Страница 30 из 50
Я привез Елену в Виру. Она глянула на рентгеновский снимок. Дождавшись пробуждения Ильи, осмотрела его, проверила рефлексы. Потом увела в другую палату икающую от слабости и плачущую Инну, приказала раздеться и также осмотрела с головы до ног, увидела ушибы на бедре, на коленке, выписала примочки, велела медсестре вкатить ей успокоительный укол и немедленно накормить молодоженов.
— Лучше куриный бульон… яблоки… можно и шоколад.
— Мне нельзя шоколад… — всхлипывала Инна. — У меня аллергия.
— Еще на что аллергия? — сурово допрашивала юную жену Елена.
— На апельсины… на мороз…
— Бедная девочка! — Огромная Елена с уверенными, почти мужскими чертами лица обняла Инну. — Что с нами прогресс творит…
Как я понял из ее объяснений, травма у Ильи серьезная, но не убийственная.
— Лежать неделю… не прыгать… если целоваться — только под наблюдением врача, — пошутила Елена. — А вот вам… — Она повернулась к Хрустову, который стоял в дверях, кусая как в юности ногти. — Вам бы тоже лечь, милый человек. Руку! — Она взялась за его кисть, сосчитала пульс. — Слабый, как у покойника. Это у Маяковского стихи. Вам нужно санаторное лечение, Лев Николаевич. А не голодовки устраивать. Мне тут порассказали. — И подошла к Галине Ивановна (та стояла тоже здесь, сжав кулачки и моргая, стараясь больше не плакать). — Берегите мужиков, они слабенькие.
Елена укатила, денег Туровского у меня не взяла. Я вернул их Валерию Ильичу. Валерий Ильияч пообещал сараканской больнице помочь приобрести хороший томограф. Я собрался было уехать со своей свояченицей, но меня вдруг криком попросила остаться жена Хрустова:
— Родя!.. Нет!.. Побудьте еще… вам я как-то больше доверяю…
То ли она считала, что я могу удержать старых друзей от чрезмерных возлияний, то ли на всякий случай попридержала, из святой надежды: если не дай Бог что случится, через меня можно будет снова позвать в Виру уверенного и высокообразованного доктора Елену…
После того, как моя родственница уехала, я машинально побрел с горки к реке, зашел прочь с яркого солнца в барак, лег на одну из чистых постелей и уснул.
Когда проснулся — на другой кровати лежал Бойцов, глядя в потолок. Я знал, что у него снят номер в гостинице, но он почему-то здесь. Никоновых не было — наверное, они как раз в гостинице. Хрустова жена увела домой. Куда и когда делся Ищук, я не запомнил.
32
К вечеру старые друзья снова сошлись в бараке. Я уж думал, не соберутся. Но нет, Никонов притащил в сумке десяток свечей и два электрических фонарика. Хрустов приволок кастрюлю подогретых заново пирожков, не съеденных вчера за свадебных столом. Подъехал с работы Туровский (хотя здесь ехать — триста метров), скрипучим голосом, сдерживаясь, доложил, что Варавва побил ремнем сына и просит прощения у Льва и у него, у Туровского.
— Говорит, одно дело — наши взгляды на политику, а другое — придурки, юные большевики.
— Могли бы пойти повкалывать, но черной работы не хотят, — пояснил Никонов. — Я сейчас у Валевахи был. Предлагает озеленение улиц, разборку бараков. И заплатил бы живые деньги. А они шастают, пьют пиво и хулиганят.
Хрустов рассказал, что сыну стало лучше. Однако он, Лев Николаевич, в тайгу не полетит.
— Почему?! — воскликнул Никонов. — Как раз наоборот, не мешайся возле молодых… хоть забудешься на природе…
— Природа — она и здесь…
— Нет, ты нужен, Лев Николаевич! — заиграл брежневскими бровями Ищук. — Как Емельян Пугачев. Мы ведь не просто так.
— Да, надо ехать, — вдруг кивнул сумрачно Туровский. — Лев, там будет Маланин. Теперь губернатор области. Помнишь такого?
Хрустов презрительно шмыгнул носом. Еще бы он не помнил!
— Его уговорил лететь с нами Сергей Васильевич. От имени бывших строителей. И тот согласился.
— Зачем?! — удивился Хрустов.
Туровский не ответил, значительно посмотрел на Никонова.
— Надо поговорить глаза в глаза, — невнятно ответил Никонов. И вдруг не удержался, хохотнул. — У мужика желание — переизбраться на второй срок. Думал-думал, нашел верняк — подал в суд на Валерку, на ГЭС, хочет льготы продлить на электроэнергию для области… а договор с РАО ЕЭС вот-вот кончится… да, Валера?
— До сих пор они платили в четыре раза меньше, нежели все прочие, — Туровский раскуривал трубку, руки у него тряслись.
Хрустов недоуменно молчал.
— Грозится привести в Виру колонну пенсионеров тысячу человек под красными флагами, — Никонов комически расширил глаза. — Наверно, у тебя научился? Ты грозился на Москву повести, а он….
— А Лев Николаевич ему навстречу свои силы, а?! — развеселился Ищук. — Во будет Бородино!
Хрустов покачал головой.
— Что? — спросил Ищук.
— Я больше не хочу… — тихо ответил Лев Николаевич. — Всё.
— Может быть, он прав, — кивнул Бойцов. — Братцы, это опасная игра. Страна сегодня — как перенасыщенный соляной раствор. Достаточно случайной пули или даже сигнальной ракеты — и власть выпадет в осадок. И начнется. А ведь победить могут как раз воры.
Никонов осклабился в улыбке, с размаху обнял Хрустова.
— А мы не дадим! Верно, Лёвка! Эх раз, еще раз!.. Да в последний раз! И разлетимся. А чего стоим?! Давайте за дружбу-то? Все пятеро… и Родя тоже!
— А мы опять дружим? — устало удивился Лев Николаевич.
— Ничто не сплачивает, как дружба против кого-то, — пояснил Алексей Петрович. — Но чем больше дружащих, тем меньше крови. Так написано в одной старинной книге.
Никонов расхохотался, разлил по стаканам коньяк, мы чокнулись. Затем Сергей Васильевич куда-то ушел, сказав, что будет к ночи.
Я до сих пор не мог понять, какие у них могут быть общие интересы. Если завод хочет прибрать ГЭС, чем это лучше, нежели претензии Саракана? И с какого здесь боку за или против Никонов, человек с Дальнего востока? И зачем Ищук, да и Никонов столь назойливо обихаживают Бойцова? И зачем Ищук машину Илюшке Хрустову подарил… с какой целью? Так ли уж ему нужен старик Хрустов? Или опять-таки — лишь потому, что Хрустов теперь прямая родня Туровскому? Но так грубо, при всех!
— Мужики, я уезжаю по делам, — объявил Тарас Федорович, жуя жвачку. — Всем быть готовыми завтра, к десяти часам утра.
Посидев молча полчаса с нами, попросился домой и Хрустов. Он по дороге еще раз заглянет к сыну.
Туровский хмуро отъехал на работу.
И остались мы вдвоем с Алексеем Петровичем.
Над Саянами еще полыхало вечереющее солнце. Плотина сквозь его широкие лучи выглядела как раскрашенная в зеленые и желтые цвета игрушка. Никаких людей вокруг. Никаких механизмов, стрекота и грохота, как бывало. Ни дыма, ни огоньков электросварки. Как будто век она тут стояла, вросшая плечами в берега, на вид хрупкая, а на деле мощная, грандиозная из железобетона перегородка… слетающие водопады отсюда кажутся всего лишь хрустальными пластинками… Если что и вызывает тревогу, тайную, жутковатую, так это знание о том, что вода камень точит…
Я думаю, и Алексей Петрович помнил об этой угрозе. Но заговорил он совсем о другом. Я позже записал коротко некоторые его мысли, и здесь привожу, как они запомнились.
— Вот вернулся я домой, смотрю на демонстрации стариков. За рубежом бунтуют молодые, а нас… Но пожилой человек борется не за демократию или сталинизм. А за свою юность. Покажи ему воскресшую, как в сказке, его любимую девушку, которая стоит под тем или иным флагом — он ринется туда… под этот флаг…
— Вы правда думаете, всё зависит от этого?
— А что выше, дорогой Родион? Я, конечно, не о людях, которых изнутри пожрал солитер, жаждущий власти… Таких тоже воспитало время. А вообще-то, мы были примитивны, как амебы… зачем жили?! Даже вопросы-то задавали не о смысле бытия — только про бетон и воду. А вот спроси: кто я такой? И кто ответит? Я сам-то не знаю, а почему должен поверить, что знает другой? Бог? Кто он и почему? А почему не сатана? А может, он един и есть, работает в две руки, как пианист, задает загадки… и не мохнатый, с огненными рогами, а где-нибудь рядом — по ту сторону Луны, за электронным пультом, плешивый профессоришка с ехидной ухмылкой… вроде гениального жулика Березовского… Видели же американцы на песчаном грунте Луны следы, зачем скрывать? Народ ничем уже не испугаешь, только обрадуешь…