Страница 19 из 32
Штамке предписано было представить, что для оправдания в глазах шведской нации предприятия, к которому готовился герцог, и для успокоения его высочества на случай перемены обстоятельств, необходимо, чтобы его царское величество удостоил положительно обеспечить ему некоторые выгоды и в особенности упрочить его лестные надежды на брак с царевною Анною Петровною. Царь продолжал оставаться при неопределенных уверениях, что примет к сердцу интересы герцога как свои собственные, и что если его высочество может понравиться царевне, в чём он не сомневается, то будет очень рад иметь его своим зятем. Старались через Ягужинского склонить монарха к принятию формального обязательства по крайней мере относительно возвращения Шлезвига и относительно наследования Шведского престола. Но не смотря на весь его кредит, тщательно употребленный в дело, получен был только следующий, написанный самим царем ответ, который Ягужинский сообщил в переводе: «С Швецией не будет заключено мира без признания его королевского высочества наследником престола — вот что мы можем обещать положительно. Мы обещали бы столько же и относительно возвращения Шлезвига, если б не надлежало опасаться, что Дании это послужит поводом к теснейшему сближению с Англиею, — обстоятельство, которое могло бы сделать нам большое затруднение; тем более, что она ищет того же при всех дворах и будет искать со временем. Но я обещаю изустно дать свое слово касательно этого предмета министру герцога, как скоро он будет здесь, а по заключении мира обяжусь и письменно. Между тем старайся всячески при императорском дворе, чтобы возвращение это состоялось скоро; меня этим особенно обязали бы, потому что англичане единственно при помощи вопроса о нём отторгли датчан от нашего союза.»
Чем больше медлил герцог, тем меньше важности получало присутствие его в Петербурге. Однако ж Штамке продолжал уверять в своих донесениях, что если он только хочет приехать, можно еще будет всё поправить, а знаменитый маршал граф Шуленбург[60], из великодушного участия в бедственном положении принца столь знатного рода, устранил и последнее препятствие к его отъезду, предложив, по собственному побуждению, ссудить ему сто тысяч талеров (écus) без всяких отяготительных условий.
После этого оставалось только позаботиться о безопасности пути. Множество шведов постоянно окружало герцога, и были причины не доверять некоторым из них как известным креатурам короля. Сикье, на котором, по рассказам, лежало ужасное подозрение[61], появился, без всякой видимой надобности, на дороге из Польши в Курляндию, и граф Головкин, русский министр в Берлине, от имени царя советовал Бассевичу озаботиться, чтоб государь его проехал через Польшу с сохранением всевозможной тайны, так как двор Варшавский находился в несогласии с Петербургским и благоприятствовал Стокгольмскому. Таким образом Карл-Фридрих и фаворит его Рёнсдорф, переодетые русскими офицерами и снабженные паспортом от Ягужинского, в четыре дня совершили путь до Либавы, между тем как в Бреславле все считали герцога больным, и Бассевич показывал вид, что ездит совещаться у его постели. Как скоро узнали, что он в безопасности, отъезд его был обнародован и затем предъявлен дворам, с которыми он находился в дружеских отношениях, также и Шведскому Сенату, которому снова предложили готовность его высочества содействовать заключению мира. — Герцог дождался в Митаве своей свиты и с нею отправился далее.
Весною 1721 года в Ливонию прибыло множество отставных шведских офицеров, которые выдавали себя за желавших определиться в службу царя. Распространился слух, что между ними было и несколько шпионов. Трудность различить их вынудила царя издать указ, которым предписывалось всякому шведу военного звания, находившемуся в этой провинции под предлогом искания службы, выехать оттуда в определенный срок. Вскоре затем последовала казнь князя Гагарина, наместника Сибирского[62]. Заподозренный и обвиненный в обогащении себя в ущерб казне своего государя, он уже около двух лет томился в темницах адмиралтейства. Царь уважал его за многие прекрасные качества. Всем известно было, что он великодушно облегчил участь пленных шведов, сосланных в его обширную область, употребив в продолжение первых трех лет их плена более 15 000 руб. своих собственных денег на удовлетворение их нужд. Дочь его была замужем за сыном великого канцлера Головкина, а сын был женат на дочери вице-канцлера Шафирова. Не желая подвергать его всей строгости законов, царь постоянно отсрочивал его казнь и для отмены её не требовал от него ничего, кроме откровенного во всём сознания. Под этим условием, еще накануне его смерти, он предлагал ему возвращение его имущества и должностей. Но несчастный князь, против которого говорили показания его собственного сына и который выдержал уже несколько пыток кнутом, ни в чём не сознавшись, поставил себе за честь явиться перед виселицею с гордым и нетрепетным челом. Царь велел устроить ее перед домом, в котором собирался Сенат, полагая, что преступления и упорство виновного должны подавить всякое к нему сочувствие в душе людей ему близких. Поэтому те из сенаторов, которые были в родстве с князем, не осмелились уклониться от обязанности присутствовать при его смерти. Они должны были не только скрывать свои чувства при виде этого печального зрелища, но даже обедать с царем и весело пить по обыкновению. Молодой Гагарин, который еще недавно путешествовал по Европе окруженный блеском и свитою, достойными владетельного князя, был разжалован и определен на службу простым матросом. Отеческая нежность побудила Шафирова обмануть доверие, которым облек его царь в этом процессе, и утаить из конфискованного имущества преступника значительную сумму для сохранения её своему зятю. Впоследствии это было причиною его несчастья.
На другой день после этого трагического события царь уехал в Ригу, где желал встретить герцога Голштинского. Его попечениями город этот, совершенно разоренный войною, снова приведен был в цветущее состояние. Таможенный сбор с товаров, которые он получал большею частью из Польши и отправлял в разные порты Балтийского моря и океана, простирался ежегодно до 700 000 талеров (écus). Царь увидел там с удовольствием успехи в разведении большого сада, который он приказал насадить вдоль реки и окончить в три месяца, и в котором было уже поставлено 15 000 больших деревьев. Супруга его была с ним, окруженная, согласно воле монарха, царским блеском, который ему всегда был в тягость и который она умела поддерживать с удивительным величием и непринужденностью. Двор её, который она устраивала совершенно по своему вкусу, был многочислен, правилен, блестящ, и хотя она не могла вполне отменить при нём русских обычаев, однако ж немецкие у неё преобладали.
Царь не мог надивиться её способности и умению превращаться, как он выражался, в императрицу, не забывая, что она не родилась ею. Они часто путешествовали вместе, но всегда в отдельных поездах, отличавшихся — один величественностью своей простоты, другой своею роскошью. Он любил видеть ее всюду. Не было военного смотра, спуска корабля, церемонии или праздника, при которых бы она не являлась. При больших торжествах за её столом бывали все дамы, а за столом царя одни только вельможи. Его забавляло общество женщин, оживленных вином; поэтому она завела у себя свою перворазрядную любительницу рюмки (une bibero
60
Фельдмаршал граф Матиас-Иоганн фон-дер-Шуленбург (род. 1660, ум. 1747 г.) прославился как отличный генерал, сперва в Саксонской службе в войну против Карла XII (1704), потом в Венецианской при защите крепости Корфу против турок (1715).
61
Подполковник Сикье (Siquier) француз, находившийся в Шведской службе, о котором говорили, что он убил короля Карла XII. См о нём подробнее в Дневнике Берхгольца в особенности часть II, стр. 33 и др.
62
Князя Матвея Петровича.