Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 6

Этажи с тридцать второго по сорок первый: внизу администрация и маркетинг, на самом верху — копия типичного венского кафе, вращающегося со скоростью один полный оборот за десять минут. Здесь же находится платный телескоп (брось монетку и смотри), с помощью которого посетители могут следить (и нередко делают это) за проститутками в леопардовых нарядах, оккупировавших улицы поблизости от Кинг Кросс.

Наверное, я порядком надоел вам, постепенно затягивая все выше и выше, все дальше и дальше от шума уличного движения, от вони гниющих отбросов, от битого стекла, использованных одноразовых шприцев и удушливого запаха мочи. Здание, которое я только что описывал, вздымается к солнечному свету, к голубым небесам ваших мечтаний, достигая в конце концов чистого (почти) воздуха. Но, может быть, вы догадываетесь, что в нарисованной мной картине есть кое что иное? Например, не допускаете ли вы, что у этого здания есть подвальные этажи?

Действительно, под торговым уровнем находится пять этажей исследовательских лабораторий. Можно подумать, что ученые здесь действительно работают увлеченно и самозабвенно, так как их лица на каждом шагу излучают всем встречным одно и то же послание: «Я специалист высочайшей квалификации, я крайне занят, у меня сейчас в стадии инкубации (концентрации, центрифугирования, в реакционной колонне, на замораживании) находится нечто исключительно важное, и я должен лично проверить результаты ровно через три минуты и тридцать пять секунд. Точнее, уже через двадцать пять секунд».

Здесь выполняются все виды лабораторных исследований: поточная цитометрия, масс-спектрометрия, рентгеновская кристаллография. Хроматография в жидкой фазе с высоким разрешением. Ядерный магнитный резонанс. И многое, многое другое. Гены здесь описываются, комбинируются, клонируются, протеины синтезируются и очищаются. Настоящий гудящий улей. Но что поддерживает эту деятельность, что создает необходимое для нее напряжение? Немного терпения. Мы уже недалеко.

Ниже — этаж с холодильными и морозильными камерами.

Еще ниже — складские помещения, где хранится неимоверное количество оборудования и химреактивов.

На предпоследнем уровне размещены ЭВМ. Их четыре, каждая величиной со слона. Если взглянуть на них со стороны, нельзя не признать, что этим устройствам свойственно определенное чувство собственного достоинства. Но при взгляде изнутри становится очевидно, что это просто марионетки с фрагментированной личностью, патетически устремляющиеся одновременно в тысячи разных направлений, так как они подчиняются импульсам, исходящим от сотен находящихся, там, наверху, хозяев. Те нетерпеливо дергают своих рабов, изводят их во просами и проклинают, как жалких лжецов если только высказанная ими истина оказывается или слишком отвратительной, или слишком прекрасной, чтобы ее можно было принять.

И вот, наконец, мы в самом низу. Здесь размещается виварий. Здесь ваша конечная остановка, мои дорогие. Именно здесь вы найдете меня, трепетно ждущего своего избавителя.

Выйдя из лифта, идите прямо. При достаточной внимательности вы вскоре обнаружите справа от себя ножной выключатель: с его помощью отключается сигнал тревоги, который был установлен после первого налета Борцов за Освобождение Подопытных Животных. Дальше — поворот налево, потом направо, снова налево, направо, еще раз направо (я никогда не смогу понять вашу страсть к созданию лабиринтов). Наконец, вы увидите перед собой несколько больших оранжевых клеток. Не обращайте внимание на верещанье испуганных кроликов, которым очень хочется спастись бегством. А вот зверюшка из клетки Д-246 не убежит, даже если вы оставите дверцу его клетки открытой хоть на год.

Массивное основание клетки сделано из непрозрачного пластика, поэтому разглядеть содержимое можно лишь через верхнюю часть, затянутую проволочной сеткой. Так как мой хозяин всегда лежит на полу, то вам, чтобы увидеть его, придется приподняться на носках. Даже в таком положении смотреть вам будет неудобно, а поэтому осознание увиденного займет у вас некоторое время. Кочан салата-латука, обесцветившийся и подгнивший от старости? Абсурд! Какое животное стало бы лежать на месте с разлагающейся у нее на голове пищей? Разве допустил бы смотритель такой беспорядок? И все же эта отвратительная масса каким-то образом пристроена именно на ...

Вам уже стало нехорошо? Нет? Вы хотите сказать, что еще ни о чем не догадались, бараньи лбы? Ну и дубовые же у вас черепа! Поскольку у меня черепа нет вообще, то я вполне могу позволить себе обругать вас таким образом. Ведь я — это опухоль мозга, мои дорогие, опухоль размером с ваш мозг (и в тысячу раз умнее, если судить по тому, что я уже узнал). Представьте меня, прошу вас, представьте во всей моей величественной наготе! Даже в пропитанных испариной снах самого безумного нейрохирурга нельзя увидеть сразу столько серого вещества, еще сочащегося кровью, оживленного могуществом мысли и выставленного напоказ в мертвенном свете флуоресцентных трубок! Давайте же, друзья! Не стоит сопротивляться чувствам, которые я вызываю! Доверьтесь своим инстинктам: ваше тело способно само судить об этом. (Не отдавайте только свой завтрак, мои нерешительные убийцы. Вы не знаете еще и половины того, с чем вам придется иметь дело, а безрезультатный позыв к рвоте — это так обидно.)

Я вижу, что некоторые из вас сильно побледнели. Позвольте мне вернуть краску на ваши щеки с помощью нескольких шуток, типичных для нижнего уровня нашего здания. Здесь обитатели обладают чувством юмора, способным выдержать любое испытание, особенно если учесть, что им приходится испытывать. Но, пожалуй, в этом нет ничего удивительного: вы ведь знаете все банальности о смехе, который рождается перед лицом невзгод. Я слышал, что анекдоты рассказывали даже в концлагере. Кстати, это мне напомнило вот о чем: в кабинете 25-17 сидит один довольно мерзкий тип. Представитель фабрикантов лекарств то ли из Австрии, то ли из Аргентины. Так вот, он не перестает публиковать статьи, в которых утверждает, что холокоста никогда не было. Когда вы меня прикончите, то займитесь им, если, конечно, у вас останется хоть немного энергии. Это пожилой человек, толстый и невзрачный, и вы можете не сомневаться, что он тут же наделает в штаны, как только увидит вас, друзья мои, гнусь моя драгоценная. Никаких протестов, банда лицемеров! Не сомневаюсь, что вы прикончите его с большим удовольствием. Вы почувствуете себя смелыми, чистыми, честными и справедливыми, вы будете считать, что вам отпускаются ваши небольшие грешки — все эти бесчисленные случаи ханжества, подсиживания коллег и несправедливых гонений на слабых и беззащитных.





Но я обещал вам отнюдь не горькие слова и, конечно, не ругань, а несколько шуток. Они придуманы не мной; несмотря на весь объем моего серого вещества, мерзкие грызуны, которых мне приходится убивать по воле моих надзирателей, далеко обогнали меня в области юмора. Я придумал специальную теорию, объясняющую отсутствие у меня чувства юмора. Она основывается на том, что меня никто никогда не щекотал... Но мне не хотелось бы распускать нюни по этому поводу. Не позволяйте мне так низко пасть в моих собственных глазах! Да, ведь я обещал вам смех, обещал облегчение!

Вопрос: Почему исследователь отрезал голову крысе из соседней клетки?

Ответ: Он искал некий тонкий эффект.

В.: Почему исследователь удалил слюнные железы у собаки?

О.: Это был рефлекс без какой-либо задней мысли.

В.: Почему исследователь обмотал эластичным бинтом лабораторную крысу?

О.: Чтобы она не лопнула, когда он ее изнасилует.

В.: Почему ученые так любят Демона, что приносят всех нас ему в жертву?

О.: Они предлагали нас в жертву богу. Но бог отказался.

Да, они называют меня Демоном. Согласно распространенному мнению, именно я истинная причина страданий, испытываемых лабораторными животными, и я понимаю, почему они так думают. Ведь все существа, за которыми ухаживают мои смотрители, удивительно симпатичны: люди кормят их, ласкают, играют и разговаривают с ними. И потом внезапно, без какой-либо видимой причины, без криков и озлобления, начинаются странные ритуалы и необъяснимые пытки, наступают боль и смерть. Какие соображения могут заставить людей совершать подобные жестокости, если им не нужно любой ценой ублажать некое злобное божество, питающееся кровью и страданиями, требующее все новых и новых жертв? И разве люди не относятся ко мне, как к мрачному божеству, когда осторожно и почтительно переносят меня от одной несчастной жертвы к другой?