Страница 88 из 89
Никто из них не мог определить мою болезнь. Один Раух еще более других, должно быть, угадал, приписав ее моим госпитальным и анатомическим занятиям. Трудно, в самом деле, сказать, что это было за страдание и какого органа.
Жара почти не было. Пульс был скорее медленный, чем учащенный, полное отвращение к пище и питью, продолжительные запоры, бессонница, продолжавшаяся целый месяц, слабость.
Вся болезнь продолжалась ровно шесть недель.
Я лежал, не двигаясь, без всяких лекарств, потеряв к ним всякое доверие.
Наконец, хотя не имея бреда, но с головою не совершенно свободною, я потребовал теплую ароматическую ванну.
Мои домашние не посмели мне отказать, а дело было уже вечером.
После ванны со мною сделалась какая-то пертурбация во всем организме; бреда настоящего не появилось, но мне казалось, что я летал и что-то постоянно говорил. Через несколько часов у меня сделался необыкновенно сильный озноб. Я чувствовал, как меня во время сотрясательной дрожи всего приподнимало с кровати. Затем вдруг и сердце начало замирать; я почувствовал, что обмираю, и закричал, что есть силы, чтобы на меня лили холодную воду. Вылили ведра три и очень скоро обморок прошел и с тем вместе последовало непроизвольное и чрезвычайно сильное желчное испражнение, после которого явился пот, продолжавшийся целых 12 часов. Тогда наступило быстрое выздоровление при помощи хинина и хереса.
Несколько времени после этой болезни, когда я купался уже для укрепления в море (в Ревеле), у меня появился мой прежний (дептский) черножелчный понос, причем ни аппетит, ни общее здоровье нисколько не были нарушены.
Как только наступило выздоровление, так появился вдруг позыв к курению табака. До 30 лет я ни разу ничего не курил; целые часы проводил в анатомическом театре и ни разу не чувствовал позыва к курению. А тут вдруг захотелось; и я начал курить тотчас же довольно крепкие сигары [...].
Как только совсем оправился, то и поспешил осведомиться, где живет теперь приятельница детства Екатерины Мойер, ее однолетка, Екатерина Березина. В Дерпте я видел семью Березиных - мать, дочь и сына (Сережу) - почти еженедельно у Мойера.
Дети приходили играть, взрослые - говорить. Потом, через несколько лет, я встретил Екатерину Николаевну (мать) с дочерью в С.-Петербурге. Они жили уединенно на Васильевском острове и потом уехали в деревню.
С тех пор прошло уже несколько месяцев. Я узнал, наконец, что они обе в деревне у брата Екатерины Николаевны, графа Татищева.
Я сделал письменное предложение. Получил согласие, но с тем, чтобы я испросил также согласие отца, Дмитрия Сергеевича.
Его я вовсе не знал. Это был человек особенной породы.
Вышед в отставку гусарским ротмистром после Отечественной войны, Дмитрий Березин страстно влюбился в свою кузину, графиню Екатерину Николаевну Татищеву, и женился на ней тайно и незаконно. Страстная любовь продолжалась, пока не вышло на свет двое детей (Катя и Сережа). После этого началась какая-то уродливая борьба с любовью. Березин стал сильно ревновать жену и вместе с тем вести жизнь игрока.
Он просадил в течение нескольких лет три больших имения:
2000 душ, доставшихся ему от отца, и 4000 душ, доставшихся от двух братьев. (Куда девалось все это состояние?) Кроме картежных, имел он еще и другие долги, но сам жил менее чем роскошно, а жену и детей содержал менее чем пристойно. Жена и дочь занимали квартиру в три комнаты, с одною служанкою. Правда, сыну, когда он подрос и учился в школе, Березин позволял делать долги у пирожников, пряничников и другого люда, навещавшего с своим товаром школу; но это делалось из какого-то странного тщеславия и именно, когда последнее, третье имение не было еще прокучено.
И это все делалось человеком вовсе не худым и не злым в сущности. Жену же он имел какую-то манию преследовать и прижимать без всякой к тому причины.
Екатерина Николаевна Березина была женщина добрая, любившая сына более дочери; а между тем муж ее полагал, напротив, что она, на зло ему, любит дочь более сына.
От этого терпела всего более дочь, особливо в последнее время, когда здоровье матери сильно расстроилось, и раздражительность доходила до того, что она толкала и пихала бедную девушку, считая ее причиною, почему отец не дает им приличного содержания. Дочь же, напротив, не хотела оставлять и мать.
Существовали забавные рассказы про разные выходки ревнивца.
Жил-был в Дерпте Александр Дмитриевич Хрипков. Кто из живших в наше время в Дерпте не знал Хрипкова? Это был человек, в известном отношении, не от мира сего. Он, орловский помещик, роздал свое имение родственникам, сделался артистом; уехал в Дерпт на несколько времени и оставался тут 20 лет; доходил иногда до того, что нуждался в мелочах, но был со всеми знаком, всеми любим, хотя ни у кого не заискивал и всем за взятое отплачивал или своими артистическими произведениями, или своею дружескою компаниею".
(А. Д. Хрипков-художник; о нем в письмах Н. М. Языкова из Юрьева; имеется портрет П. работы Хрипкова.)
Правда, все это не удержало такого свинятника, каким был Фаддей Булгарин, показывать на улице пальцем на Хрипкова, говоря:
- Посмотрите, вот идет господин, которого я, начиная с шапки, всего экипировал, а он и ту шапку, которую я ему сшил, снимать не хочет.
Но все знали, что это булгаринские враки и что Булгарин даром ничего не сделает. Но всего страннее было в низком, некрасивом [...] Хрипкове то, что он влюблялся поголовно во всех ему знакомых дам.
Любовь же эта была выше платонической, какая-то уже совершенно отвлеченная, даже не артистическая.
Иногда Хрипков был влюблен и в нескольких в одно и то же время; а когда из города большая часть ему знакомых уезжала, то говорили, что, за неимением других, он снова влюблен в Екатерину Николаевну.
Вот с этим-то невинным любовником всех дам вообще и суждено было сразиться Дм. Серг. Березину.
Екатерина Николаевна поехала с детьми к одной из родственниц своих гостить в губернию (кажется Псковскую); туда же отправился и Хрипков и застал там самого Березина. Это уже было для последнего неприятно.
А за ужином маленький Сережа, почти всегда сонный к вечеру, вышед из-за стола, простился сначала с матерью, а потом с Хрипковым. Это был нож острый для Дм. Серг. Он рассвирепел, велел сыну сначала проститься с ним самим,- и началась баталия.
Она могла бы, пожалуй, кончиться и дуэлью, но, к счастью, благоразумная родственница-хозяйка облила Сергея Дмитриевича водою, а Хрипкова увели в другую комнату, и тем покончили войну.
К этому-то господину, отцу моей будущей невесты, я должен был ехать испрашивать его согласия. Он жил у себя в лужском имении, заложенном и перезаложенном.
Принял он меня очень любезно, потому что не ожидал от меня приезда, а думал, что только напишу. Он упросил меня ночевать, для того, говорил он, чтобы "я мог распорядиться по денежным делам, касающимся вашего брака".
Это было время, когда Дмитрию Сергеевичу следовало получить остальные деньги от братнина наследства из банка.
На другой день мой будущий тесть, давший полное свое согласие на брак с его дочерью, сверх того преподнес мне еще роспись следующего за нею приданого и деньгами.
Выходило более тысяч рублей, с условием, однако же, чтобы мать невесты отказалась от следуемой ей части из мужнина капитала.
Это, очевидно, была пика против жены; с какой стати ей, слабой, хилой и постоянно больной женщине, ожидать, что муж умрет прежде?!
Невеста моя и мать проживали в деревне у дяди, верст за двадцать.
Послан был нарочный, чтобы они ехали в имение Березина и чтобы на середине дороги встретились в одной корчме с нами.
А мы выехали утром к ним навстречу и застали их в корчме.
Я, по настоянию Березина, должен был прочесть вслух роспись, услышав которую Екатерина Николаевна ахнула от удивления, а может быть и неверия. Березин определил, что жена и дочь останутся с ним до свадьбы дочери. Но все знали, что не пройдет и двух дней без ссоры.