Хозяин видений

А через секунду на пороге появилась Герда. Растрепанная и злая. Облокотилась о стену и покачала головой.

— Я слегка больна, чтобы бегать. Это если ты забыла. — Она с сожалением посмотрела на правый сапог. Сапоги у нее, к слову, были красивые — высокие, до колен, черные, на шпильке. — Еще и каблук сломала.

Я представила, как она бежит за мной на каблуках, подворачивает ноги, падает и поднимается, семенит по посадке, спотыкаясь о коряги. Нервно улыбнулась. Отступила еще на шаг и крепко сжала импровизированное оружие.

— Тебе лучше уйти, — сказала как можно спокойнее. — Эрик придет.

— Эрик занят. Он не думает о тебе. Когда поглощаешь ауну, не думаешь ни о чем, кроме его кена. Уж поверь, я знаю. А когда Эрик придет, здесь уже никого не будет. Только твое тело. — Она шагнула навстречу, комично прихрамывая. На лбу вокруг раны багровым разливалась огромная гематома, наползая на кожу, изуродованную болезнью. — Я устала бегать за тобой, Полина. Видят боги, я была терпеливой. Даже пыталась предложить тебе выход.

— Выход? — нервно засмеялась я. — Смерть Барта — по-твоему, выход?

— Или он, или ты. Но теперь — только ты. Мне даже будет приятно. Если честно, ты всегда меня раздражала. Даже когда считала меня дочерью. Уж прости, но теплых чувств у меня к тебев никогда не было.

— Я поняла, — хрипло прошептала я. — Не нужно уточнять.

— Меня не убьешь этой штукой. — Герда кивнула на трубу. — Драугры бессмертны.

— Тебе так идут синяки — не могу удержаться, — съязвила я.

— Шутишь? Ну шути. Недолго осталось.

Легкие заполнило горячей лавой — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Из глаз брызнули слезы, я согнулась пополам и выронила спасительное оружие.

Больно. Как же больно! Жжет. Грудь, живот, голову. Казалось, еще секунда — и мозг закипит.

— Я не тратила остатки, — услышала совсем близко пугающий, вкрадчивый голос. — Хранила для тебя.

А потом я перестала видеть. Совсем. Мир расплылся и его заволокло тьмой — холодной, безразличной, подавляющей. Я упала на колени и схватилась за голову. Хотелось выцарапать темноту из глаз, из груди, из-под кожи. Тьма подбиралась к жиле, обездвиживала и, наконец, победила меня.

Я исчезла. Совсем. Меня не было. Я растворилась в темноте, как в одном из тех снов про хельзу. Но тут уже не было ни Люсии, ни Барта, ни темной воды. Только холодный пол и Герда. Во мне. Вокруг меня. Везде.

А потом все схлынуло. И тьма, и боль, и обжигающая лава. Меня бережно подняли с пола, и знакомый голос шепнул на ухо:

— Испугалась?

Я замотала головой. Открыла глаза. Эрик. Тревожится. Обнимает.

— Нет. Ты же говорил не бояться, и я…

Слезы сдержать удалось, только в горле царапался, будто вырываясь наружу, плотный комок. Вспомнилось, как Кира вернулась взрослой — округлое лицо, тонко очерченные брови, родинка…

Кто она теперь? Кем всегда была? Была ли? И когда?

Эрик крепко прижал меня к себе и сказал ничего не выражающем голосом:

— Все почти закончилось. Идем.

— Постой, а как же… — Я обвела взглядом комнату, ища драугра. Она была здесь. Лежала на столе — том самом, застеленном пленкой. Смотрела в потолок и не шевелилась. — Что с ней?

— Магия, — пожал плечами Эрик. — Теперь во мне ее более чем достаточно, чтобы покончить с Гердой навсегда.

— Ауна, — догадалась я. — Ее магия?

Он кивнул.

— Но у меня и своей хватает — я жил с аунами два года.

— Зачем это все? Что это вообще такое? — Я указала на пленку на стенах и полу.

— Однажды я болел, — пояснил Эрик, — а по телевизору шел весьма занимательный сериал. Там главный герой-маньяк убивал своих жертв в такой комнате. Потом распиливал на части, упаковывал в пакеты и сбрасывал в океан. Никаких следов.

— Чего? — ошарашенно спросила я. — Хочешь сказать, ты… ее…

— Драугра нельзя убить, малыш. Они бессмертны.

— Он прав, — прохрипела Герда. — Достаточно одной капли крови, и адепты вернут меня.

— У тебя больше нет адептов, — не глядя на нее, глухо ответил Эрик.

— Влад тоже так думал.

Я вздрогнула, но Эрик успокаивающе сжал мою руку.

— Я не Влад. Касательно адептов… Если ты о том, что на Тибете, то его тоже нет. Впрочем, как и тех, которые в Лондоне и на Бали. Но даже если кто-то остался, ему придется нырять глубоко на дно, чтобы достать кусок твоего тела. Если его не съедят рыбы, конечно же. Знаешь, некоторые виды рыб обожают падаль.

— Эрик, пожалуйста… — простонала она и замолчала. То ли понимала, что ничего этим не добьется, то ли стало стыдно, что выказала слабость.

Странно, но жалости к Герде я не испытывала. Ни сострадания, ни печали. Даже отвращения к тому, что собирался сделать Эрик, не было. Только равнодушие. Холодное, расчетливое и циничное.

— Лучше бы ты умерла, — совершенно спокойно сказал Эрик. — Потому что бессмертие станет для тебя проклятием.

…На улице уже вовсю пахло весной. Теплый ветер приятно обдувал кожу, ветки старой яблони покачивались у нас над головами. А где-то внутри меня росла пустота. Темная и пугающая, как взгляд Герды. Она там, распятая, не в силах пошевелиться, а я… Мне все равно.

Все равно ведь?

— Она — Кира? — тихо спросил Эрик.

Я кивнула. Он понял сам, не нужно объяснять. Так даже лучше. Сброшу все на него — ответственность, необходимость решать, действовать.

Эрик прав, другого выхода нет. Рано или поздно он уйдет, и тогда драугру ничего не помешает меня убить. Она даже при нем не постеснялась.

— Вызову такси. Обещаешь дождаться и не делать глупостей?

— Спать лягу. Устала, — тихо ответила я, и он меня обнял.

— Ты говорила, Кира умерла, — прошептал мне в волосы. — Так и было, Полина. Она умерла. А эта — просто похожа на нее. Оболочка, не более. — Приподнял мой подбородок и очень серьезно добавил: — Дождись меня.

Не знаю, чего он боялся. Возможно, что я сбегу или попытаюсь помешать.

Я ехала домой и думала о прошлом. О моей Кире, которая умерла. Давно. В прохладном Будапеште, на берегу Дуная.

Так бывает — матери теряют детей. Жизнь не заканчивается, они продолжают дышать, вставать по утрам, готовить завтраки, ходить на работу. Забываться в делах. И лишь темными ночами, когда домашние спят, тихо плачут в подушку. Но в целом — живут.

Живут ли? Живу ли я? Цепляюсь за чужие эмоции, за чужую силу, пытаюсь окунуться в тепло, наполниться им, а внутри давно пусто. Только теперь я поняла это.

Не помню, как вошла в квартиру, разделась, приняла душ. Помню себя, лежащей на кровати, с поджатыми под подбородок коленями, в темноте. Без мыслей, без чувств, без движения.

А потом вернулся Эрик. Взял меня на руки, как ребенка, прижал к себе, и пустоту в груди заполнило его тепло. Я расплакалась, а он гладил по спине, молчал и обнимал — такой близкий, родной, любимый. И я впервые испугалась.

Что я буду делать, когда он уйдет? Умру? Сойду с ума? Очерствею?

Он мне нужен, как воздух. Просто нужен.

Постепенно рыдания утихли, и я сидела, прижавшись к Эрику, наслаждаясь его заботой и надежностью, и понимала: я нашла то, что искала. Того самого человека. И должна его отдать. Причем, не кому-то, а призрачному кану, о котором ничего не известно, кроме того, что это высший уровень сознания. Эрик хочет туда, а не меня. Я для него — только путь в новый мир и приятный кен.

И все равно я любила его. Люблю. Буду любить. Всегда. Потому что Эрик — самое настоящее, что было в моей жизни.

— Расскажи мне все, — тихо попросил он.

И я рассказала. О том, как Тан нашел меня для Герды, а Влад все «исправил». О том, как сам Влад потом сделал то же самое, а чтобы я не умерла, провел тут жуткий ритуал. О Кире. Об охотнике. О том, как я искала таинственного хищного в Будапеште, о гибели Норы. О договоре Влада с Альриком.

Эрик слушал молча и думал, и, казалось, я жизнь готова отдать, чтобы узнать, о чем. Но спросить побоялась, а говорить он не торопился. Просто обнимал.

А потом я уснула, и снилась мне синяя комната, а за окном — море. Чайки кружили над скалами, и дельфины плескались в залитой солнцем и покрытой рябью морской глади. Было просто хорошо. Я распахнула окно и смотрела вдаль — туда, где синее море сливается с синим небом.