Поперека

Поперека, подняв ворот куртки, усмехнулся:

– Ну вот меня посодят, устроим хор.

Иван Артемьевич нахмурился.

– Нет, вас не посадят. Это их бы надо... развели бардак возле атомных центров...

Петр Платонович уснул в постели мигом. Но перед рассветом, часа в четыре, он очнулся мокрый, не хватало воздуха, в голове словно река шумела.

Не хотелось беспокоить Наталью – она легла в спальне, на второй кровати рядом с гостьей. Поперека поднялся и, протянув руки, побрел наощупь, как в тумане, в сторону кухни – валерьянки накапать. В углу мерцала розовая лампочка холодильной камеры. Только нащупал чашку на сушилке – Наталья уже рядом, держит под локоть.

– Тебе плохо?..

– Нет! Так, на всякий случай.

Она быстро накапала мужу валокордина, насильно отвела на диван, где он спал, и, мгновенно измерив давление, вызвала “скорую”.

– Зачем?.. – запротестовал он. – Еще до утра вон сколько... Отлежусь – и на работу.

Длинноносая его жена стояла над ним, и губы ее дрожали.

– На работу? Петя, ты дурак? У тебя криз... еще немного – второй инсульт... и ты никогда больше не увидишь свою работу. Будешь лежать в земле, Петя. – Она утерла глаза. – Лежи, не шевелись. Разве можно было в одиночку его поднимать? И пить тебе нельзя. И сердиться. И по бабам ходить...

Нет смысла приводить здесь все слова, которые она ему в слезах говорила, ожидая приезда “скорой помощи”.

21.

– Еще один приступ инсульта – и ты погибнешь, – продолжала умная жена уже в палате. – Эта страшная штука, неотвязная... С таким давлением не живут.

– Живут! – дергая шеей, упрямился Поперека. – И работают.

– Кто?

– Трансформатор, например. – Он вновь лежал в палате ВИП, на третьем этаже. С прошлого раза на телевизоре остался недочитанный детектив Чейза в желтой обложке.

– Дурачок. – Наталья целовала мужа, капая соленые слезы ему на губы. Давно она, весьма сдержанная в жизни, так не плакала. Ну, понятно: сын вчера едва не помер... теперь муж на краю... – Это все твоя беспутная жизнь. Не стыдно? Ну почему ты себя не бережешь? Эти коротконогие твои женщины... фу! – Тонкий носик ее покраснел, пальцы ловко вгоняли шприцом лекарство то в правое лядвие, то в левое его мускулистого сухопарого тела. Вспомнила, как они с Петром лет 20 назад танцевали в Доме ученых Академгородка на смотре современных танцев и приз завоевали, отпрыгав в веселом безумии рок-н-рол, – картину местного художника “Олени у моря”. Она до сих пор висит в их спальне.

– Боже! Каким ты бывал веселым, целыми неделями балагурил... без конца всякие истории травил... Может быть, мы зря в этот город переехали?

– Нет, – отрезал Поперека. – Надо было так.

– Понимаю.

Наталья села рядом, глядя на мужа, и вдруг жалобно так сказала:

– Давно хотела спросить. Чтобы все точки над и. Как ты теперь относишься ко мне? Вот теперь?

Поперека подумал. И серьезно ответил:

– Как к себе... как к своему телу. Со всеми плюсами-минусами.

Она покачала головой.

– Даже ответить красиво не хочешь... холодный ты...

– Я холодный?! Уже хоронишь? – он схватил ее очень цепко за колено. – А вот ложись тут! Под звездами капельницы – интересно. Ну?!

– Ты что?! – порозовела смущенно (а может быть, и польщенно) жена. – Ты же умрешь.

В ней, конечно, победил врач – нахмурила бровки, встала, отошла к двери. И все же улыбнулась. А он поднял указательный палец:

– Значит, и ты ко мне так же... И это нормально. Мы самые родные на свете.

– Правда?.. – счастливая Наталья долго смотрела на него. В левом глазу замигала влага. – Конечно же, у нас дети... мы же... Но почему ты уходил от меня к этой дурочке Люське?

– Знаешь, я тебе историю расскажу... – оживился он. – У моего Антона кобель есть, Макс... умный! Его познакомили с догиней из Ленинского района. Ну, пару раз Антон возил его туда на свидание. И ты знаешь, нынче этот гад, ну пес, запрыгнул в третий автобус и сам поехал к ней и лапами в дверь: бум-бум. Впустили дорогого друга. А потом он обратно – сам – на автобусе же и вернулся! Сталин был прав: эта штука посильнее “Фауста” Гете! – И Поперека залился смехом, дрыгая ногами.

– Фу!.. – сказала Наталья. – И ты такой же! Ну, зачем ты к ней уходил?

– Всё еще помнишь? – Петр Платонович полежал с закрытыми глазами. – Это школьная была любовь. Чего ревновать?

– Я не ревную, но через столько лет... зачем? Она выглядела старше меня.

– Не говори так жестоко. Для меня она такая же, какой я ее любил. Ты же тоже юная до сих пор, разве тебе не нравится?..

– Надень очки! Человек правды, человек истины... что ты мелешь, милый?

– Граждане судьи. – Поперека сделал нарочито серьезное лицо. – В тот год, когда СССР рушился, а я растерялся, Людмила мне была нужна как напоминание о временах, когда я впервые понял, что я гений. И вообще, если я ее любил в седьмом или восьмом классе, интересно было понять, что же в ней такого было? Я же исследователь. – Он рассмеялся. – Я бы и сейчас ее взял в дом... но ты не поймешь.

– Турок несчастный! – Она щелкнула его небольно по лбу. – Никогда не могла понять до конца. Как и сына – весь в тебя!