Страница 42 из 89
цирюльника; но он знал уже par distance, (Издалека, не исследуя), что нужен клистир, и, раскусив тотчас же, с кем имеет дело, объявил мне прямо и твердо, что тут без клистира дело не обойдется.
- Пощупайте сами живот хорошенько, если мне не верите,- утверждал он, отведя меня в сторону,- ведь он так вздут, что лопнуть может.
Я, пощупав живот, тотчас же одобрил намерение моего, мною же импровизированного, коллеги. Дело было ночью; что произошло потом с клистиром - не помню; но помню, что больного к утру не было уже на свете.
В благодарность за мои труды вдова прислала мне черный фрак покойного, в который могли бы влезть двое таких, каков я. Этот незаслуженный гонорар был очень кстати; переделанный портным, полагавшим, что я еду открывать острова и земли, фрак этот поехал со мной и в Дерпт и прожил со мною еще там целых пять лет.
Второй и последний случай моей частной практической деятельности в Москве был тоже такой, в котором клистир играл главную роль.
Заболела весьма серьезно чем-то, не знаю, моя старая нянька, Катерина Михайловна; помню, лежит, не двигается, стонет, говорит: "умираю"; не ест, не пьет, не испражняется, не спит, все стонет. Не знаю, что ей там давали из домашних средств, только помощи не было; проходит неделя, другая,- все то же; старуха исхудала, пожелтела,- очевидно, плохое дело. Мне ее ужасно жалко, хотелось бы помочь, но чем руководствоваться? А вот, постой, думаю, ведь она не ходит на низ целых -10-12 дней; дай, поставлю ей клистир.
Предлагаю на обсуждение мой проект моим домашним и самой больной.
- Да, батюшка мой, ведь я ничего не ем, не пью, почти две недели у меня крохи во рту не было.
- Нужды нет, все-таки поставим. ,
- Да как же это? Да кто же поставит? Да где же взять?
-Не беспокойся.
И вот я достаю трубку, варю ромашку с мылом и постным маслом, надеваю преважно фартук, поворачиваю старуху на левый бок и в первый раз в жизни ставлю клистир самоучкою.
Все обошлось благополучно. Клистир вышел потом не один, и-кто мог думать!-моя старая няня с этого же дня начала поправляться, спать, кушать, а дней через 10 была уже на ногах. Вот что значит искренняя любовь и привязанность, руководившие мной в первый раз в жизни и в диагнозе, и в терапии, и в хирургическом пособии при постели больной.
Моя нравственная сторона ехала из Москвы в Дерпт так же мало культивированною, как и научная [...].
У меня не было ни положительной религии, ни руководствующего идеала именно в то опасное время жизни, когда страсти и чувственность начинали заявлять свои права. Но до 18 лет я избежал сношения с женщинами. 16-ти лет, незадолго до отъезда моего в Дерпт, я был только платонически влюблен в дочь моего крестного отца, девушку старее меня. (Крестный отец-С. А. Лукутин; о нем см. еще примеч. 2 к стр. 310; его дочь Наталия, родившаяся в 1808 г., была жива еще в 1892 г. В старости она вспоминала свое близкое знакомство с Пироговым студентом, показывала друзьям листочки, исписанные его почерком. содержавшие разные шарады, загадки, игры.
На одном из них П. написал четверостишие:
Мы в младости златой встречаем все цветочки
И нет нам на пути ни ..., ни ...
А в старости угрюмой и седой
Что шаг, то ...
Никто не мог дополнить стихов П., а Наталья Семеновна прочитала:
Мы в младости златой встречаем все цветочки
И нет нам на пути ни запятой, ни- точки.
А в старости угрюмой и седой
Что шаг, то точка с запятой.
Затем П. предложил другую шараду:
Как л., вы ж.
В жизни суетной такой,
А в моем лишь то предмете,
Что з. е. н. п.
Наталья Семеновна прочитала и это:
Как люди вы живете
В жизни суетной такой,
А в моем лишь то предмете,
Что земля есть наш покой.
К этому П. добавил:
П. н. е. з.
Там будут
Л., ч., и. я.
Это разгадали сразу несколько человек:
Покой наш есть земля:
Там будут
Люди, черви, иже я.
(Архив В. И. Семевского).
В это же самое время я почитывал с одним товарищем купленное на толкучке "Ars amandi" (Искусство любви) Овидия, понимая его с грехом пополам.
Предмет моей платонической первой любви была стройная блондинка с тонкими чертами, чрезвычайно мелодическим и звучным голосом и голубыми, улыбающимися глазами. Эти глаза и этот голос, сколько я помню, и пленили мое сердце. Чем же обнаруживалась моя любовь? Во-первых, тем, что во всякое свободное время летал, хотя и пешком, из Кудрина к Илье пророку, в Басманную; во-вторых, не упускал при этом ни одного удобного случая, чтобы не завить волосы барашками. Как странным кажусь я теперь самому себе, когда представляю себе, что моя плешивая голова некогда могла быть покрытою завитыми пукольками!! В-третьих, я не упускал также ни одного случая, чтобы не поцеловать тонкую нежную ручку, как, например, играя с нею в мельники, фанты и подавая ей что-нибудь со стола, и однажды,- о, блаженство! - когда я хотел поцеловать ее руку, подававшую мне бутерброд, она загнула ее назад и поцеловала меня в щеку, возле самых губ.
Наконец, когда я оставался ночевать в гостях у моего крестного отца, то любовь будила меня рано утром и выгоняла в сад,-конечно, не зимою; тогда я садился против окон спальни, выходивших в сад, мечтал и ожидал с нетерпением, когда она встанет и появится в белой утренней одежде у окна. Предмет моей любви пел очаровательные два французские романса, из которых один - "Vous allez a la gloire" (Вы шествуете к славе) - я не мог слушать без слез.
Самые ее недостатки, из которых один делал на меня особенное впечатление, мне нравились; это была необыкновенная и какая-то прозрачная синева под глазами.
Когда я был в Москве теперь на моем юбилее (50-летний юбилей научной деятельности П. праздновался 24-26 мая 1881 г.), я не знал, ехать ли мне, или нет, навестить мою первую любовь. Брат ее был у меня и сказал мне, что он живет вместе с нею и что она хромает после перелома ноги. Но ехать я раздумал. Если мои прежние пукольки на голове и голый череп настоящего времени делают меня для меня каким-то странным, на себя непохожим, двойником, то (Здесь в рукописи еще: "23-летняя, то, что прежде меня так влекло, так приятно волновало, и то, что мне предстояло" (зачеркнуто) идти посмотреть на другую развалину - равносильно было бы поездке на кладбище.
Но memento mori (Напоминаний о смерти (буквально: помни умереть) для старика везде много. О взаимности, конечно, не могло быть и речи. Она была девушка-невеста известной в Москве фамилии почетного гражданина, тогда еще владевшего довольно хорошими средствами (прежнего миллионера); (Лукутины принадлежали к древнему московскому купеческому роду. Их предок, Василий Прокофьевич, числился в московском купечестве по переписи 1725 г. и торговал в Золотом ряду ("Московские купеческие фамилии". "Р. арх.", 1907, No 12). С. А. Лукутин был крупный фабрикант сукон; получил значительное по тому времени образование. Многочисленные дети его хорошо владели иностранными языками.)
- я мальчишка, только что кончивший курс в университете, без средств и бравший иногда подаяние от ее отца.
Воспоминания этой любви, т. е. настоящие любовные воспоминания, продолжались недолго. Новая жизнь, новая обстановка, новые люди скоро внесли в душу целый рой других, более глубоких впечатлений.
В мае месяце нам предписано было отправиться в С.-Петербург.
Выдали от университета по мундиру и шпаге на брата и прогонные. Везти нас, под присмотром, поручено было адъюнкт-профессору математики Щепкину. Отправлялись из Москвы: Шиховский (Ив. Ос., уже докторант медицины-по ботанике); Сокольский (также докторант-по терапии); Редкин (Петр Григорьевич-по римскому праву); Корнух-Троцкий (лекарь-по акушерству); Коноплев (кандидат по восточным языкам); Шуманский (по истории) и я. (Перед отъездом "путешественникам" выдали от университета казенные мундиры темносинего сукна с золотым шитьем, шпаги, шляпы, прогонные деньги и путевые-по 50 р. (кроме прогонных). Составили