Страница 3 из 167
- Чтобы вы, и не знали? Вы всех мышей из кладовки поимённо знаете, что соседка на ужин ест, знаете, а куда Лука ходите, нет? Что вы от меня добиваетесь, паразиты?
- Материальной поддержки, - спрятавшись за спину более высокого и крепкого Карла, сказал Марк.
- Пару медяшек, - поддержал его брат.
Карл ткнул того костяшками пальцев:
- Серебряник лучше. Нам это... для важного дела.
- А важное дело у нас это что? - с подозрением спросила матушка. - Не ярмарка случайно? Ладно, будет вам серебряник, если про Луку узнаете.
- А чего тут узнавать? - пожал плечами Марк. - На кладбище он ходит заброшенное, к западу отсюда.
- И что он там делает? - ужаснулась госпожа Горгенштейн, представив как её хилый, слабый сыночек бродит среди старых, прогнивших могил.
- Болтает с трупаками, - хихикнул Карл. - Каждый божий день, и будь я проклят, если они ему не отвечают!
- Карл, не богохульствуй! - приструнила его мать, с ужасом представляя, что скажут соседи, если узнают о том, что её сын каждый день шатается на кладбище. А что будет, если узнают в Церкви! - Нам нужно это прекратить!
- Побить его?
- Запереть в чулане? - подхватил Марк.
- Не, там темно. Лучше заставить его на солнышке жариться. Он же как упырь, света солнечного не любит.
- А он не рассыплется прахом? Он хоть и упырь, но всё-таки родственник...
- Не говорите так о младшем брате! - возмутилась матушка. - Не надо его бить. Я поговорю с Лавелем. Может, он его урезонит.
Если старший сын Горгенштейнов, Томас, выбрал, как и отец, стезю торговли, то третий сын, Лавель, будучи с самого детства благочестивым и набожным, решил посвятить свою жизнь Богу. Сейчас он учился на предпоследнем курсе духовной семинарии, и, сам Епископ Бромель покровительствовал талантливому студенту.
Лавель, вернувшийся домой на выходные (такая награда ему была дана за его примерное поведение и не свойственную юношам рассудительность), с удивлением слушал взволнованный рассказ матери.
- С могилами, значит, разговаривает? - переспросил он. - Может, Марк и Карл просто выдумывают? Вы же их знаете, матушка.
- Если бы, - вздохнула госпожа Горгенштейн. - Я тут проверяла карманы его штанов, и знаешь, что я обнаружила? Знаешь?!
- Не имею ни малейшего представления, - обречённо вздохнул Лавель, ожидая услышать "ужасающую" историю о дохлой мыши.
- Кость! Человеческую кость! Эту... с пальца.
- Вы уверены?
Матушка обиженно надулась, и Лавелю пришлось долго убеждать её, что он ей верит, просто сам поражён и шокирован поведением своего младшего брата.
- Я с ним поговорю. Сейчас же поговорю! Немедленно! - поднялся поспешно Лавель, будучи неуверенным, что может выдержать ещё одну истерику матери. - Где он сейчас? На кладбище? Иду туда. Нет, меня не надо сопровождать. Нет, пусть Томас сидит за своими бумагами. И отцу не надо ничего говорить... Матушка, неужто вы думаете, что Лука мне что-то сделает?
- Иногда я думаю, что родила дьявола! - зарыдала госпожа Горгенштейн.
Лавель поморщился:
- Да бросьте. С чего бы ему быть дьяволом? Батюшка же не шакал, да и вы не блудница...
Поймав разъярённый взгляд матери, уязвлённой до самой глубины души, Лавель предпочёл ретироваться.
До заброшенного кладбища, расположенного в старой части города, было идти около получаса. Так что Лавелю вполне хватило времени подумать, что же делать с младшим братом. Нет, конечно же, дьяволом Лука не был, да и вселение демона маловероятно. Лавель бы заметил - одержимых ему уже приходилось видеть. Обычный мальчишка со своими причудами. Нужно только объяснить братишке, что его поведение бросает тень на семью, и указать на то, сколь опасна и скользка его дорога, далёкая от душеспасительного пути. Может быть, показать врачу. Вдруг у Лукреция это просто нервическое, и прописанные успокоительные капли ему помогут.
Ворота кладбища, как и ожидалось, были закрыты, но ведь должен же Лука как-то попасть внутрь? Спустя недолгие поиски Лавель нашёл кусок разломанной стены, сквозь которую мог пролезть не только тощий мальчишка, но и даже упитанный юноша, каким он, Лавель, к несчастью являлся. Внутри кладбища, было ожидаемо мрачно и грязно. Потемневшие от времени и покосившиеся символы Иеронима, полуразрушенные могильные плиты и обломки статуй. Сухие ветки трещали под ногами, и этот звук казался удивительно громким в кладбищенской тиши.