Страница 8 из 8
— Да если бы она хоть один раз сказала: спасибо, мол, мама с папой, что приняли меня… Папа, мол, я тебя люблю.
Бабушка отвечает ему:
— Да к тебе и подойти-то боязно! Она же к нам по-хорошему, с тортом, в кои-то веки ей премию дали, дай бог, чтоб не в последний раз…
Наташка разговаривает с дедом
Наташка ненавидит семейные праздники.
Однажды она возвращается с продленки и слышит с порога оживление, и пахнет празднично: ну, значит, опять все за столом… Посуда из сервиза как-то по-другому звенит, чем та, которая на каждый день. И голоса в комнате звучат иначе.
Мама выходит встретить ее к порогу. И Наташка видит, что мама смотрит виновато.
— Дочка, — говорит, — я… мы вот…
И дальше мама не знает, что сказать. Наташка снимает кроссовки и входит в комнату. Там говорили о чем-то. Но теперь все поворачиваются и смотрят на нее. И бабушка, и дед, и тетя Галя, и… папа?
— Папа! — ахает Наташка. — Ты приехал!
И чувствует: рядом, за спиной, мама, и у мамы от сердца отлегло. Так взрослые говорят, когда им было страшно, что будет, и оказалось — всё хорошо. Мама боялась, вдруг Наташка не рада будет, что папа приехал… Странная мама — ну прямо как маленькая!
Скоро у Наташки будет другой дом. Мама и папа собираются в дорогу. Билеты уже куплены, и мама наскоро показывает папе свой родной город и рассказывает, как они трое жили без него, и ведет папу на свою работу. А Наташка говорит Толику:
— Мы с тобой должны собрать зверей!
Тартюшу они точно возьмут с собой. Черепахи и не такой путь проделывают, когда едут к нам из пустыни. А если ее посадить в уютную коробку от ботинок, то — кто знает? — может, она и не заметит переезда. Конечно, если на новом месте ее тоже будет ждать свежая капуста и будет достаточно тепло.
С Помпошкой пока неясно. Как он станет жить без своего домика в двухэтажной клетке и без колеса, в котором он уже почти не бегает. Он, может быть, привык на него каждый день смотреть, и ему будет грустно.
Мама вчера сказала смеясь:
— Ну, клетку-то мы точно не потащим!
А про Мявку понятно без вопросов. Мявка — дедов любимец. Он прыгает к деду на колени, дед гладит его машинально. Спрашивает у бабушки:
— Ну, ты ей говорила?
— О чем? — не понимает бабушка.
— Чтобы детей с нами оставила. Ей самой же легче, на новом месте… Пусть для себя поживут.
Наташка слушает. Сидит над тетрадкой, а сама слушает и дышать боится. Вдруг и вправду мама оставит их с Толиком? У мамы теперь папа есть…
— Ну, говорила я ей, — кивает деду бабушка.
— И что она?
— Сам знаешь. Ни в какую.
Дед спрашивает с надеждой:
— Ну хоть одного кого-то? Вот Толика бы, мужичка. Или Наташку. Она большая уже, помогать нам станет.
И он окликает Наташку:
— А? Как ты думаешь? Вырастешь у нас, выучим, будет из тебя толк!
Наташка теряется, немеет.
Дед спрашивает:
— Ну, что молчишь? Плохо, что ли, мы вас с мамкой поили-кормили?
И видит: с Наташкой не поговоришь.
— Плохо мы их кормили? — спрашивает у Мявки.
Мявка отзывается на дедов голос, громче мурлыкать начинает, точно подхватывает:
— Как же… Хорошо кормили! Всех, всех здесь кормят хорошо…
Дед спрашивает его:
— А что, ведь скучно нам с тобой теперь будет? Ой скучно.
Мявка мурлычет довольно, умиротворенно. Горечи никакой он в дедовом голосе не слышит.
А Наташке слышна горечь. И вдруг ей становится деда жаль. Да так, что коленки задрожали. И ноги вот-вот понесут ее через комнату вперед, чтобы она двумя руками обняла деда за шею и стала говорить:
— Дедушка, миленький, ты что, я люблю тебя! И Мявка тебя любит, тебе скучно не будет. Я буду письма тебе писать и приезжать буду!
Наташка не двигается с места. Но она в самом деле это всё говорит. Хотя и очень тихо. Так тихо, что не слышит никто. У нее даже губы не шевелятся.
Только сама Наташка знает, что она деду всё это говорит. А деду — невдомек. Он, как и прежде, водит ладонью по гладкой Мявкиной спине. И жалуется Мявке — уже в который раз:
— Ладно еще ты у нас обосновался. Молодец… Эх, скучно нам с тобой будет, с таким молодцом…