Страница 19 из 73
— А война — плюс? — не отступаю, цинично язвя, поражаясь логике.
Ухмыльнулся ядовито. Взор на меня. Глаза в глаза:
— Плюс. Она меня… — вдруг повел рукой около, — и всех здесь вас… кормит. Так что да — плюс.
— Война? — уточняю, излишне громко, искренне не веря своим ушам.
— Она родимая, она, — и снова вдох-выдох дымом. Пустил показательно, саркастически серое облако.
Отвернулась.
Вдруг шорох позади.
Но слишком странный, дабы угадать — предположить достоверно.
Оборачиваюсь — одна из «зайчонков» мигом прискакала к Мире и уселась ему на колени. Будто кто током меня шандарахнул — живо отвернулась я вновь. Беглый взор на Рожу — ответил тем же, а затем резво разворот — и взглянул на Мирона.
— О чем и речь, — вдруг тихо гаркнул Федька, но так, чтобы перекричать чужие разговоры, чтобы услышала его я.
Скривилась. Смолчала. Отвернулась полностью к столу. А в груди — так и запекла обида, в горле задрала горечь.
Черти что… бред какой-то…
Спешно ухватила кусок хлеба и принялась позорно жевать, давясь жгучими, жуткими чувствами.
Придурок.
Глава 10. Литофания[15]
Наевшись до отвала и напившись до дурмана в голове — почти все свалили из-за стола. Столпились у костра. Мангал пошел почивать, а вместо него — огромная резная, судя по местным легендам, ручной работы… чаша для костра. Побольше дров — и сесть неровным кругом… кто с кем скооперировавшись, обнявшись. Я — с Федькой (как в старые, добрые былые времена), Ритка — с Мазуром… Мирон же — поначалу бродил по закоулкам, доставая всех своей злостью, а как еще немного навернул горючего — то и недалекими шуточками. Вновь плюхнулся на пенек, и к нему… учтиво всё тот же «зайчонок» прискакал, уселся, да лапки свои, заботливо обвив вокруг шеи, взвесил. То и дело, овца пыталась убаюкать этого паршивца своим изнеженным блеянием, лаской, развратным елеем задурить, затуманить и без того… неясную, и не факт, что все же здоровую голову… не то хищника, не то уже жертвы.
Разговоры о всем — и ни о чем. Вместо гитары — магнитофон на всю катушку. Вместо столбового светила — свет от костра, а в «беседке» — свечи, керосиновая подвесная лампа и чей-то приемник-фонарь на аккумуляторе: бордовая бадейка приличного веса (у бати нашего тоже когда-то такая была).
— Че, Ник, спишь уже? — тихо прошептал мне на ухо Рожа, видя как глаза мои невольно слипаются, будто кто клея туда налил. Пристыжено заулыбалась: бросить всех — и свалить непонятно куда… одной, а главное — оторваться от своего горячо любимого Федьки — сродни прегрешению. Кошмару. Даже если… и не придется больше видеть омерзительной картины ласк Мирашева с беспардонной курицей.
— Не, всё нормально, — тихо смеюсь. — Некит всё выдержит.
— Да ладно! Некит? — вдруг раздался ядовитый смех где-то надо мной, отчего тотчас распахнула я широко веки, а от испуга… сон как рукой сняло. Мира.
— Ну, — рычу недовольно, ибо готова за спектакль «деда Мазая» — на этого гада кинуться и самолично удушить — хотя и глупые предъявы, знаю. Ничего не обещал, да и в пору бы его, вообще, ненавидеть. Но не могу: иной какой-то инстинкт, наверно, собственнический, сейчас вопил во мне, заливая сознание безрассудностью.
— Тот самый, что ли? — еще громче огорошил меня Мирон. — Рожа, че правда? Это и есть твой Некит? — кинул уже брату.
Обмерла я в непонимании. Застыла на миг.
А затем враз перевести, устремить полный изумления взор на Рогожина.
— Ну да, — ухмыльнулся тот.
Тотчас я расселась ровно, готовясь к чему-то… явно непростому. Нервическому.
— А че, че-то не так? — не выдерживаю. Грубо.
Яд вновь исказил беса тонкие уста:
— Так это ты… че ль, народ на районе строила? Завод грабонуть хотела? — загоготал в момент, гадина.
Обомлела я от удивления… от столь… «интимных» подробностей своего детства.
— Там всего-то кольца, куски мусора, взять пытались. И не строила — а в обиду себя и друзей своих не давала.
— Да ладно, — вдруг вклинился уже другой голос. Оборачиваюсь — Мазуров. Шаги ближе (не отстает от него и Ритка, семенит следом). — Не врете? — и тоже рассмеялся.
— Ну так, — вмиг всовывает свои пять копеек Рогожина Младшая. — Их даже некоторые двойняшками считали. С виду — тот еще пацан. Та оторва. И вообще, за «недоразвитость» ее не раз со школы хотели выгнать, вместе с этим, — кивнула на Федьку. — Те еще циркачи: если не побьют кого, то обязательно че-то сломают или спалят. Батя на лапу только и успевал давать, чтобы на них то заяву не катали, то так… до конца голову не отбили злые дяденьки.
— Зато ты… примером для подражания выросла, — гаркнула я злобно и отвернулась, дабы не заматериться в лицо.
— Ладно, понятно всё, — резво перебил нас Мира. — Теперь многое стало на свои места. Хотя… никогда не мог бы подумать, что все те рассказы про вас… с сеструхой, а не…
— Рожа, ты идешь спать? — рявкаю на Федьку, хотя зло… хочется выплеснуть явно в иное лицо. Резво встаю с колен брата.
— Ам… да, — замялся от удивления тот. Но миг — и подчиняется. Поравнялся рядом.
— Куда? — тотчас раздалось девичье пронзительной обидой, где-то в стороне, неподалеку от нас. — А мы?! — наигранно-соблазнительное.
Еще миг — и сами смело окружили, обступили Рогожина. Мотыльки слетелись на свет. Заржал, смущенный, Федька.
— Опа… как вас… опять много, — ухмыльнулся сам себе под нос и обнял двоих, невольно прикипев взором к парочке четвертого…
— Именно, — выпалила та самая обладательница вожделенного. — Просто так не отпустим!
Захихикали вместе с ней и прочие барышни.
Живо обхватили моего Федьку за шею и потащили к себе в толпу.
Заржал еще громче «Кавалер», краснея вовсю от неловкости. Заметал взволнованный взор то на меня, то на них, притормаживая, отчаянно сопротивляясь:
— Ник… я… — пытается обернуться, взглянуть на меня нормально, узреть целиком.
— Да вали уже! — рассмеялась я и махнула в его сторону рукой. — Герой-любовник.
Скрылись, утащили его куда-то на сеновал хохотуньи.
Тихо улыбнулась я сама себе под нос. Уставила глаза вслед сбежавшим уже в сени Ритке с Валиком, повести взглядом задумчиво около — на рассредоточенную толпу… иных гостей сего «торжества», в поисках чего-то такого, али кого-то такого… но зачем — и самой не понятно. Он же — урод, придурок, неадекват, грубиян и бабник. Ненавидеть. НЕНАВИДЕТЬ я его должна!
Но не получается…
Идиотка.
…нет его, где-то делся. Будто ветер — вечно где-то шатается неприкаянный.
Чудило какой-то… То обнимал… словно родную, заботу, нежность проявлял, такой спектакль мой… выдержал, а теперь… и ненужная вовсе. Али… какой-то настойчивый «зайчонок»… всё же уволок его: куда более смелый, сговорчивый, нежели я — дура фригидная, у которой полная голова тараканов, страхов и фырканий.
Черти что…
Ну и пошел ты! Казанова хренов.
Шаги поспешно в дом.
Только куда свою тушу приткнуть-то на ночь?
В голове дурман… (хотя, вроде еще могу трезво, временами, мыслить), но готова уже прямо здесь, на пороге, упасть и дрыхнуть.
Пройтись через мелкие смежные, с закоулками, комнаты — и выйти в общую залу. Диваны, кровати… на полу уже раскинулось пару мужчин на матрасах. Некоторые — даже и не одни… утопая в бесстыдно-откровенных лобзаниях.
Приглушенный свет, легкий переполох — но в основном уже многие определили: кто, где и с кем…
Диван у окна — еще свободен. У изголовья — кровать, но та уж совсем заныканая за грубой. Ночью если кто пристанет — точно не увидят и не спасут, если тот залепит рот или еще чего, накачает чем.
Диван — так диван.
Взять с кровати плед, одну из подушек — и умоститься более-менее ближе ко входу, на виду. Но вторая-то половина моего ложа свободна — лишь бы никто лишний не приклеился. Усердно состроить вид, что сплю…
И пока я тонула в странных, сумасбродных, пьяных мыслях-переживаниях, вариациях грозного будущего, как вмиг прогнулся рядом со мной диван, и в подтверждение ощущений — характерный скрип пружин. Резво обернулась.