Подземное время (ЛП)

Потому что она себя знает. Она знает, к чему это ее приведет. С ее склонностью искать чужим поступкам объяснения, смягчающие обстоятельства, оправдывать их. Чтобы в итоге прийти к выводу: у людей есть все основания быть такими, какие они есть. Но не сегодня. Нет. Сегодня она способна сказать себе, что господин Делебар – просто дурак. Потому что сегодня – 20 мая. И что-то непременно должно произойти. Потому что дальше так продолжаться не может, слишком неподъемная цена. Цена, которую она платит за возможность иметь служебное удостоверение, пропуск в столовую, страховой полис, проездной на три зоны метро. Цена, которую она платит, чтобы не выпасть из потока.

Матильда идет через сквер. Утро еще не утратило своей свежести; в этот час улицы кажутся вымытыми, обновленными; вдалеке слышен грохот мусоровоза. Матильда смотрит на часы и ускоряет шаг; каблуки стучат по тротуару.

Спустившись в метро, Матильда замечает, что на перроне необычно много народу. Люди стоят плотной толпой, не заходя, однако, за пластиковую ленту, обозначающую границу безопасной зоны. Сидячие места заняты, повсюду царит атмосфера угрюмого возбуждения. Матильда поднимает глаза на электронное панно, но вместо цифр, обозначающих время до прихода следующего поезда, на табло горят две полосы. На весь перрон раздается женский голос: «В связи с аварией на линии движение в направлении мэрии Монтрёй приостановлено».

Тем, кто каждодневно пользуется общественным транспортом, хорошо знаком этот особенный язык службы оповещений метро, его синтаксис, иносказания и многозначные обороты. Матильда уже успела выучить эти фигуры речи и может прикинуть, насколько опоздает поезд. «Техническая авария», «перевод стрелок», «координация трафика» означают, что задержка будет незначительной. А если сообщают о «проблемах со здоровьем у пассажира», то есть повод для беспокойства: это значит, что где-то, на другой станции, кто-то упал в обморок, или нажал на тревожную кнопку, или нуждается в эвакуации. «Проблемы со здоровьем у пассажира» могут надолго перекрыть движение. Но хуже всего «несчастный случай с пассажиром» – формула, под которой обычно подразумевается суицид. Эти слова парализуют трафик на несколько часов: надо убрать останки.

В Париже раз в четыре дня какой-нибудь человек бросается под поезд. Матильда читала об этом в газете. Транспортная информационная служба предпочитает не приводить точную статистику, зато известно, что уже много лет функционируют кабинеты психологической поддержки для машинистов, ставших причиной несчастного случая. И не всем удается оправиться. Их признают профессионально непригодными и списывают в кассиры или офисные работники. В среднем, каждый машинист хотя бы раз за свою жизнь сталкивался с попыткой суицида. А в больших городах люди, должно быть, кончают с собой еще чаще. Матильда не раз задавалась этим вопросом, но даже не старалась найти на него ответ.

Последние месяцы, когда она возвращается с работы, ее взгляд поневоле приковывается к рельсам, к щебенке на путях, к черной дыре туннеля. Порой она чувствует, что ее тело, обессиленное и жаждущее отдыха, вот-вот качнется вперед.

Тогда она думает о Тео, Максиме и Симоне. Их образы, яркие и подвижные, заслоняют другие, все другие, и Матильда делает шаг назад от края платформы.

Она пытается отвоевать себе место в толпе. Свою территорию еще надо заслужить. Надо учитывать порядок прибытия поездов и не вторгаться в чужое личное пространство, которое уменьшается по мере того, как перрон заполняется людьми.

Ни один состав не объявляют.

Она не успевает на поезд в 8:45, не успевает на 9-часовой, ни даже на следующий, в 9:15. Конечно, она опоздает. И, разумеется, когда она выйдет из лифта, или у дверей своего кабинета она наткнется на Жака, который везде ее ищет, и он не преминет дать ей об этом знать (пусть он уже три недели не обращался к ней ни единым словом): он с недовольной миной посмотрит на часы и нахмурит брови. Жак внимательно следит, во сколько она приходит на работу и уходит домой, замечает, когда ее нет на месте, выжидает, когда она совершит оплошность. Сам он живет в пяти минутах езды на машине, и ему плевать, что ей, как и большинству городских служащих, каждый день приходится проделывать долгий путь, и что ее опоздание может быть обусловлено множеством объективных причин.

Сейчас самое главное – занять правильное место на перроне. Не дать толпе увлечь тебя назад, держаться своей позиции. А когда подойдет поезд, до отказа набитый раздраженными пассажирами, придется побороться. Согласно неписаному закону, своеобразному подземному кодексу, существующему десятки лет, первые остаются первыми. Любая попытка нарушить это правило тут же пресекается. Издалека доносится грохот, рельсы слегка подрагивают, словно вот-вот подойдет столь долгожданный состав. Но туннель остается пустым и темным. Электронное табло по-прежнему немо. Женский голос молчит. Становится жарко. Матильда украдкой разглядывает других, мужчин и женщин, их одежду, обувь, прически, их зады; она изучает их спины, лица и профили: надо себя чем-то занять. Встретившись с кем-то взглядом, она отводит глаза. Даже в часы пик в общественном транспорте существует некая интимная зона, кокон, условная граница (раз уж невозможно отгородиться физически). Тогда Матильда переводит взгляд на противоположную платформу. Почти пустую.

Там, с той стороны, движение не прекращается, составы следуют один за другим в обычном ритме. Не стоит искать этому объяснения. Люди, едущие в противоположном направлении, садятся в поезд. Они-то приедут на работу вовремя.

Наконец до Матильды доносится шум. Он приближается слева и становится все более отчетливым. Лица поворачиваются, напряженные, нетерпеливые: вот и он! Теперь надо глубоко вдохнуть, поплотнее прижать к себе сумку и убедиться, что она хорошо застегнута. Поезд тормозит, останавливается, замирает. Его распирает, он извергает из себя поток; кто-то кричит: «Дайте же пройти!». Толкотня, давка. Это война, здесь каждый за себя. Вдруг становится вопросом жизни и смерти: сесть на поезд, не остаться дожидаться следующего, который то ли будет, то ли нет, не допустить риска еще больше опоздать на работу. «Да дайте пройти, черт вас возьми!». Толпа неохотно расступается; теперь главное – не упустить из поля зрения двери в вагон, держаться в первых рядах, не дать потоку смести себя, твердо стоять в стороне, но поближе к входу. Внезапно орда устремляется вперед, оставив Матильду позади. Она не успевает. Вагон заполнен до последнего квадратного сантиметра. И все же Матильда знает: она еще может войти, надо только постараться. Надо протянуть руку, вцепиться в центральный поручень, игнорируя возгласы протеста, и подтянуться. Изо всех сил втянуть свое тело внутрь. Толпа потеснится. Перед лицом такой решимости ей придется смириться.

Звучит сигнал закрытия дверей. Матильда почти внутри – осталось только втянуть правую руку. Двери закрываются рывками, не обращая внимания на стенания и жалобы.

Матильда отвоевывает еще четыре сантиметра для своей левой ноги; делает последний рывок; она внутри.

На станции женский голос объявляет, что на 9-ой линии возобновлен обычный график движения.

Все есть вопрос времени.

На следующих станциях Матильда проталкивается глубже в вагон, выигрывает несколько дополнительных сантиметров, держится крепко, чтобы не дать себя вынести наружу.

Нельзя расслабляться.

Воздух в вагоне спертый, люди утрамбованы в однородную массу, плотную и едва дышащую. Раздаются отдельные реплики, но в основном все терпят молча, задрав подбородок к открытым окнам и нашаривая руками опору.

Отличное начало для 20 мая, думает Матильда: сперва жалкая и бессмысленная борьба в лихорадке утреннего часа пик, а теперь целых девять станций держаться изо всех сил, задыхаться, искать глоток воздуха, стоя среди людей, которые за год расходуют не больше полутора кусков мыла.