Привычное место

В дверь вбежал сухонький чиновник, похожий на кузнечика, подмышкой зажаты в прозрачных папках бумаги:

— Здрассьте, сдрассьте, господа… Вы про те строения? — Он положил на приставной столик папки, выстрелил пальцами над ними, как картёжник. — Трудно сказать. Внаглую лезет теневой капитал… построят без спросу — а их кокнут. Ведь не снести потом… А давать землю мы им не давали. Вот, — он стремительно вынул нарисованную на принтере схему. — Видите, участки номер двадцать, двадцать один… они ничьи!

— Но как же ничьи?! — хмыкнул Дима, давно уже направив снизу на Кирюшина телекамеру. — А строители говорят: Туеву строим… и сторож там живёт, говорит, по субботам Алексей Иваныч приезжает?

— Ну, может, он и приезжает… воздухом подышать! — стремительно заговорил чиновник, стреляя пальцами и собирая их под ладонь.— А эти строители, бомжи эти… они могут и про вас сказать, что вам строят.. а может, строят какому-нибудь Синему или Графу… — Кирюшин повернулся к Никите Михайловичу. — Надо бы милиции нашей там поработать. Ага, Никита Михайлович?

Хозяин кабинета не отвечал, глядя на него отчуждённо, как бы отстранясь, явно отдавая его нам на съедение.

— Разве неправда, Никита Михайлович? — простонал чиновник.

— Хорошо,— заключил мой бывший студент. — Вы можете сейчас дать справку, что этот участок… ну, который как бы туевский…

— Двадцатый? — понятливо спросил, всё ещё хлопоча руками над столом, Кирюшин.

— Да, двадцатый. Что он никому не принадлежит.

— Справку?.. — до Кирюшина только сейчас дошла суть просьбы. На него жалко было глядеть. Он покраснел, оглянулся на Никиту Михайловича, но понял, что помощи ему не будет.— Но ведь я могу чего-то не знать?.. Может, сам шеф в рабочем порядке кому-то пообещал… вот приедет — и уточним.

— Но пока-то, на сей момент, земля не отписана никому? — настаивал Саврасов, подняв на плечо телекамеру и снимая уже напрямую чиновника. — Пока что официально участок ничей?

— Формально… да… — пролепетал Кирюшин.

— Справку можете дать?

— Ну чего ты мнёшься, будто в чём-то виноват?.. — прогудел раздражённо заместитель мэра. — Ты же говоришь правду?! Вот и дай им, раз просят…

Кирюшин молча, враз намокшими глазками смотрел на заместителя мэра. И трудно было угадать, какой шёл между ними сейчас неслышный разговор.

— Иди, иди, пиши, ставь печать… Мы люди маленькие, действуем по закону. Пока земля ничья, она ничья… А я пока кофейком угощу.

Кирюшин выбежал, жестикулируя, как бы повторяя про себя все сказанные им самим слова — то ли сказал, так ли. А заместитель мэра тем временем нажал на кнопку, и секретарша с красной розочкой губ внесла поднос с двумя чашками и конфетами в вазе.

— Я сам не буду, давление… — пояснил человек-медведь. — Аппаратуру-то выключите, пожалейте аккумулятор. Я ничего добавить больше не смогу, говорю вам — человек новый. А может, и ненадолго сюда пришёл.

Слова эти им были сказаны неспроста. Наверное, как и везде, в мэрии шла своя подковёрная борьба, и кто знает, не послужит ли таинственный случай со строительством дворца для Туева на не оформленной в собственность земле ещё одним полешком в огонь, который всегда горит под очередным мэром города.

Но Диму Саврасова в настоящую минуту эта борьба мало интересовала. Я помню его по институту: если он вцепится в одну тему, как бульдог, то, пока её не размочалит до полной ясности, не отступится. Так было, помню, с охотничьими приметами ангарчан.

Дима глянул на часы, подсел к столу, я — тоже, но у меня правая рука в гипсе, а левая дрожит, и вообще мне не до кофе. Саврасов же спокойно выпил чашку с чёрной жидкостью и сидел, отдуваясь. Наконец в кабинет вернулся совершено поникший Кирюшин. Он протянул Диме листочек бумаги. Дима глянул на текст, кивнул, и чиновник-кузнечик выбежал вон.

— Спасибо, — сказал мой бывший студент. Мы с ним поднялись и пошли прочь по красным коврам.

Дима, как я понимаю, ликовал, губы его дёргались, весело змеились, но он сдерживал себя. И лишь когда мы выскочили из здания на площадь, Саврасов расхохотался.

Мы прошли мимо чёрных лакированных «Волг» и зеркальных «Тойот» к замаранной грязью зелёной «Ниве» телестудии.

— Теперь — туда!.. — Мотор машины взревел, и мы покатили за город.— А теперь вот что. Вы, мой дорогой учитель, просто обязаны использовать сей фантастический, невероятный случай. Поскольку земля ничья, а Туев явно врал, что у него нет дачи, вы становитесь на законных основаниях владельцем прекрасного дворца и земли. А если где-то найдём ещё его машину, то и машины. — И, не давая мне возразить, Дима заорал: — И попробуй Туев скажи, что это всё — его!

— Ты… ты с ума сошёл!.. — у меня голос даже пресёкся.

— Это он сошёл с ума. И пока не миновал срок голосования, я думаю, надо везде заявить, что земля и коттедж ваши! И он не посмеет возразить, не будь я Дмитрий Саврасов. Слишком многое для него поставлено на карту!

— Да бросьте шутить, Саврасов!.. — застонал я. — Мне ещё не хватало на старости лет влезать в авантюры. Я вас попросил только развенчать, а вы…

— А мы и развенчаем! — рычал Дима, крутя баранку. — Я даже подозреваю, он сам вас упросит сказать, что всё — ваше! Под дулом телекамеры, конечно. Даже счастлив будет это сделать. Этот клоп… он же нашу с вами кровь пил всю жизнь… а сейчас — хватит! Баста!

— Нет! — схватил я его за руку на руле, и мы чуть не влетели в кусты. — Отвезите меня домой! Вы не понимаете, как всё это серьёзно… Там охранник… он вооружён…

— А вот с охранником говорить буду я, — Дима вынул из ниши под панелью диктофон, сунул в левый нагрудный карман джинсовой рубашки. — Я выйду первым, а вы останетесь в машине. Только нажмёте вот на эту кнопку и будете держать меня в кадре. Сможете левой рукой? Звук я запишу там… Мы снимем отличный фильм. Ну, Николай Петрович, не хотите — хоть подыграйте! Ну, для меня!.. А, Николай Петрович? — Он вильнул рулём — мы едва не задавили собаку.— Ах, как бы нам ещё самого Туева сюда заполучить? Чтобы подъехал… чтобы как рояль в кустах — всё сразу? — Он притормозил, открыл узкий ящичек между сиденьями, снял телефонную трубку: — Алё?!. Таня? Слушай, сделаем так… — Он говорил, как я понял, со своей студией. Ну, выдумщик, ну, дурила! Вечно такой! Помню, разыграл в Эвенкии местных жителей… В Эконду как раз привезли на самолёте водку, и к местному сельпо аккуратно выстроилось всё население фактории. Дима разлохматил волосы, заорал, что сообщили по радио: ожидается падение метеорита… через несколько минут треснет небо и огненный шар прокатится по тайге… Все эвенки легли в снег, закрыв уши. Дима спокойно купил ящик водки, вскинул на плечо и ушёл… Вот и сейчас он, блестя узкими карими глазами, что-то рычал интригующее в трубку. И положив её в гнездо, выпятив могучий подбородок, захохотал, как, наверное, хохотал Бетховен, только что закончивший пятую симфонию.— Так, Николай Петрович. Так! Они его сейчас найдут и отправят немедленно к даче.

— А он не поедет.

— Они скажут: горит какая-то дача у Красного леса. Или она каменная? Значит, треснула… И будь я идиот, если он тут же не подскочит! Он же советское быдло, трусливое, только наглее нас. Сейчас… сейчас, Николай Петрович! Я для вас устрою гениальный спектакль. А вы снимете, хорошо?..

4.

Возле коттеджа суетились люди. Автокран подавал с гружёной машины длинную плиту, которая, видимо, предназначалась для балкона на плече второго этажа, под башенкой. Прямо скажем, при ясном свете дня архитектура дворца выглядела довольно странной. Смесь старонемецкого замка с вокзальным буфетом.

Наша «Нива», пройдя по дуге через цветущие кусты вербы, подрулила к вагончику сторожа. Чтобы строители не успели обратить на меня с камерой внимание, Дима вылез из машины и сильно хлопнул дверцей, замахал руками:

— Ну и где его тут «Тойота» или «Форд»?

Неловко обняв загипсованной и здоровой рукой телевизионную камеру, я приник к отводному глазку, стараясь, чтобы Дима был в кадре. Отсюда, конечно, техника не запишет звук. Дима сам зафиксирует его в непосредственной близости — недаром сделал вид, что почесал через рубашку грудь, это он включил диктофон.