Подземное время (ЛП)

Приветливые люди – самые опасные. Они подкапываются под крепость, угрожают обороне, еще одно слово – и Матильда расплачется. Бернар возвращается за стойку и вновь берется за свои дела. Время от времени он улыбается и подмигивает ей. В этот час кафе почти пусто; он готовит бутерброды, готовясь к обеденному наплыву посетителей. И напевает какую-то песенку, которую Матильда знает, хоть и не может вспомнить. Одна из тех песен, в которых говорится о воспоминаниях и сожалениях. Завсегдатаи кафе, облокотившись на стойку, слушают ее в благоговейном молчании. Взгляды у них затуманены.

Матильда роется в своей сумке в поисках кошелька. Безрезультатно. В раздражении она резким движением вываливает все содержимое сумки на столик. В куче предметов, разбросанных перед ней – ключи, таблетки от морской болезни, помада, тушь для ресниц, бумажные платочки, талоны на питание – она видит белый конверт, на котором почерком Максима написано: «Для мамы». Матильда открывает его. Внутри лежит одна из тех картинок, которые так популярны у школьников и которые ее сыновья покупают на вес золота наборами по пять или по десять карточек. Надо видеть, как они носятся с этими картинками и постоянно меняются ими друг с другом. Матильда вглядывается в слова, которыми подписана карточка. Старательным почерком, без единой орфографической ошибки, ее сын написал: «Мама, я дарю тебе карту Рыцаря Серебряной Зари. Она очень редкая, но это ничего, у меня есть еще одна. Ты увидишь, это очень сильная карта, она будет защищать тебя всю твою жизнь».

Рыцарь Серебряной Зари одет в пышные сияющие доспехи, он стоит на фоне мрачного холмистого пейзажа, в одной руке он держит меч, а в другой – белоснежный щит, обернув его к невидимым врагам. Рыцарь Серебряной Зари красив, отважен и исполнен достоинства. Он ничего не боится.

Под картинкой указано количество очков, которое имеет карта, и короткий текст – назначение персонажа. «Рыцарь Серебряной Зари без жалости борется со всеми проявлениями зла, что поражают Азерот».

Матильда улыбается.

На обороте, на охряном фоне с матовыми разводами, готическими буквами написано название игры: «World of Warcraft».

Несколько дней назад Тео и Максим объяснили ей, что картинки с покемонами и Ю-Ги-О, на которые они месяцами тратили все свои карманные деньги, теперь в прошлом. Has been. Навечно в шкаф. Теперь «весь мир» увлекается World of Warcraft, и «весь мир» играет только в это. И, стало быть, если у них нет карточек WOW, ее сыновья превращаются лузеров, отщепенцев, в абсолютное ничто.

В прошлую субботу Матильда купила им по два набора карточек каждому; они просто с ума сошли от радости. Тут же кинулись меняться друг с другом, разрабатывать план атаки и стратегию защиты; весь день напролет только и говорили, что о грядущих сражениях. Виртуальных сражениях, которые разыгрывались в коридорах школы, прямо на полу, и в которых Матильда ничего не понимала.

Матильда прячет Рыцаря Серебряной Зари в карман жакета. Карта дает ей силы подняться. Она оставляет на столике деньги, убирает свои вещи обратно в сумку, машет рукой Бернарду и выходит из кафе.

Пройдя десяток метров, она вдруг ощущает, что ее покачивает, она хватается за воздух, сбивается с шага. Стоит подуть легкому ветерку, или лучу солнца попасть в глаза, и она теряет равновесие. Она достигла той степени слабости и расшатанности, когда явления теряют их истинный смысл и масштаб. Той степени уязвимости, когда самое незначительное происшествие может переполнить ее радостью или, наоборот, раздавить ее.

Глава 13

Ему открыла женщина лет пятидесяти, одетая в велюровый домашний халат. При виде Тибо ее лицо просветлело.

– Снова вы?

Ни адрес, ни место, ни тем более лицо этой женщины не вызывали у него никаких воспоминаний.

– Простите?

– Ну, это же вы приходили сюда две недели назад.

Тибо не стал возражать. Подумал, что женщина просто перепутала его с каким-нибудь другим врачом. Он вошел следом за ней и огляделся. Сервант в гостиной, фарфоровые безделушки, глухие шторы в спальне ни о чем ему не говорили. Так же, как и худое тело женщины, ее ночная рубашка из розового нейлона, длинные накрашенные ногти. Осмотрев пациентку, Тибо спросил, не сохранился ли у нее предыдущий рецепт: ему необходимо составить себе представление о лечении, которое ей назначали ранее. На бланке, в самом верху, было указано его имя. Он несколько секунд разглядывал рецепт, свой собственный почерк и дату «8 мая», когда и в самом деле было его дежурство с 7 утра до 7 вечера.

Частенько случалось, что во время смены он посещал двух или трех пациентов, уже знакомых ему. Но обычно он их помнил.

У женщины были все симптомы бронхиального воспаления. Тибо выписал новый рецепт, действуя правой рукой, как он делал уже много лет. Хотя он левша. В последний раз Тибо оглядел все вокруг. Он бы руку дал на отсечение – или то, что от нее осталось – что никогда раньше его нога не ступала в эту квартиру. И, тем не менее, он здесь был двенадцать дней назад.

У него на руках только восемь пальцев. Пять на одной руке и три на другой. Это стало его неотъемлемой частью. Частью, которой он лишен. Признаком, который определяется вычитанием. Это случилось в его жизни; у этого события есть дата и даже примерное время. Оно написано на его теле. Или, скорее, вырублено. Это случилось субботним вечером, он как раз заканчивал второй год изучения медицины.

Тибо учился в Кане и раз в месяц на выходные приезжал навестить родителей. Встречался с друзьями по лицею; они выпивали по стаканчику и отправлялись в Марешалери, на местную дискотеку, километрах в тридцати от его дома. Они набивались по 4-5 человек в грузовичок Пьера, потом пили в баре крепкий алкоголь, танцевали на площадке, разглядывали девушек. Тем вечером они с Пьером заспорили о какой-то ерунде, незаметно перешли на повышенный тон и затронули вещи, которые могли далеко их завести. Тибо учился на медицинском факультете, а Пьер провалил выпускной экзамен в лицее; Тибо жил в Кане, а Пьер работал на заправочной станции своего отца; Тибо нравился девушкам, они всегда обращали внимание на его изящные руки, а Пьер был ростом в два метра и весил 120 килограмм. Пьер был мертвецки пьян. Он несколько раз толкнул Тибо; при этом он кричал, перекрывая музыку: да плевать я хотел на твою смазливую рожу мальчика из хорошей семьи! Вокруг них образовалась пустота. Их попросили покинуть заведение. В три часа ночи они вернулись к грузовику; Тибо сел на пассажирское сиденье, рядом с водителем, двое других – назад. Пьер оставался снаружи, он все еще злился и отказывался садиться за руль, пока Тибо не выйдет из машины. Пусть он хоть треснет. Пусть он выкручивается как хочет. Дойдет и пешком. Дверь со стороны Тибо была открыта, Пьер стоял над ним и кричал, чтобы он выходил. Они еще несколько минут орали друг на друга, даже не слыша протестующих голосов своих товарищей. В один и тот же момент они оба сдались. Тибо ухватился за дверную рамку, чтобы выйти, а Пьер с невероятной силой захлопнул дверь. Машина вздрогнула; Тибо закричал. Его рука оказалась зажата, а дверь заблокировалась. Каждый со своей стороны стал тянуть дверь, трясти, бить по ней ногами. Находясь внутри, Тибо изо всех сил старался не потерять сознание. Он не знает, сколько времени длилось это безумное смятение: от алкоголя их движения были заторможены, они продолжали обмениваться оскорблениями, он все никак не мог высвободить руку, зажатую куском железа. Полчаса, час, возможно, дольше. Возможно, в какой-то момент он отключился. Когда им все же удалось открыть дверь, рука Тибо была буквально расплющена, а два пальца свисали на уровне головки пястной кости. Они поехали в ближайший город. В больнице им пришлось ждать дежурного хирурга.