Страница 15 из 73
— Мирашев… — от обиды поджала губы я. — Ты вообще бываешь серьезным?
— Да, — уверенно, — когда шутки сочиняю.
Нервно цыкнула я, закатив глаза под лоб. Шумный вздох. Отвернулась.
— Да ладно тебе, — смеется. Придвинулся враз ко мне ближе, вплотную, отчего в испуге я резво обернулась. Чувствую его дыхание. Молчу. Дрожь волной прошлась по всему телу. — Я че… сам себе враг? — рассмеялся внезапно. А в очах так и заплясали черти, отрицая любую адекватность.
Нервически сглотнула я слюну. Чувствую, что задыхаюсь. Но не от помеси табака и алкоголя. Нет. Нечто иное сейчас обволакивало, дурманило меня — …разума, чувства самосохранения и гордости лишая.
Едва осознанная попытка моя отстоять жалкие, последние капли чести, трезвости:
— Судя по всему… тот еще смертник.
— Я бессмертный, — ядовито-деспотическое. Взгляд скатился к моим губам. Очередная волна жара обдала меня сполна, взрываясь необычными, приятными ощущениями внизу живота. — Ну ты… хоть не сильно в обиде на меня? — неожиданно продолжил.
— За что? — от удивления вздрогнула я. Не сразу поняла, собрала осколки былых мыслей, нащупала нить разговора, которую уже так ловко-неловко потеряла… уступая обстоятельствам.
— За то, что… было, — тихо. — Я там… немного все же… перегнул палку, — нервический смех, сдержано.
— Немного? — неосознанно визгом вырвалось из меня. Отстранилась от него чуть в сторону, до расстояния приличия, дабы дышать свободнее.
Ухмыльнулся, но без особой радости, Мирашев:
— Ну-у, — врастяжку. Взор оторвал от меня, поплыл им около. — Ты тоже там… подлила масла в огонь. — Немного помолчав, хмыкнул внезапно. Резко уставился мне в очи (отвечаю участием): — Давно меня так… никто не бесил. Вот и сорвался… чуток.
— Чуток? — язвлю, а сама утопаю в шоке: и хоть мечталось и надеялось, но до конца никак не верила, что нечто подобное от него возможно.
Проигнорировал:
— Я всего-то хотел… немного покатать тебя по городу. Максимум — в кафе, на обед сводить.
— Зачем? — искренне еще больше изумилась.
— Ну… — пристыжено рассмеялся. Пожал плечами. — Зачем?.. — задумчиво. Отвел глаза в сторону. — Так… подразнить немного и… расслабить. Зажатая ты какая-то сильно была.
— Так не без повода, — невольно злобно вышло.
— Понимаю, — резво, с некой грубостью в ответ. Глаза в глаза: — Но это не причина… прогибаться и хоронить себя заживо. Таких уродов… — кивнул головой куда-то в сторону, — знаешь сколько еще по жизни будет? Не так, так иначе по хребту надают. Тут главное — не сломаться, а в остальном — похуй. Вся эта слепая предвзятость, слабость, трусость — они ни к чему. Толка ноль — только хуже. Даже если отхуярили так, что уже не встать, — ползи. И ты сама это (где-то внутри себя) знаешь. Видел.
— Мира! — внезапно крикнул из-за стола Валик.
Злобный, недовольный взор на товарища:
— Че, блядь?! — Мирашев.
— Хватит там по ушам ездить. Иди сюда!
— Я занят! — раздраженное. Отвернулся — взгляд вновь вперил в меня: — То, что ты там творила… по морде бы тебе, конечно, за такое съездить, и то — это как минимум. Но… нельзя не отдать должное: от такой безрассудной храбрости даже я охуел. Как для бабы, — короткая пауза, видимо, подбирая слова. Продолжил: — зачетно, молодец. Так за свою честь стоять надо… а не вон, — кивнул в сторону стола — не договорил, смолчал учтиво. Но я и так поняла…
— Да хватит пиздеть, я серьезно! — и снова громкое, назойливое, гневное Мазурова. — Сюда иди! Пацан вон тему хорошую задвигает! Зацени!
Взор на оратора, на меня. Ухмыльнулся Мирон:
— Ну пошли… глянем, а то ж… заебет, паскуда. Хуже меня, когда за воротник зальет.
Глава 8. Фестиваль радуги. Или просто «чупа»
— Да хватит пиздеть, я серьезно! — и снова громкое, назойливое, гневное Мазурова. — Сюда иди! Пацан вон тему хорошую задвигает! Зацени!
Взор на оратора, на меня. Ухмыльнулся Мирон:
— Ну пошли… глянем, а то ж… за*бет, паскуда. Хуже меня, когда за воротник зальет.
Встает Мирашев — поддаюсь и я. Шаги к столу…
— А ну быстро подвинулись! — гаркнул на парней, мужчин, что теснились рядом с Валиком (Ритку трогать не рискнул).
— Широкий стал? — загоготали те, но подчинились.
Кивнул Мира на меня:
— Присаживайся.
Заливаясь смущением, поддаюсь, следую указу. Залез, расселся подле меня и Мирон. Язвительный, насмешливый, хотя не без интереса, взгляд обрушил на Валентина:
— Ну че там? Удиви.
— Вот, — в момент протянул тот ему салфетку, на которой синей пастой была начерчена какая-то схема, по десять раз перерисованная, исправленная; наведенные в сотый раз по-новому стрелочки: что кто куда… так сходу и не поймешь. Да и нет желания разбираться, вникать. Отворачиваюсь.
— Короче, тут такой замут… — слышу сквозь гул доносящийся голос Мазура…
Взором кружу по столу:
— Та-ак… А где там моя тарелка, можете передать?
— А чаво б и не? — съязвил один из гостей. — Лови! — дерзкий замах, отчего невольно взвизгнула я, но тотчас захохотала, давясь смущением из-за своей невольной наивности и нелепого страха.
— Та че я… дурак, что ли? — гогочет тот.
— Да я… то так, — махнула рукой, уже окончательно краснея. — Спасибо…
Еще один прицел — и выбрала себе интересный вариант, салат, который еще не успела попробовать.
— Слушай, — внезапно кто-то вскрикнул рядом. Смелое движение, напором — и едва ли не сверху навалился на меня, опершись на плечо. Метнул на него недовольный взгляд Мирашев, но тут же отвернулся — не желая терять мысли относительно того, что ему все еще втесывал Валентин. Продолжил мой собеседник: — А попробуй вот этот бутер! Я сам готовил! Лично!
Скривилась я от удивления… и недоверия. Округлила очи:
— А он че, один? А где остальные? — забегала я взглядом (уж больно странная серо-зеленая жижа сверху намазана). — Сил не хватило долепить?
Ухмыльнулся:
— Да вон те хорошо приложились, и я не побрезговал. Ну так че? — молитвой мне в очи. Морально так и нависает, давит на меня.
— А почему именно я? — все еще не могу втолковать. Может, и предвзято отношусь, но чует моя «опа»: не спроста это всё, что-то неладное в этом есть. Хотя… а вдруг, реально человека накрыло? Похвастаться хочет. А откажусь — обижу сильно…
— Да эти… — выпалил, махнув рукой в сторону, поспешно отвечая, — обожрались уже — не лезет, а те, — кивнул головой в дальний угол стола, — кроме водяры… ниче другого не признают. Ну? — и снова тычет мне в рот.
— А че там? — все еще торможу, сражаюсь отчаянно, цепляюсь из последних сил, выискивая возможность отказаться. — Майонез?
— Да его там бадыль! Приправа в основном, разная; рыба… но она о**енная, без косточек! Филе! Ешь! Понравится, не пожалеешь!
Скривилась горестно:
— Чет запах какой-то странный…
— То кориандр!
Поморщилась невольно. Черт… знать бы еще на вкус этот его «кориандр», если так же воняет — то ну его сразу!
— Да ладно, — отчаянно отодвигаю его руку, но тот непреклонен — вот-вот свалиться мне уже все это на кофту. Морщусь от раздражения, злости. — Я так… уже тоже многое не съем, а тут батон.
— Черт! — гневно. — Ну хочешь… слижи! Не ешь батон! Главное — начинка, верхний слой! Уваж! Я же старался! — щенячий взор, нытика причитание.
Шумный вздох — сдаюсь.
Но только хочу взять, как тотчас отдергивается этот упрямый, назойливый типок — не дает:
— Не, из моих рук! — игривое; счастливое.
Едва делаю укус — как едва ли не силой по самую глотку запихивает. Откусываю невольно, жую, периодически прокашливаясь.
Кривлюсь, не могу понять — чет… совсем не того…
Еще немного — и глотнуть. И снова морщусь.
— Во! Спасибо! Умница! Ну как?! — радушно, и аж глаза заблестели.
Лживо, криво улыбаюсь:
— Ну… так себе, — не охота и обидеть, но жуть жуткая… Не дай бог еще раз доведется.
И вновь злобный взор Мирашева на моего незваного «ухажера»: