, хочу кое-что показать.
— Раненого внесли в одну из этих дверей.
— А потом вниз по лестнице, в комнаты прислуги? — подсказала кузина. — Боюсь, мы его потеряли. — По садовой дорожке девушки возвращались к западному крылу. Увидев статую Афродиты, Джейн замерла. — Но почему он лежал в танцевальном зале с… Что у него за ранение?
— Точно не могу сказать, но я видела окровавленную повязку на лбу. Похоже на глубокий порез, по крайней мере крови было предостаточно.
— Не знаю, — задумчиво проговорила Джейн, — а вдруг это просто рабочий, который разгружал ящики и поранился. Видишь, как все может быть просто?
— Тогда к чему столько таинственности? Зачем прятать его в пустующем зале, а потом поспешно переносить в другое место?
Поднявшийся ветер растрепал кудри, и девушка поспешно их поправила.
— Рабочему стало лучше, он встал и ушел.
— Ради Бога, Джейн! — поежилась от холода Амели. — А ты сама в это веришь?
Кузина нерешительно смотрела на Афродиту, будто ища поддержки.
— Нет, не верю, — тихо сказала она. — И сейчас покажу почему.
Вернувшись в танцевальный зал, Джейн остановилась как вкопанная.
— Ну, что такое? — не вытерпела мисс Балькур, предпочитавшая сначала говорить, а потом думать.
— Ты только посмотри! — Кузина показывала на стеклянную дверь.
— Грязь, ну и что?
— Вот именно! Слишком грязно, будто садовую землю специально размазывали по стеклу. Видишь, здесь и здесь? Слой слишком толстый и однородный, на пыль не похоже. Кажется, кто-то…
— …кто-то не хотел, чтобы сюда заглядывали? — возбужденно договорила Амели.
Она чуть не опалила кудри, и Джейн поспешно убрала канделябр.
— Вот именно, — кивнула мисс Вулистон. — Но зачем? Что может скрывать Эдуард?
Захлопнув дверь, Амели улыбнулась:
— Ну как ты не понимаешь? Это же очевидно! Он помогает Пурпурной Горечавке!
Со вздохом облегчения Ричард Селвик, он же Пурпурная Горечавка, въехал во двор своей скромной холостяцкой резиденции: всего пять комнат и десятеро слуг, не считая камердинера, кухарки и кучера.
— Как я рад, что вернулся! — заявил он худощавому молодому человеку в жилетке и рубашке с короткими рукавами.
— После опасного для жизни пребывания в сердце лондонского общества? — усмехнулся Джеффри Пинчингтон-Снайп, благодаря остроумию еще в Итоне снискавший расположение Ричарда и Майлса.
— Хватит издеваться! — обиженно проговорил Селвик и, сняв шляпу, пригладил волосы. — Я страшно рад, что выбрался оттуда живым!
Сердечно пожав другу руку, Ричард влетел в прихожую и начал рассеянно, куда попало скидывать шляпу, накидку, перчатки. Дворецкий Стайлз, воздев глаза к потолку, тенью следовал за хозяином, поднимая перчатки с пола, накидку со стула, а шляпу с дверной ручки.
— Это все, милорд? — спросил дворецкий оскорбленным тоном короля Лира.
— Попросите Кука что-нибудь мне принести. Я страшно голоден.
— Как прикажете, сэр, — еще сильнее оскорбился Стайлз и обреченно захромал на кухню.
— Он так здорово изображает больного старика! — прошептал Джеффу Ричард, когда они в радостном предвкушении приближающегося ужина вошли в столовую. — Если бы не знал, сколько ему лет, у меня бы сердце разорвалось от жалости.
Пинчингтон-Снайп бросился в кабинет и принес большую стопку писем.
— Ты не единственный, кого он провел. В прошлую субботу я дал ему выходной, думая, что он смоет седину, пройдется по тавернам, попьет пивка. А он, представляешь, уселся перед камином, накрылся шалью и стал жаловаться на ревматизм.
Друзья обменялись многозначительными взглядами.
— Ну, непросто найти хорошего дворецкого… — проговорил Ричард.
— Стайлз еще много лет будет радовать нас своим присутствием, — заверил Джефф.
— Надо же было принять к себе безработного актера! — простонал Селвик. — Хотя все могло быть и хуже, если бы он вообразил себя Юлием Цезарем и стал разгуливать в тоге.
— Представляешь, как органично бы он влился в Совет Пятисот[18]! — насмешливо воскликнул Пинчингтон-Снайп, намекая на законодательный орган, который в 1795 году создали революционеры, пытаясь скопировать классическую модель правительства. — Половина депутатов считали себя Брутами.
— Такие люди опасны, они прочитали слишком много классики. Так или иначе, нынешнее увлечение Стайлза меня вполне устраивает. Надеюсь, он еще не полностью потерял ощущение реальности.
— Похоже, ему действительно нравится быть восьмидесятилетним стариком. Каждую среду он играет в карты с дворецким Фуше, они жалуются друг другу на ревматизм и ругают хозяев, — наябедничал Джефф. — А еще он завел очень странное, но весьма полезное знакомство с горничной из Тюильри. Кажется, у них роман.
— Странное? — переспросил Ричард.
Ну где же ужин? Съестным пока не пахло…
17
Лукреция — супруга Луция Тарквиния Коллатина; заколола себя мечом, обесчещенная Секстом Тарквинием, чем дала повод к свержению Тарквиниев в Риме.
18
Совет Пятисот — одна из двух палат французского Законодательного корпуса (другая — Совет старейшин), созданного в 1795 году Конституцией III года республики. Распущен переворотом 18 брюмера (10 ноября) 1799 года, совершенного Наполеоном.