Страница 7 из 57
Встретив его взгляд и заметив в нем полное отсутствие интереса к себе, Аманда подняла подбородок и не потупила взор, а дерзко уставилась на графа. Брови его приподнялись, и усмешка чуть искривила губы, показавшиеся, как ни странно, чувственными.
– Похоже, вы уже совершенно справились с вашим недомоганием, мисс Бридж, – сказал он с легким поклоном. – На щеках румянец и искорки в глазах.
– Что ж, спасибо, – сухо отреагировала Аманда и еще раз отметила про себя проблеск удивления в глазах графа. – Но память ко мне не вернулась, милорд.
– Память? – переспросил граф, и от удивления его густые черные брови сначала поползли еще выше и затем двинулись к переносице. – Вы хотите сказать, что...
– Именно то, – перебила Аманда, спокойно усаживаясь на стоящее у окна канапе с атласной обивкой соломенного цвета, – что до сих пор на самом деле не могу вспомнить ни кто такая я, ни кто такой вы, – и, посмотрев на него, чтобы оценить произведенное этими словами впечатление, не отрывала взгляда, пока он шел к ней через всю комнату.
– Аманда, дорогая моя, – запричитала из дальнего угла Серена, протестуя судорожными взмахами обеих рук, – почему ты не хочешь подождать, пока твой папочка... – но на ее скулеж не последовало никакой реакции ни дочери, ни графа. Тот уселся на канапе рядом с Амандой и, обращаясь к ней, сказал:
– Не понимаю, чего вы намереваетесь добиться подобным фарсом, мисс Бридж. Хотя, возможно, – протянул он с оскорбительной миной на физиономии, – вы кое-чего уже и добились? Ведь папа вас еще не наказал за безрассудное поведение?
– А что это вы все толкуете мне о папе да его гневе? – выпалила Аманда. – Он бьет меня?
– Он вовсе не бьет тебя! – возмущенно выдохнула Серена. – Но... тем не менее, он может очень строго наказать тебя.
Аманде не показалось, что это звучит заманчиво. Повернувшись к графу, она произнесла:
– Итак, ваше сия... Кстати, как я обычно обращаюсь к вам? Как вас зовут?
Граф слегка опешил от такого вопроса.
– Меня зовут Уильям, но вам, – произнес он натянутым тоном школьного учителя, отчитывающего нашалившую девчонку, – как воспитанной девушке не пристало обращаться ко мне по имени. Обычно вы говорили мне «милорд», «ваше сиятельство» или «лорд Ашиндон». Но мои друзья, – добавил он, словно осознав, как напыщенно все это звучит, – называют меня «Аш», – и он застенчиво улыбнулся с каким-то неожиданным и несвойственным ему обаянием.
– Ох, ваше сиятельство, – вновь возбужденно залепетала из своего угла Серена, – надеюсь, вы простите излишне передовые манеры моей девочки. Она же действительно еще несколько не в себе и...
– Тут не за что прощать, миссис Бридж, – отмахнулся граф, и Аманде, перехватившей опять его взгляд, показалось, что в темно-серебристой бездне его глаз всколыхнулось глубинное мерцание. – Следовало ожидать, что после выпавшего ей тяжелого испытания поведение может быть несколько необычно, – благожелательно заключил он, а про себя подумал: «Несколько необычно – мягко сказано, не отражает и половины того, чему мы свидетели». Он совершенно недоумевал, впервые узрев такую Аманду, которая вела себя по-человечески, а не как смазливая фарфоровая кукла.
«Неужели настолько преобразилась из-за ушиба головы? Или такова от природы, но притворялась, изображая «святую простоту» неискушенной девицы, а теперь ей это надоело? Как бы там ни было, но эти изменения, можно только приветствовать, – и он испытующе посмотрел на нее. – Раньше была миленькая да сладенькая, точно коробочка с леденцами, но теперь боевой блеск во взоре ей явно к лицу».
– Скажите, мисс Бридж, – обратился он приветливо, – не хотелось бы вам прокатиться? Поскольку нам пока непозволительна совместная часовая прогулка, быть может, заглянем ненадолго в Грин-Парк, что тянется вдоль улицы Пиккадилли, пройдемся по нему?
– С удовольствием! – воскликнула незамедлительно Аманда, проигнорировав все вздохи и недовольное квохтанье из угла. Она вскочила, глаза ее загорелись воодушевлением:
– Едем! – Она бросилась прочь из гостиной, в дверях обернулась и весело засмеялась ему.
– Надо надеть накидку и капор! – кричала ей вслед, задыхаясь, Серена; она спешила за молодыми людьми и все старалась жестами и подмигиванием что-то сообщить дочери, но тщетно. Тогда она крикнула: – Позвони своей служанке! – и указала на шнур ближайшего звонка.
– Сегодня такой чудный денек, что мне не надо никаких... Ну ладно, – смирилась она, поняв, что мать уже почти в агонии; подошла к шнуру и дернула за него как следует.
Спустя буквально несколько минут, Аш свел по ступеням городского дома Бриджей Аманду, обряженную в накидку, капор и перчатки, и подвел ее к своей одноколке. Она зачарованно оглядела экипаж и, когда маленькая фигурка показалась на запятках, произнесла слово «грум» таким удовлетворенным тоном, словно убедилась в справедливости своих тайных знаний. Ей было не легко взобраться на сиденье даже с помощью графа, но, оказавшись там, она огляделась, всем своим видом выражая полный восторг.
Несколько минут она ехала молча, но так глазела по сторонам, будто никогда прежде не видела улицу Верхняя Брук-стрит. Как завороженная, смотрела на каждого встречного, на любые проезжающие мимо экипажи, и ее неприкрытый интерес к табличкам с названиями поперечных улиц возрастал с каждым кварталом. «Что, черт возьми, все это значит? – недоумевал граф. – Ведет себя так, словно вся округа ей незнакома; будто с луны свалилась. Быть может, и не лжет, что потеряла память. Но если это обман, то разработан он с поразительными подробностями. Сомнительно, чтобы у нее хватило ума на столь сложный спектакль. А вдруг все наоборот – она хитра и искусна, а прежде лишь играла роль пресной простушки».
Доехав до деревьев Грин-парка, Аш остановил коляску под раскидистой липой и, отослав грума погулять, повернулся к Аманде.
– Знаете, – сказал он задумчиво, и глаза его сузились, – когда я служил в действующей армии на Пиренейском полуострове, один из наших парней получил такой мощный удар прикладом по голове, что у него началась амнезия.
– О Господи! – воскликнула Аманда. – Ведь и в настоящую минуту Наполеон свирепствует в Европе! Аш, вы же были на этой войне? Как бы мне хотелось услышать рассказы о ней от такого непосредственного участника, как вы. Если, разумеется, воспоминания не причинят вам жестоких страданий.
Он оторопел, словно она непредсказуемо отступила от принятых приличий и назвала его ласкательным именем, но, тем не менее, ответил мягко:
– Как-нибудь в другой раз, мисс Бридж. Вернемся лучше к нашему несчастному воину; бедняга не мог вспомнить, как его звать, не узнавал друзей и совсем забыл о том, что у него семья в Англии.
Аманда промолчала и лишь вежливо склонила голову в знак согласия.
– Как ни странно, у него не возникало трудностей по поводу деталей нашего повседневного быта. Он помнил, что Англия воюет против Наполеона, что нашей страной правит регент – вместо своего отца-горемыки, сошедшего с ума. Наш раненый не разучился ездить верхом, без труда отличал английскую форму от французской.
Аманда, поняв, куда клонит Аш, заерзала на сидении.
– А вы, по-моему, напротив, – продолжал Аш спокойным тоном, в котором ничего не сквозило, кроме умеренной любознательности, – забыли все, что узнали за всю вашу довольно недолгую – согласитесь – жизнь. Сейчас вы готовы были уйти из дому без пальто, без шляпки, как самый настоящий сорванец, что никак не вяжется с вашим прежним поведением; вы даже забыли, как правильно завязывать ленты капора. Более того, вы явно не знакомы ни с чем в районе Мейфэр, где прожили уже несколько лет. Я озадачен – как же объяснить все это?
– Мне очень повезло, – произнесла Аманда с некоторым раздражением, – что вы так разбираетесь в умственных расстройствах, милорд, а то мне ведь невдомек, что я должна помнить и чего не должна, – а про себя подумала: «Странно, что называть этого мужчину милордом не так уж и трудно, особенно когда он так прелестно застывает в своей твердокаменной ипостаси». – По-моему, я правильно определила свое состояние, сказав утром матери, что сознание у меня, как у новорожденного ребенка, за исключением речевых навыков.