Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 24



— Ну, я пойду. Шаль, не успела обо всем вас расспросить. — Она улыбалась, глаза ее блестели. — В общем, оставляю вам мой дом. Если уйдете к Тоану, повесьте, пожалуйста, ключ в углу за дверью.

Она вышла на галерею. Лыонг взглянул на изголовье кровати и крикнул:

— Эй, Туйен! Вы забыли боеприпасы!

Он вынес кожаный пояс с подсумками и протянул его девушке.

— Какая же я растяпа!

Она покраснела и быстро сбежала по ступенькам.

Оставшись один, он сел у стола, на котором стоял чай, и засмотрелся на ночной Ханой. Радость переполняла его, и он поймал себя на том, что улыбается, сам не зная чему.

«Если бы Дао увидела меня здесь, она б наконец успокоилась! Отсюда, из этой крохотной комнатки, год за годом сестра писала мне письма; о чем только не говорилось в ее «депешах»… И я чуть не с другого конца света посылал «домой» идущие от сердца слова. А «дом» этот — вот он…»

На лестнице послышались тяжелые шаги. Он выглянул на галерею.

— Ага! Давай-давай, заходи!

Тоан просунул голову в дверь и круглыми от удивления глазами обозрел комнату:

— Ушла?

Лыонг расхохотался:

— Увы, ушла на работу. Но мне вручена полная власть над этими апартаментами — до завтрашнего утра. Войдите, сделайте милость. Стаканчик чаю?

— Нет-нет, я ведь пришел на смотрины! Тоан, войдя в комнату, тотчас направился к фотографии Туйен, висевшей возле окна.

— Господи, боже мой! До чего ж хороша!

— Потише! Соседи еще бог весть что подумают. Лучше скажи, как у тебя дома дела?

— Нет ни минуты покоя. К отцу пришли друзья — навестить его; потом приятели разнюхали, что я вернулся, и тоже явились. Только что разошлись. Вот теперь-то я с сестрой и потолкую. Ну, поехали?

— Ага.

Лыонг встал было, но вдруг заколебался:

— Слушай, Тоан, может, я лучше здесь переночую? Чтобы ты мог спокойно поговорить с сестрой и с мачехой. Я вас буду только стеснять. Давай прямо завтра в пять тридцать встретимся на мосту.

— Как хочешь. — Тоан с хитрецой взглянул на него. — Ну, я пошел. Не забудь, комиссар, запретил засиживаться!

Он с грохотом сбежал по ступенькам. Лыонг снова с улыбкой оглядел комнату. Туйен торопилась и опустила полог только наполовину. Узкая деревянная кровать была застлана циновкой, расписанной цветными квадратами; накомарник не был опущен; на циновке лежала маленькая подушка и пестрое одеяло. Трудно сказать, почему, но сразу можно было догадаться, что это девичье ложе. Постояв еще немного, он подтянул полог, взял свой рюкзак, вынул одеяло и расстелил его на полу у балконной двери. Потом достал противомоскитную сетку, улегся и немного погодя заснул, как убитый.



…Его разбудил грохот разрывов. Он вскочил и поглядел в окно на темное ночное небо: ожерелья огненных бус одно за другим взлетали ввысь. Свист зенитных снарядов, взрывы и шелест осколков сливались с ревом реактивных самолетов и протяжным всем сирены. Минут через десять все смолкло. На улицах были потушены огни, в темноте слышались перекликающиеся людские голоса. Наконец сирена прогудела отбой, и зажглось электричество.

Он включил лампу и посмотрел на свои часы: половина третьего. Погасив свет, он снова лег, закрыл глаза и вдруг увидел перед собой Туйен — лицо ее было точь-в-точь как тогда, у лампы. Прежде чем уснуть, он долго еще ворочался с боку на бок.

Проспал он до начала пятого. Быстро встал, собрался и через четверть часа уже сидел за столом и писал на клочке бумаги записку Туйен. Он оставил ее на видном месте, вышел и запер дверь. Соседи еще спали. Стараясь не шуметь, он спустился по лестнице, взял велосипед и помчался, как на кроссе, к мосту Лаунг-биен. Он был там в пять с минутами. Тоан явился следом за ним.

В шесть утра Туйен вышла из заводских ворот, села на велосипед и быстро покатила домой. Работать в ночной смене было нелегко. Она осунулась и выглядела усталой. Торопливо взбежав по лестнице, она сразу увидела ключ, висевший в углу на стене, отворила дверь и тихо вошла в пустую комнату. В глаза ей бросился лежавший на столе листок. Она сняла винтовку, взяла со стола записку и оглядела комнату; потом, усевшись за стол, перечитала несколько раз короткие строчки и долго еще сидела, улыбаясь. Затем она встала, подошла к зеркалу, сняла спецовку, запятнанную машинным маслом, нацепила на вешалку кепку, повела раз-другой плечами и вздохнула полной грудью. Заперев дверь, она улеглась на кровать, натянула на себя одеяло и через несколько минут уже крепко спала. На губах ее долго еще сохранялась улыбка.

VIII

Июль стоял жаркий. Летчики четвертой эскадрильи участвовали в боях и, кроме того, умудрились закончить программу тренировочных полетов. В одни сутки они умещали три-четыре дня. Все эскадрильи полка и соседи побывали в воздушных боях, без которых не проходило и дня. О них очень мало говорилось в газетах или по радио: несколько скупых фраз, не больше. Лишь вражеская пресса поднимала шумиху после каждого столкновения с «северовьетнамскими МиГами». Но пилоты знали о действиях других летных частей, знали подробности каждого боя — побеждали мы в нем или несли потери, — опыт любой, даже одиночной воздушной схватки становился достоянием всех.

В районе авиабазы противник не довольствовался уже разрозненными бомбежками ближних деревень; он стремился прорваться вплотную к аэродрому. Судя по всему, он перебросил сюда отборную авиационную часть. Ребята из «четверки», следившие за действиями неприятеля, сразу отметили высокое мастерство вражеских летчиков. Американцы стали искусно пользоваться складками рельефа и руслами рек, чтобы незаметно выйти на цели и нанести внезапный бомбовой удар. Обычно они действовали двумя группами: одна бомбила объект, а другая прикрывала ее с воздуха. Янки прибегали к тактическим хитростям: то и дело меняли время налетов, неожиданно сворачивали с курса и атаковали пункты, как будто лежащие в стороне.

Однажды около полудня группа самолетов появилась неподалеку от аэродрома и вызвала на себя огонь противовоздушной обороны. В это время зашедший издалека разведчик промчался на бреющем полете над самой бетонной полосой. Летчики как раз отдыхали дома. Шау выбежал во двор. Щурясь от солнца, он проводил янки взглядом и улыбнулся:

— Орлы сами нарываются на нас!

Тоан тоже выскочил на крыльцо.

— Хорошо бы сбить парочку прямо над аэродромом, а, Шау!

Конечно, эту мысль лелеял не он один.

Лыонг, как и все, не имел ни одной свободной минуты; перегрузка и напряженность стали уже «бытом».

На рассвете они, по обыкновению, сидели в «зале ожидания». Треща и чихая, подъехал мотоцикл Фука, сзади сидел Кхай.

— А, Кхай! — закричали летчики, следуя установившейся уже традиции. — Опять нас обошел!

Но мотоцикл вдруг остановился, политрук спрыгнул на землю и вытащил из кармана конверт.

— Эй, Шау, тебе письмо! — крикнул он.

Шау моментально очутился рядом и протянул руку. Мотоцикл зарычал, обдал его гарью и уехал. Он подошел к фонарю. Конверт был маленький — в половину ладони — измятый и пожелтевший, синие чернила на нем выцвели и потускнели. Где только не побывало это письмо прежде, чем дошло до адресата!.. Подъехал «автобус», Шау сунул конверт в карман и вместе со всеми забрался в кузов.

Лыонг потеснился, чтобы он мог сесть поудобней, достал свой фонарик и протянул другу. Тот молча надорвал конверт и склонился над письмом. Он так и сидел, ссутулясь, одной рукой прижимая к колену листок бумаги, а в другой держа фонарик. Машину трясло, и светлый зайчик прыгал по строчкам. Закончив страницу, Шау перевернул листок и стал читать дальше. Наконец фонарик погас. Он поднял голову и сидел молча, глядя на первые проблески зари. Потом снова нагнулся, включил фонарик и перечитал какой-то отрывок письма. Фонарик опять погас. Шау вернул его Лыонгу, засунул письмо в конверт и спрятал в нагрудный карман.

— Ну, что?

— Письмо от жены. Куча новостей.