Страница 76 из 89
Дело ли это молодости? "Chirurgus debet esse adolescens" (Хирургом должен быть молодой (человек)- по словам Цельза.
Конечно, старость, притупляющая чувства, делает хирурга неспособным.
И ничто не препятствует молодым людям быть хирургами, но не учителями хирургии. Это не одно и то же, и напрасно думать, что всякий ловкий и искусный хирург может быть и хорошим наставником хирургии:
Есть время для любви;
Для мудрости - другое.
Как самоед, я не мог не видеть и не чувствовать, как много мне недостает знания, опытности и самообладания, чтобы быть настоящим наставником хирургии. Я не был так недобросовестлив, чтобы не понимать, какую громадную ответственность перед обществом и перед самим собою [...] принимает на себя тот, кто, получив с дипломом врача некоторое право на жизнь и смерть другого, получает еще и обязанность передавать это право другим.
Но молодость легко устраняет нравственные затруднения и мирит противоречия в себе.
Я сознавал свои недостатки, но не мог их сознавать так, как теперь, когда я пережил их и все их следствия.
Да и теперь, анализируя, я сознаюсь, как трудно решить, что было в том или другом случае главным мотивом моих действий: суетность или истинное желание помочь и облегчить страдание.
Ах, как это трудно решить для человека, преданного своему искусству всею душою, когда вся цель этого искусства состоит в лечении и облегчении людских страданий!
Как ни мало вероятен успех операции, как ни опасно для жизни ее производство, если оно вас интересует, как искусство, вы уже не можете совершенно беспристрастно взвесить шансы и определить, что вероятнее в данном случае: успех или гибель.
И чем моложе, чем ревностнее деятель, тем более привержен он к своему искусству, тем легче он упускает из виду цель искусства и тем более расположен действовать искусством для одного искусства.
Да, да "ne nocerim veritus" Галлера, запрещавшее ему - опытнейшему анатому и физиологу - делать операции на живых людях,- это есть выражение воочию нравственного чувства.
Каждый хирург должен бы был со своим "ne nocerim veritus" приступать к операции.
Но это значило бы подчинить интерес науки и искусства всецело высшему нравственному чувству.
Да, так должно бы быть; но тут являются другие соображения, делающие невозможным решение вопроса: как поступить в сомнительном случае; а таких случаев не десятки, а сотни.
Старикашка Рюль был прав, когда он требовал от госпитальных хирургов, чтобы они не иначе предпринимали операции, как с согласия больных. Он раздосадовал меня однажды, явившись в Обуховскую больницу в тот самый момент, когда я приступал к операции аневризмы, и спросил больного, желает ли он операции.
- Нет,- отвечал он.
- В таком случае,- решил Рюль,- нельзя оперировать против желания.
(Иог. Рюль (1764-1846)-медиц. инспектор петербургских больниц, в которых П. работал после переезда в Петербург.)
Все мы, молодые врачи, смеялись над пуританством Рюля, называли его козодоем, caprimulgus europensis, на которого он был, действительно, похож, Hosentrompetr'om; говорили также про него, что он приобрел себе почет в петербургском медицинском мире только тем, что умел ловко ставить промывательные покойной императрице Марии Федоровне; - все это говорилось и болталось только потому, что отживший старик осмеливается вмешиваться в дела науки и искусства и вредить научным интересам.
- Так- говорили,- дойдет, пожалуй, до того, что у больных в госпиталях надо будет испрашивать согласия на кровопускания, ставление банок и мушек.
Но все понимали, однакоже, что никто бы из нас не захотел, чтобы его без спроса подвергли какой-либо опасной процедуре, хотя бы и с целью спасти жизнь. А с другой стороны, разве кто-нибудь был бы в претензии за то, что спасли ему жизнь без его спроса, подвергнув его опасной процедуре?
Я предвижу, что больной непременно, не нынче-завтра, изойдет от кровотечения из аневризмы, подвергаю его, не спрося его согласия, операции -и спасаю.
Так я и рассуждал, приступая к операции, отмененной Рюлем за то, что не спросил сначала согласия больного.
Кто прав, кто виноват?
В таких случаях только голос собственной совести может- решить вопрос для каждого, и, конечно, для каждого решить по-своему.
Рюль был, несомненно, прав, ибо действовал, несомненно, по глубокому убеждению в том, что никто,- больше самого больного,- не имеет права на его здоровье.
Я, может быть, также прав был. Может быть,-- говорю,- потому что не знаю теперь, был ли я тогда убежден в неминуемой опасности для больного потерять жизнь от кровотечения, и притом был ли я убежден, что опасность для жизни больного от кровотечения из аневризмы превышает опасность от операции.
Да, собственная совесть - другого средства нет - должна решать для истинно-честного хирурга вопрос об операции, когда опасность, с нею соединенная, для жизни кажется ему столько же значительною, как и опасность от болезни, против которой назначена операция. Но хирург в этом случае не всегда может полагаться и на собственную совесть.
Научные, не имеющие ничего общего с нравственностью, занятия, пристрастие и любовь к своему искусству - действуют и на совесть, склоняя ее, так сказать, на свою сторону. И совесть в таком случае, решая вопрос о степени опасности, становится на сторону научного предубеждения. Совесть играет тут роль судьи или присяжного, основывающего свое суждение на мнении эксперта, а эксперт тут - научные сведения того же самого лица, совесть которого призвана быть судьею. Тут предубеждению дорога открыта с разных сторон.
С одной стороны, предубеждение легко проникнет в запас сведений; с другой стороны, через это и самая совесть легко предубеждается.
Современная наука нашла, как будто, более надежное средство против предубеждений в практической медицине,- это медицинская статистика, основанная на цифре. И совести хирурга . как будто сделалось легче решать без предубеждений.
Вот болезнь: от нее умирают, по статистике, 60 проц.; вот, операция, уничтожающая болезнь; от нее умирает только 50 проц. Совести не трудно, значит, решить по совести, что опаснее: болезнь, предоставленная самой себе, или операция.
Но вот загвоздка.
Во-первых, эта статистика не есть нечто вполне определенное и не подлежащее ни сомнению,, ни колебанию; а во-вторых, почем же я буду знать, что, в данном случае мой больной принадлежит именно к числу 60 умирающих из 100, а не к числу 40, остающихся в живых? И кто мне сказал, что в случае операции мой больной будет относиться к числу 50 проц. выздоравливающих, а не к 50 умирающих?
В конце концов, не трудно убедиться, что и эта, повидимому такая верная, цифра только тогда будет иметь важное практическое значение, когда ей на помощь явится индивидуализирование - новая, еще не початая отрасль знания.
Когда изучение человеческих особей настолько подвинется вперед, что каждую особь можно, по надежным признакам, отнести к той или другой резко обозначенной категории, а свойства каждой категории противостоять внешним и органическим (внутренним) влияниям будут известны,-тогда и статистика с ее цифровыми данными получит иное значение.
(В монографии 1854 г. "О трудности и счастьи в хирургии" П. писал, что "требование счастливого результата операций от молодых хирургов может принести пагубный вред больным. Желание показать товар лицом побуждало бы врачей скрывать истинную историю болезни и заставило бы, в погоне за более удачным результатом, выписывать больных возможно скорей, как бы излеченных". П. настаивал на научном исследовании болезни. Он приводит примеры "трудностей, встречаемых тем, кто без... дипломатии и без суеверия, на пути чисто ученом, хочет быть счастливым врачом и оператором". Излагает случаи, интересные для поучения начинающих врачей. Сообщает примеры из своей практики, где "только верности распознавания" больной "обязан тем, что не лишился жизни под ножом". Только осторожное и внимательное исследование приводит к счастливым результатам. Это, однако, не значит, что врач должен стоять у кровати больного "робко и недоверчиво". Успех достается врачу смелому и решительному, но только в том случае, если он не ограничивается изучением одной избранной узкой специальности. "Нужно... обращать на все самое тщательное внимание и ни малейшей вещи не оставлять без исследования". Хирург должен обладать искусством выбрать благоприятное время для операции, воспользоваться умело всяким, даже малейшим изменением в течении болезни, предпринять операцию не слишком рано и не слишком поздно, произвести благоприятное нравственное влияние на больного, поднять его надежды, устранить его страх и уничтожить его сомнения. Надо не только сделать операцию искусно, но предотвратить все могущие быть во время операции неприятные осложнения, сохранить хладнокровие и присутствие духа, что даст возможность воспользоваться во время операции даже самыми ничтожными обстоятельствами, чтобы провести последующее лечение с полною осмотрительностью и знанием дела. "Постоянное исследование, упражнение чувств и опытность могут творить неимоверное: они могут придать врачу нечто божественное". )